О ком грустит Пьеро - Патриция Хорст

7

Утро, нежно-розовое и ясное, показалось Дэвиду самым лучшим в его жизни. Проснувшись, он потянулся и, чувствуя в теле приятную истому, встал и раздвинул шторы на окне, впуская в комнату солнечные лучи. Умываясь, он с улыбкой заметил крохотные царапинки на плечах, следы страстной ночи, метки любви, оставленные Кэтрин.

Дэвид ощущал необычайную легкость, несмотря на то, что достижение цели оставалось таким же далеким, как и прежде. Но влюбленность словно подарила ему крылья: он думал, что все решится само собой, без его участия, надо только немного подождать. Что было тому причиной? Наверное, то, что ночью Дэвид убедился в чувствах Кэтрин, а это давало надежду и согревало душу.

Он даже запел, стоя под душем, какую-то веселую песенку из прошлого, чего с ним давно уже не было. Счастье ли это, спрашивал он себя, любовь, новая жизнь, наполненная радостью и смехом? И словно издалека приходил ответ — в памяти всплывало озаренное нежностью лицо Кэтрин, ее мечтательный взгляд, устремленный в будущее, общее для них двоих.

Поэтому даже в больницу Дэвид ехал в приподнятом настроении. Но, войдя в палату, замер на пороге, прижимая к груди букет алых тюльпанов. Вокруг кровати стояли несколько медсестер и врач, они загораживали от него Мэри, встревожено переговаривались о чем-то.

— Что случилось? — спросил Дэвид срывающимся голосом, уже предчувствуя беду. — Что с ней?

На него зашикали, а врач взмахом руки указал на дверь. Они вышли в коридор.

— Вы муж?

— Да. Что происходит?

— Мне очень жаль, но… Это агония, мы ничего не сможем сделать. — У врача был усталый вид, под глазами залегли глубокие тени. — Проститесь с ней…

Дэвид на негнущихся ногах вернулся в палату и подошел к кровати, где, укрытая простыней, лежала Мэри. Она тяжело дышала и кончиками пальцев безостановочно водила по синей ткани, то собирая ее в складки, то разглаживая.

— Ты пришел…

Ее голос был так тих, что Дэвиду пришлось склониться к ее губам. Он погладил Мэри по голове, не зная, что сказать, как облегчить ее страдания.

— Я… Я так виновата перед тобой и нашим малышом, — прошептала она, и слезинка скатилась по бледной щеке. — Это ужасно… Я не боюсь смерти, нет. Но мне так больно от мысли, что вы не вместе.

— Все будет хорошо, обещаю. — У Дэвида щемило сердце. В это мгновение он готов был даже отказаться от Кэтрин, лишь бы Мэри жила. — Я позабочусь об Эрни.

— Я любила тебя… — Она словно не услышала его слов. — Скажи… Пусть это и неправда… Скажи, что любишь меня.

В дверном проеме показался врач, манивший Дэвида к себе. Он склонился над запрокинутым лицом Мэри и с нежностью коснулся губами ее щек и солоноватых от слез глаз.

— Я люблю тебя, девочка.

Он медленно отступал к двери, не в силах оторвать от нее взгляд, мысленно прощаясь навсегда, прощая все, что она сделала. И на какой-то миг то старое чувство вернулось, и тогда Дэвид заплакал, уже не сдерживаясь, проклиная жестокую судьбу, которая развела их в разные стороны.

— Повтори это еще раз, пожалуйста…

— Я люблю тебя! — громко повторил Дэвид уже с порога.

— Прощай…

— Вам лучше сейчас уйти, — сказал врач, поддерживая его под руку. — Прогуляйтесь, выпейте чего-нибудь крепкого и возвращайтесь через час. У нее есть родственники кроме вас?

Дэвид отрицательно покачал головой и, не глядя по сторонам, ничего не слыша, с сердцем, словно покрывшимся корочкой льда, выбежал из больницы. Он не заметил ошеломленной Кэтрин, прижавшейся к стене возле входа в палату Мэри.

Она проводила его растерянным взглядом: все произошедшее просто не укладывалось в голове. Утром Кэтрин вспомнила о просьбе Мэри Шон и поехала в больницу. Медсестра проводила ее до палаты и попросила подождать, потому что там уже был посетитель. Кэтрин услышала последние слова — о любви, и голос показался ей знакомым. Но она и предположить не могла, что это был Дэвид. Ее потрясли его побелевшее, искаженное болью лицо и потухший невидящий взгляд.

Ничего не понимая, она нерешительно вошла в палату и притворила за собой дверь. Сначала Кэтрин не узнала Мэри в очень худой и изможденной женщине, с трубочками капельниц, подключенных к какому-то аппарату. Она присела на краешек стула и вдруг заметила на низком столике, среди журналов и газет, яркую глянцевую фотографию. Точно такую же она недавно вклеила в собственный альбом: Эрни, румяный и веснушчатый, с широкой счастливой улыбкой, за рулем маленькой машины…

Страшная догадка озарила Кэтрин, но она еще не готова была поверить в нее. Странный треугольник, на вершине которого находился ее сын, а по бокам — мужчина, которого она любила, и умирающая женщина, которой он только что говорил о любви.

— Мэри? — Кэтрин несмело коснулась ее руки. — Вы просили меня прийти…

— Кто вы? — Та открыла глаза, затуманенные болью.

— Кэтрин. Я… Я приемная мать Эрни… — Эти слова дались ей с огромным трудом, губы едва шевелились.

— Да… — Голос шелестел, как сухая трава на осеннем ветру. — Я должна кое-что сказать вам. Ваш муж, Тимоти, подделал документы. Отец Эрни никогда не отказывался от ребенка, он ничего не знал о нем… — Мэри вдруг глубоко вздохнула и закашлялась. — Я одна во всем виновата, но уже слишком поздно… Я прошу вас лишь об одном: позвольте ему встречаться с сыном. Это последняя просьба…

Она замолчала, и Кэтрин, испуганная и потрясенная этим признанием до глубины души, почувствовала, что пол уходит из-под ног. Подделанные документы… Отец Эрни… Но причем здесь Дэвид? Она склонилась к Мэри и спросила охрипшим голосом:

— Кто он? Кто здесь был до меня? Мужчина со светлыми волосами…

— Мой бывший муж, Дэвид Колбери… Отец…

Кэтрин расширенными от ужаса глазами посмотрела на умирающую женщину, разбившую все ее мечты, сломавшую будущую жизнь, как хрупкую игрушку. Смысл сказанного медленно доходил до нее, но прежде, чем она окончательно поняла страшную правду, Кэтрин потеряла сознание.

Она очнулась на застеленной синим покрывалом кушетке в маленькой темной комнате и попыталась сесть.

— Лежите, вам лучше пока не вставать.

Перед ней возникла, как призрак, медсестра в белом халате с пластиковым стаканчиком в руке. Кэтрин огляделась, еще не совсем придя в себя, и в следующее мгновение вспомнила все, о чем сказала Мэри. Острая боль пронзила ее замершее на миг сердце, горячие слезы потекли по щекам.

— Мне надо домой! — закричала она, отталкивая медсестру.

Ее малыш, ее Эрни находился в опасности. Этот отвратительный человек, которому она поверила, соблазнил ее лишь для того, чтобы вернуть сына. Господи, какая же она была глупая! С самого начала нужно было понять, что его интерес к ребенку слишком велик для постороннего человека.