Седьмой авианосец - Питер Альбано

Хирата ежился, морщился, моргал, к большому удовольствию Росса. Усмехнувшись, он поднял вверх руки и сказал:

— Прошу прощения, адмирал, но эти офицеры ничего мне не говорили. Да в этом не было никакой необходимости. Я и сам обо всем догадался.

— Пожалуйста, объяснитесь…

— Сам ваш корабль, зенитки, самолеты — все это образца начала сороковых годов или даже конца тридцатых. Да и ваша форма: длинные синие кителя, нашивки на воротниках, отсутствие погон, головные уборы с императорской хризантемой — такие же, кстати, должны быть на бортах корабля — все это относится к самому началу войны. Я никогда не видел на головных уборах моряков хризантемы. Так или иначе потом их заменили на якоря, а на воротниках появилась кружевная отделка…

— Хризантема с шестнадцатью лепестками означает солнце, символ его императорского величества, — пояснил адмирал. При этих словах все японцы поклонились. Получив тычок от Хираты, наклонил голову и Росс. — Только офицеры «Йонаги» удостоились чести носить эту эмблему на своих фуражках. Потому-то вы никогда не видели хризантем у других моряков. — Адмирал сделал паузу, явно наслаждаясь собственными словами. Затем с каким-то благоговением в голосе осведомился. — Откуда вы столько знаете о Японии?

— Я был военнопленным, — усмехнулся Росс. — Меня допрашивали офицеры его императорского величества в неподражаемо японской манере. — В его голосе послышалась ничем не прикрытая горечь.

— А, значит, вы уже второй раз проиграли нам! — обрадованно воскликнул Хирата.

— Да, первый раз это был беззащитный транспортный самолет, теперь вот безоружная «Спарта». — Росс бросил на Хирату взгляд, полный ненависти и отвращения. — Зато ваш военно-морской флот успел доставить мне удовлетворение.

— Это в каком смысле? — подозрительно осведомился Хирата.

Пороха захлестнули ярость и негодование. Он вспомнил свой уничтоженный экипаж, сбитый вертолет Береговой охраны. Глядя в змеиные черные глазки Хираты, он цедил слова сквозь зубы, еле сдерживая себя:

— Я лично сбил один из ваших драгоценных «Зеро». — Японцы окаменели, а он продолжал: — Я был зенитчиком на «Энтерпрайзе» в сорок втором году. Тогда мы находились на востоке от Соломоновых островов. «Зеро» атаковал нас на бреющем полете со скоростью триста узлов. Я улучшил карму пилота, всадив в машину сотню крупнокалиберных зарядов. — Росс по очереди разглядывал японцев, пытаясь обнаружить признаки ярости, но те сохраняли невозмутимость. Тогда он заговорил дальше. — Это было нетрудно. Болван шел прямо на меня. Идеальная мишень. Тут уж я никак не мог промазать. Я отлично видел, как кувыркался летчик, когда летел вниз. Он был весь в огне. Я видел его головную повязку — хатимаки, кажется, да? И наверное, на нем был еще пояс из тысячи стежков для защиты от врагов. Черта с два он его защитил! — Росс расхохотался. — Ничего, теперь-то он уж точно в храме Ясукуни. Там, где обитают души героев. Можете сказать мне спасибо за то, что я отворил ему дверь в рай. — Росс окинул взглядом свою аудиторию с нарочито безразличным видом, потом снова сосредоточился на Хирате. — Всегда готов оказать вам подобную услугу. Буду просто счастлив быть полезным доблестным самураям.

Хирата и Кавамото вскочили на ноги, схватившись за рукоятки мечей. Встал и Росс со словами:

— Ну, кто первый?

Адмирал Фудзита махнул рукой. Охранники сделали шаг вперед.

— Всем сесть! — приказал адмирал. Все трое неохотно опустились на стулья, а Фудзита продолжал, обращаясь к Кавамото и Хирате. — Вы оба забыли одну из основных заповедей бусидо — держать себя под контролем, не выказывать никаких эмоций. Вы же позволили этому американцу выставить вас на посмешище.

Оба офицера отвесили глубокие поклоны, бормоча извинения.

— Хватит, — оборвал их адмирал и обернулся к Россу. — Вы умны и отважны, капитан, и я готов выслушать вашу историю, но прошу вас не провоцировать больше этих ронинов.[21]

Хирата и Кавамото дернулись, словно получили по пощечине, так задело их это страшное слово.

