Сестра моя Каисса - Анатолий Карпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кстати, именно этих свойств: 1) сколько раз смотришь – столько обнаруживаешь новое, и 2) чем глубже нырнешь, тем большей энергией будешь вознагражден, – нет в большинстве завихренных партий. Для результата в конкретной партии вихрь бывает необходим: единственный способ спастись, попытка раскачать лодку, попытка заставить соперника поверить в серьезность твоих угроз; как минимум – заставить его потратить драгоценное время на проверку корректности твоей игры… Что ж, как игрок, не раз применявший этот прием, я признаю его равноправие с другими приемами. Признаю: он хорошо смотрится со стороны и вызывает бурю эмоций у исполнителя. Но потом, после партии, неглупый игрок обязательно спросит себя: как же я так нахомутал, что пришлось прибегать к самым крайним средствам?
Как показывает анализ, в большинстве завихренных партий ничего, кроме вихря, нет. Поэтому просмотреть ее второй раз еще так-сяк можно: ждешь повторного яркого впечатления от вихря. Но когда уже все наперед известно, второе впечатление оказывается смазанным. Будь в этой партии общая глубина – потеря была бы почти незаметна, но поскольку вихрям обычно предшествуют ошибки (значит – блуждание среди мелей), очень скоро обнаруживаешь, что смотреть ее просто-напросто скучно.
Так что же – я отрицаю влияние на меня игры Капабланки?
Нет.
Так же, как и не отрицаю влияния Алехина и Таля, Фишера и Спасского. Каждый шахматист, имеющий свое лицо, яркую индивидуальность, своими партиями как-то на тебя влияет, воздействует не только на твое видение и понимание шахмат, но и оставляет след в твоей душе. И в этом нет ничего ни зазорного, ни опасного – если твой стиль и твоя душа уже сложились. Потому что при этом ты не чужое берешь – ты себя открываешь. Открываешь себя ключом другого мастера. Его узнавая – себя познаешь.
Только так! Только открывая это же в себе! Потому что, когда просто заимствуют (запоминают, чтобы использовать при случае), не ассимилируя, не делая частью собственного мировоззрения, – наносят себе вред. Ведь знание не может быть нейтральным. Оно либо поднимает и усиливает (если стало вашей сущностью), либо разрушает вашу целостность (если вы впихнули его в себя насильно).
Здесь опять будет уместно вспомнить старшего друга моего детства и отрочества Сашу Колышкина. Сколько раз, зайдя к нему домой, я заставал Сашу за кропотливым изучением партий Чигорина или Алехина! Не в пример мне, он относился к шахматам чрезвычайно серьезно. Анализировал, вникал, заучивал… И ничего из него на шахматном поприще не вышло. А ведь дано ему было никак не меньше, чем мне, уж мне ли не знать – сотни партий с ним сыграли. И я видел, как прямо на моих глазах своим чрезмерным усердием, всей этой книжной премудростью он разрушал свою целостность, стирал свою самобытность. Тогда я не имел возможности на это повлиять, поскольку только чувствовал, а ясно понять и выразить не мог. Единственное, что он от меня слышал, это фразы вроде такой: «Да брось ты, Саня, забивать себе голову. Давай-ка лучше сгоняем в блиц!» Но за этой фразой была не лень – я никогда не был ленив, – а голос инстинкта, стоящего на страже самосохранения.
И сколько таких колышкиных – старательных, беззаветно влюбленных в шахматы – мне довелось повидать за свою жизнь! На всех уровнях, вплоть до гроссмейстерского. И всем им подрезала крылья заимствованная шахматная премудрость.
Мне могут возразить: а Гарри Каспаров! Разве не благодаря своему бесконечному ученичеству и бесконечному трудолюбию он поднялся над всеми? Я отвечу: нет. Каспаров поднялся вопреки этой страшной машине, которая пыталась перемолоть его столько лет – и не смогла. Я не утверждаю, что он уцелел, – он не мог не уцелеть! – но если бы та колоссальная энергия, которую его душа была вынуждена тратить на самосохранение, была бы затрачена на творчество… Не знаю, сознает ли уже Каспаров, что он всю жизнь платит дань молоху, который держит его за штаны, не проглатывая, но и не давая воспарить. А ведь с каждым днем платить дань становится все труднее…
Так что же я могу посоветовать шахматным любителям? Как пройти между Сциллой и Харибдой – между дилетантством и натаскиванием – и при этом и себя сохранить, и подняться как можно выше?
Самое главное – не надо зубрить. Не надо слепо заимствовать. Не надо брать на веру. Смотреть партии великих шахматистов – да! Но только смотреть. И только великих. Потому что их партии ценны не отдельными ходами (сегодняшний заурядный мастер «знает» больше), а их видением шахмат, их культурой мышления. Важно понять их умение ограничивать себя во имя целостности, сохраняя при этом полную свободу. Здесь нет противоречия: ведь мастер идет туда, куда ведет его свободная мысль, а ограничивает он себя только затем, чтобы не отвлекаться на мелкие цели.
Следовательно, смотреть партии великих мастеров нужно, но ни в коем случае не насилуя себя. Только с удовольствием! И если захочется посмотреть эту партию еще и еще раз, – прекрасно! Захочется выучить (не потому, что надо, а именно потому, что захотелось), – на здоровье. Ведь мы же учим прекрасные стихи – и это ничуть не искажает нашу самобытность. А все потому, что мы это делаем для души, для удовольствия.
Вот и весь секрет: не насиловать себя, не гнать лошадей.
Нужно верить своему чутью, которое поможет и пищу найти по вкусу (именно то, что вам необходимо, что позволит раскрыть вашу сущность), и подскажет размер порций – чтоб и не объесться, и аппетит потерять.
Мне не повезло: рядом не было никого, кто бы мог мне это подсказать. Я имею в виду – не было такого человека, мнению и совету которого я бы поверил безоговорочно; поверил бы потому, что в его словах было бы сформулировано то, что я чувствую, но сам выразить пока не в силах. А пример моих товарищей, которые штудировали теорию и тексты, меня не вдохновлял. Я чувствовал, что они делают что-то не то. Во всяком случае – не сомневался, что мне нужно совсем-совсем другое. Если б еще и знать – что именно!..
Увы, своего Учителя я встретил слишком поздно. К тому времени я уже сложился полностью, и ему так и не удалось привить мне вкус к работе со специальной литературой. Разумеется, я овладел этим как необходимым ремеслом, но потребностью для меня это так и не стало.
Отсюда и отношение к моим первым шахматным книгам.
Я их не выделял из ряда других. Напротив, я отдавал предпочтение обычной для всех мальчишек литературе: фантастике, шпионским и криминальным приключениям, описаниям экзотических путешествий. Ну и конечно, книгам о войнам. Эти я даже собирал – мемуары солдат и командиров, выделяя технические виды войск: летчиков, танкистов и артиллеристов. По-моему, у сестры до сих пор хранится несколько десятков этих книжек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});