Неукротимая Анжелика - Серж Голон

Держа ее в объятиях, он задремал. Анжелике отчаянно хотелось спать, она очень устала, и легкое головокружение словно погружало ее в глубину, но засыпать было нельзя. Скоро должно было взойти солнце. Она не хотела, чтобы, открыв глаза, он застал ее спящей. Она не верила мужским обещаниям, которые обычно забываются, когда желания утолены.

Она лежала с открытыми глазами, устремленными на синеющее небо в раме открытого окна, через которое доносился глухой рев моря, бившего в песчаный берег. Ее рука машинально провела по мускулистому телу спящего рядом мужчины, и на память пришли видения нерастраченной нежности, о которых она грезила когда-то, лежа возле Филиппа.

Рассветало. Небо приняло нежно-серый, чуть тронутый розовым тон, словно горлышко горлицы, потом побелело и незаметно перешло в светло-зеленый цвет с перламутровыми отблесками.

В дверь тихонько постучал слуга:

– Господин адмирал, уже время.

Де Вивонн поднял голову с постоянной готовностью военного человека, привыкшего к тревогам.

– Это ты, Джузеппе?

– Да, господин герцог. Прикажете войти и помочь вам одеться?

– Нет, я справлюсь сам. Вели только моему турку приготовить кофе.

И, подмигнув Анжелике, добавил:

– Пусть поставит две чашки и подаст пирожки.

Слуга ушел.

Анжелика ответила де Вивонну улыбкой и положила пальцы на щеку любовника, проговорив:

– Как ты красив!

Это обращение на «ты» чуть не привело адмирала в безумный восторг. Ведь она отказала в этом самому королю! Он подхватил на лету ее руку и поцеловал.

– И ты тоже красива. Я будто во сне!

В слабом утреннем свете, окутанная длинными волосами, она казалась совсем юной, чуть не ребенком. И пролепетала:

– Ты меня возьмешь в Кандию?

– Конечно! Неужели ты думаешь, я такой подлец, что не выполню свое обещание, когда ты так великолепно выполнила свои. Но надо поторопиться: мы отплываем через час. У тебя есть багаж? Куда послать за ним?

– Мой маленький лакей должен ждать меня у мола с моим саквояжем. А пока что я воспользуюсь твоим гардеробом, где есть, кажется, все, что может потребоваться даме. Это наряды твоей жены?

– Нет, – отвечал, помрачнев, де Вивонн. – Мы с ней живем раздельно и не виделись с тех пор, как в прошлом году эта гадюка пыталась отравить меня, чтобы освободить место для своего любовника.

– Да, припоминаю. Об этом тогда говорили при дворе. – Она безжалостно рассмеялась. – Ах ты, бедняжка. Какая неприятная история!

– Я после этого долго болел.

– Болезнь совсем не оставила следов, – любезно прибавила она и расправила морщинки на его щеке. – Значит, это платья твоих любовниц, и разнообразных и многочисленных, если верить слухам. Мне тут не на что пожаловаться. Я сумею отыскать все, что нужно.

Она снова рассмеялась. Аромат ее духов напомнил ему о ночных объятиях, и, когда Анжелика поднялась, он инстинктивно раскинул руки, чтобы схватить и прижать ее к сердцу.

– Нет, монсеньор. – Смеясь, она высвободилась из его рук. – Нам надо торопиться. Мы займемся этим попозже.

– Ах, вряд ли ты представляешь себе все неудобства галеры.

– Ба! Наверно будет немало возможностей поцеловаться то тут, то там. Разве в Средиземном море нет гаваней? Нет островов с прозрачными бухточками и берегами, покрытыми мягким песком?..

– Замолчи. Я совсем теряю голову, – он несколько раз вздохнул, потом натянул, насвистывая, шелковые чулки и штаны из голубого атласа. На пороге купальной комнаты он остановился. Она налила воды из медного кувшина в мраморную чашу и быстро обрызгала себя, прежде чем начать мыться.

– Дай мне хотя бы поглядеть на тебя, – умоляющим тоном проговорил адмирал. Она бросила через мокрое плечо снисходительный взгляд.

– Как ты еще молод!

– Ничуть не моложе тебя, я думаю. Я даже готов поверить, что старше тебя года на три-четыре. Если я точно припоминаю, я видел тебя впервые… да-да, я хорошо это помню, – когда король въезжал в Париж. Помню твою двадцатилетнюю свежесть и застенчивость. А мне было тогда двадцать четыре года, и я считал себя уже опытным человеком. Теперь я только начинаю понимать, что ничего в сущности не знаю.

– Ну, а я состарилась быстрее тебя, – бодро заметила Анжелика. – Я уже очень старая… Мне сто лет!

Турок с лицом цвета восточных специй внес медное блюдо, на котором дымились две крошечные чашечки с напитком черного цвета. Анжелика узнала снадобье, которое ей пришлось пить вместе с персидским послом Бахтияр-беем; этим запахом был пропитан весь левантийский квартал Марселя. Она едва пригубила напиток, его острый вкус был ей неприятен. Де Вивонн же выпил несколько чашечек, одну за другой, и спросил, готова ли она отправляться.

Анжелике вдруг стало страшно. А что если по спящему городу уже рыщут полицейские, посланные на ее розыски…

К счастью, дом адмирала стоял напротив здания арсенала. Чтобы выйти на набережную, надо было только пройти через дворы.

Галеры стояли в готовности на рейде. Белая с золотом шлюпка подходила к молу. Анжелика с нетерпением смотрела, как она приближается. Мостовая Марселя жгла ей ноги. В любую минуту откуда-нибудь мог появиться Дегре – и тогда напрасны все ее усилия, все надежды… Она огляделась вокруг, всматриваясь в причалы, бухты, гавань и в лежащий позади город, еще окутанный легкой утренней дымкой и казавшийся – в совокупности своих высоких домов, вплоть до церкви на холме, – чем-то вроде огромной раки, позолоченной и украшенной резьбой.

Де Вивонн разговаривал с офицерами, слуги сносили багаж в уже причалившую лодку.

– Кто идет?

Анжелика обернулась. Из-за торговых складов выскользнули два человека и нерешительно направились к стоявшим на берегу. Молодая женщина облегченно вздохнула, узнав Флипо и Савари.

– Это мои спутники. Мой врач и мой лакей.

– Пусть садятся в лодку. И вы тоже, мадам.

Пришлось, однако, еще подождать в плясавшей на волнах лодке. Побежали за картами, которые надо было взять с собой, но забыли уложить.

А порт просыпался. Рыбаки, тащившие свернутые сети, спускались по лестницам гавани к своим лодкам. Из стоявших на якоре судов выходили на берег моряки, чтобы приготовить себе еду на кострах капуцинов, установивших уже котел и жаровню.

Появилась какая-то проститутка, гречанка или турчанка, и принялась плясать, откидывая покрывало, вздымая руки с медными кастаньетами. В такой час и в таком месте не годилось звать людей к удовольствиям… Может быть, она плясала, приветствуя нарождающийся день, после гнусной ночи где-то в глубине восточного квартала. Робкий и монотонный стук ее кастаньет так странно звучал на почти пустынной набережной.