— Хорошо, адмирал, — сказал Росс. Охватившая его ярость постепенно остывала, уступая место слабой надежде, что, быть может, ему удастся убедить адмирала в том, что Япония давным-давно капитулировала, или, по крайней мере, заронить в него семена сомнения. Твердо вознамерившись более не давать воли чувствам, он заговорил опять: — Я многое понял по бомбам, которыми оснащены ваши B5N2. — Японцы насторожились. — Это ведь четырнадцатидюймовые бронебойные снаряды, снабженные стабилизаторами. Изобретение подполковника Минору Генды для бомбежек с горизонтального полета стоящих на якоре линкоров. Да и ваши торпеды тоже кое-что разболтали! Готов побиться об заклад, что если бы я мог внимательно осмотреть их, то обнаружил бы деревянные стабилизаторы для бомбежек в гаванях, где мелко, не больше сорока двух футов. Это тоже изобретение Генды. Кроме того, вы упоминали радиомолчание. Готов предположить, что для наиболее надежного его обеспечения, вы извлекли ваши кварцевые пластины и заперли их в какой-нибудь сейф.

Фудзита поочередно впился глазами в каждого из своих подчиненных, затем спросил Росса:

— Откуда вы обо всем этом знаете?

— У раций всех кораблей, принимавших участие в нападении на Перл-Харбор, были удалены такие пластины.

Воцарилась мертвая тишина. Затем японцы разом загомонили, перебивая друг друга. Росс поднял вверх руки, и то же самое сделал адмирал. В установившейся тишине все взоры устремились на американца. Он же сказал:

— Ну, теперь-то вы наконец верите, что война окончилась? Иначе откуда я мог бы все это знать? Откуда мне знать о Генде, об оружии, об удаленных кварцевых пластинах, о вашем секретном приказе идти на Перл-Харбор? Я все это знаю, потому что это уже достояние истории и, следовательно, доступно каждому. Война окончена. Раз и навсегда.

— Ваша разведка могла снабдить вас сведениями о подполковнике Генде, — подал голос Кавамото.

— Разведка! Вот умора! Я лично встречался с ним в сорок шестом году. Я хорошо знал его. В пятьдесят шестом он стал генералом, а в пятьдесят девятом главнокомандующим силами воздушной самообороны.

— Капитан, — медленно произнес Фудзита. — Вы, кажется, были военнопленным?

— Совершенно верно. Причем я дважды военнопленный. Однажды меня сбили, когда я летел в беззащитном транспортном самолете, а второй раз меня захватили после того, как был потоплен мой невооруженный грузовой пароход.

— В качестве военнопленного вы могли ознакомиться с информацией, недоступной американским военным, — невозмутимо продолжал адмирал, и его подчиненные с готовностью закивали головами.

— Доступ к информации относительно того, каким оружием пользовались японцы при Перл-Харборе?

— Почему бы нет, капитан? Мы не оккупировали Гавайи. Авианосцы «Сорю», «Хирю», «Сокаку», «Цуйкаку», «Кага» и «Акаки» выполнили боевое задание и, нанеся удар, отошли назад. Мы потеряли ряд самолетов…

— Двадцать девять, — устало произнес Росс.

— Нетрудно предположить, что остались неразорвавшиеся снаряды, — как ни в чем не бывало продолжал адмирал. — Нет, капитан, ваша информированность насчет наших бомб и торпед легко объяснима. Ничего удивительного тут нет.

Порох Росс почувствовал, как задыхается. Холодная могучая рука стиснула ему легкие. Но тут ему в голову пришла новая мысль, и он воскликнул с воодушевлением:

— А как насчет капитуляции императора Хирохито? Ведь он выступил с обращением по радио…

— Мы записали эту речь, — сказал Фудзита, а его подчиненные только рассмеялись.

Кавамото вскочил на ноги и нараспев заговорил:

— Враг стал применять новое и страшное оружие. Если мы продолжим сопротивление, это приведет не только к полному уничтожению японской нации, но и может стать причиной конца всей человеческой цивилизации…

Слова капитана второго ранга заглушили раскаты хохота. Сам он, утратив дар речи, упал на стул, сотрясаясь от смеха.

— Погодите! Погодите! — удивленно воскликнул Росс. — Вы что же, не верите своему собственному императору? Вы только верите тому, во что хотите поверить?

— Нет, мы верим в истину, — возразил адмирал.

— В чем же она заключается?

— В том, во что мы верим.

Россу показалось, что он кружится на вышедшей из-под контроля человека карусели.

— По-вашему, выходит, император Хирохито солгал? — язвительно спросил он, обводя присутствующих взглядом.

В молчании пять пар темных глаз впились в Росса.

— Император — это священная особа, — холодно заметил адмирал. — Он потомок Аматэрасу, богини солнца, сто двадцать четвертый представитель династии, правившей столетиями… Вам приходилось слышать о кокутаи? — осведомился Фудзита у Росса.

— Понятие, смысл которого состоит в том, что император — воплощение нации, — немедленно отозвался Росс. Японцы быстро переглянулись.