Избранные письма. 1854–1891 - Константин Николаевич Леонтьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Cette image est une copie d'une image miraculeuse qui se trouve au Mont-Athos. Je connais la force… La Divinité, la Sainte Vierge et les saints ont deux manières d'agir sur un homme qui s'incline devant eux – une manière instantanée que l'on nomme miracle et dont j'ai fait moi-même une expérience éclatante au Mont-Athos; et une autre naturelle et lente, mais fort sensible pour un esprit attentif. C'est à dire en grouppant les circonstances ordinaires de la vie d'une façon profitable pour notre rétablissement moral et physigue. Vous en avez aussi un exemple sur moi. J'arrive à C<onstantino>ple dans un état déplorable, sans argent, sans aucune chance pour mon avenir, avec une espèce de terreur inférieure qui me dévore presqu'à chaque instant, même au milieu d'une conversation animée et qui semble être fort gaie; avec une santé abîmée… Mais j'arrive dans cette capitale avec la ferme conviction que с'est Dieu qui l'a voulu, que c'est la Sainte Vierge qui a bénit ce voyage. Qu'arrive-t-il? La santé se rétablie, les amis sont aimables et hospitaliers, l'argent arrive toujours au moment où je ne sais plus que faire. Tantôt c'est le Ministère qui me donne tout un tierçal (= «Tier-çon») d'une manière inattendue, tantôt c'est le «Русский Вестник» qui envoie 1.000 roubles. Maintenant je n'ai que 10 livres turques, je ne sais ce que (je) mangerai dans ma nouvelle maison et ce que j'enverrai à ma femme pour le mois de mai… Mais je ne crains pas. Je sais que l'argent viendra de quelque part: car Dieu le veut et il rendra les hommes plus intelligents qu'ils ne paraissent, peut-être, dans un moment de doute…
La santé s'est rétablie, la terreur est passée, la femme a été tout bien que mal nourrie et habillée tout le temps, le «Русский Вестник» me fait des avances, Chalky me plait, mes articles ont du succès, j'écris beaucoup…
Voilà ce que je nomme disposer les circonstances en notre faveur, la seconde façon d'agir. Quant aux miracle, je vous ai raconté ce qui m'est arrive au Mont-Athos avec mon bras malade et avec les deux Évangiles.
Hélas! Dois-je vous l'avouer? J'ai peur… La crainte du ridicule peut-être? Un homme comme tout le monde, un Léontiew que nous connaissons tous, un vieux débauché qui se fait mystique lorsqu'il ne peut plus être débauché (on peut toujours l'être, Madame, on trouve mille moyens de l'être) se prend à faire l'apôtre de l'Orthodoxie… C'est terrible, le ridicule, n'est-ce pas.
Allons donc, Madame, allons donc! Je me trompe… C'est vous; c'est à vous que je m'adresse… À vous!
Que la bénédiction de Dieu soit avec vous; quant à mes humbles et mauvaises prières, elles ne manqueront pas…
Il y a encore de bonnes maisons à Chalky qui ne sont pas louées. Qu'en dites-vous, ou qu'en disent les médicins «tou cos-mou toutou»?
Votre dévoué: Léontiew
П Е Р Е В О Д
Сударыня, драгоценнейший и добрейший друг мой! С величайшим сожалением узнал я, что Вы все еще больны и не встаете с постели… Но скажите мне только одно: Вы сделаете для меня исключение и примете у себя в спальне. Я оставлю все свои занятия ради того, чтобы видеть Вас. И если Вы забыли, что имеете во мне друга более искреннего и более преданного, чем все те женщины, которых Вы принимаете, конечно же, безо всяких церемоний, вспомните, что ведь я врач…
А пока, в ожидании Вашего устного ответа (которого мне вполне достаточно), можно поговорить о более важных предметах.
Так слушайте. Помните, как Вы крестились во время нашей прогулки в коляске, когда лошади вдруг понеслись с излишней резвостью? Ведь так? Мне кажется, тогда у Вас нашлось более разума, чем когда Вы недостойно распластываетесь перед материализмом.
Поверьте, если раньше отрицание Бога еще могло быть в какой-то мере свидетельством умственного превосходства (истинного или нет, но превосходства)… Наука была тогда внове и еще молода, она много обещала… Но что из этого вышло? Что дала она нам, кроме предметов для удовлетворения любопытства, весьма, правда, привлекательных, но, в сущности, призрачных?
Вся эта хваленая наука есть не что иное, как блестящий мираж между двумя безднами, между начальными гипотезами, непостижимыми тайнами псевдонаучных обоснований и бездной будущего, как личного, так и всего рода человеческого.
Все эти науки, называемые объединившимся в позитивную школу нынешним сбродом высшими, выводятся из физики и химии. Ну а на чем же основаны сами эти фундаментальные науки? На системе (на тайне) атомов, которых никто не видел и, согласно понятиям той же науки, никогда не сможет увидеть. У атома нет размеров, следовательно, это всего лишь нуль. Один нуль, помноженный на тысячу нулей, может ли он дать вещественную величину? Ничто, абстракция, метафизическая выдумка ученых… этот атом (сколько бы мы его ни умножали) – как он может произвести протяженные, осязаемые, видимые, а иногда огромные тела?
Почему, дражайший мой друг, тайна сия менее таинственна, чем догмат о Св. Троице, первородном грехе и искуплении?
Впрочем, между этими двумя тайнами есть некоторая разница… Священник признает, что Троица непостижима, склоняется перед нею и искренно предлагает вам верить этому… Профессор же утверждает, будто атомы суть реальная истина. «Я-то знаю!» – говорит он вам. Кто же из них честнее и последовательнее? Полагаю, для Вашей умной женевской1 головки уже не требуются дальнейшие рассуждения. Вот где погибельная бездна так называемых основ…
Что касается бездны настоящего (каковое, в сущности, не существует, ибо есть лишь неосязаемое пересечение застывшего и бесповоротного прошлого и неизвестного будущего…), то лучше говорить о бездне ближайшего времени… <…>
Итак, мы имеем веру в неизвестное, а в конце концов – личный и общественный эвдемонизм2. Вначале тайна, потом много треска и мишуры с изрядным количеством низменной прозы и, в качестве конечной цели, вера в неизвестное… Я не понимаю, чем это более логично, нежели христианство. Нет! Разумнее молиться Богу, чем восторгаться лакеем, которого я не хочу называть в этом серьезном письме.
Дорогая мадам Ону!
