Бабель - Ребекка Ф. Куанг

«Иногда они приезжают в гости», — сказал один из других мальчиков. Помнишь двух иностранцев на прошлой неделе, тех персидских султанов или как их там...

«Кажется, помню, те парни в тюрбанах...»

«Но у него есть мантия». Марк повысил голос на Рами. «Эй! Для чего тебе мантия?»

Его тон стал злобным. Атмосфера больше не была такой сердечной; ученое братство, если оно вообще существовало, испарилось.

«Ты не можешь носить мантию», — настаивал Марк. Сними ее.

Рами сделал шаг вперед.

Робин схватила его за руку. Не надо.

Здравствуй, я с тобой разговариваю. Марк переходил улицу навстречу им. В чем дело? Ты не можешь говорить по-английски? Сними это облачение, слышишь меня? Сними его».

Рами явно хотел драться — его кулаки были сжаты, колени согнуты, готовясь к прыжку. Если Марк подойдет ближе, эта ночь закончится кровью.

Поэтому Робин пустился бежать.

Ему было противно это делать, он чувствовал себя таким трусом, но это был единственный поступок, который он мог себе представить, который не закончился катастрофой. Ведь он знал, что Рами, потрясенный, последует за ним. И действительно — несколько секунд спустя он услышал шаги Рами позади себя, его тяжелое дыхание, проклятия, которые он бормотал себе под нос, когда они бежали по Холивеллу.

Смех — а это снова был смех, хотя он уже не был рожден весельем, — казалось, усиливался позади них. Мальчишки из Балиола улюлюкали, как обезьяны; их гогот растягивался вместе с их тенями на кирпичных стенах. На мгновение Робин испугалась, что за ними гонятся, что мальчишки идут по пятам, и шаги раздаются совсем рядом. Но это был лишь шум крови в его ушах. Мальчишки их не преследовали: они были слишком пьяны, слишком веселы и наверняка уже отвлеклись в поисках следующего развлечения.

Несмотря на это, Робин не останавливался, пока они не дошли до Хай-стрит. Дорога была свободна. Они были одни, задыхаясь в темноте.

«Черт возьми», — пробормотал Рами. «Проклятье...»

Извини, — сказал Робин.

Не стоит», — сказал Рами, не встречаясь взглядом с Робином. Ты поступил правильно».

Робин не был уверен, что кто-то из них в это поверил.

Теперь они были гораздо дальше от дома, но, по крайней мере, вернулись под фонари, где можно было увидеть приближающуюся беду издалека.

Некоторое время они шли молча. Робин не мог придумать, что сказать; все слова, которые приходили на ум, тут же умирали на языке.

Черт возьми, — снова сказал Рами. Он резко остановился, положив одну руку на свой ранец. «Я думаю... подожди». Он покопался в своих книгах, затем снова выругался. «Я забыл свой блокнот».

У Робин перехватило дух. «В Холиуэлле?

В Боде. Рами прижал кончики пальцев к переносице и застонал. Я знаю где — прямо на углу стола; я собирался положить его сверху, потому что не хотел, чтобы страницы были смяты, но я так устал, что, наверное, забыл».

«Может, оставишь до завтра? Я не думаю, что клерки будут его перекладывать, а если и будут, то мы можем просто попросить...

«Нет, там мои конспекты, и я боюсь, что завтра они заставят нас читать. Я просто пойду назад...

«Я принесу», — быстро сказала Робин. Это казалось правильным поступком; это было похоже на заглаживание вины.

Рами нахмурился. «Ты уверен?»

В его голосе не было борьбы. Они оба знали то, что Робин не сказал бы вслух — что Робин, по крайней мере, может сойти за белого в темноте, и что если Робин встретит мальчиков из Балиола в одиночку, они не обратят на него ни малейшего внимания.

Я не задержусь и на двадцать минут, — поклялся Робин. Я оставлю его у твоей двери, когда вернусь».

Оксфорд приобрел зловещий вид, когда он остался один; свет фонарей был уже не теплым, а жутким, вытягивая и искажая его тень на булыжниках. Бодлиан был заперт, но ночной клерк заметил его, машущего рукой у окна, и впустил его внутрь. К счастью, это был один из прежних сотрудников, и он без вопросов пропустил Робина в западное крыло. В читальном зале царила кромешная тьма и холод. Все лампы были выключены; Робин мог видеть только в лунном свете, проникавшем в дальний конец комнаты. Дрожа, он схватил блокнот Рами, сунул его в свой ранец и поспешил за дверь.

Он только успел пройти четырехугольник, как услышал шепот.

Ему следовало бы ускорить шаг, но что-то — тональность, форма слов — заставило его остановиться. Только после того, как он остановился, чтобы напрячь слух, он понял, что слушает китайский язык. Одна китайская фраза, произносимая снова и снова со все возрастающей настойчивостью.

«Wúxíng».

Робин осторожно прокрался за угол стены.

Посреди Холивел-стрит стояли три человека, все стройные молодые люди, одетые полностью в черное, двое мужчин и женщина. Они возились с сундуком. Дно, видимо, выпало, потому что на булыжниках валялись серебряные слитки.

Все трое посмотрели вверх, когда Робин подошел к ним. Человек, яростно шептавший по-китайски, стоял спиной к Робину; он повернулся последним, только после того, как его товарищи застыли на месте. Он встретил взгляд Робина. Сердце Робина застучало в горле.

Он мог бы смотреться в зеркало.

Это были его карие глаза. Его собственный прямой нос, его собственные каштановые волосы, которые даже на глаза падали одинаково, беспорядочно распускаясь слева направо.

В руке мужчина держал серебряный слиток.

Робин мгновенно поняла, что он пытается сделать. Wúxíng — в переводе с китайского «бесформенный, бесформенный, бесплотный». Эти люди, кем бы они ни были, пытались спрятаться. Но что-то пошло не так, потому что серебряный стержень едва работал; изображения трех молодых людей мерцали под фонарем, иногда они казались полупрозрачными, но они явно не были скрыты.

Двойник Робина бросил на него жалобный взгляд.

Помоги мне», — умолял он. Затем по-китайски: «Bāngmáng «*.

Робин не знал, что заставило его действовать — недавний ужас перед мальчиками из Баллиола, полная нелепость этой сцены или вид лица его двойника — но он шагнул вперед и положил руку на прут. Его двойник без слов отпустил ее.

«Wúxíng», — сказал Робин, вспомнив мифы, которые рассказывала ему мать, о духах и призраках, скрывающихся в темноте. О бесформенности, о небытии. «Невидимый».

Стержень завибрировал в его руке. Он услышал звук из ниоткуда, вздох.

Все четверо исчезли.

Нет, исчезли — это не совсем то слово. У Робина не было слов для этого; это было потерянное в переводе понятие, которое ни китайцы, ни англичане не