Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

Небрежно махнув рукой, давая понять, что ответ его вполне устраивает, он откинулся на своей лежанке, и закрыл глаза.

Эту девчонку он знал почти всю свою жизнь — он жила в доме напротив и в детстве даже играли вместе. А лет с семи или восьми она постоянно увивалась за ним и его компанией, следуя повсюду как тень, а точнее как крохотная неприметная мышка. Вот и сейчас он сильно сомневался, что она пришла сюда случайно. Случайно, ага. Небось следила за ними с самой площади.

Отойдя от лестницы, девчонка подошла к столу и начала приводить его в порядок. Перемещалась и работала она почти бесшумно, держа данное Мицану обещание, но появление Ярны все равно окончательно спутало и перемешало его мысли.

Никакого плана у него не было и близко, сколь он и не напрягал свою голову.

Мицан невольно начал наблюдать за незваной гостьей. Вначале она подметала, потом расставляла кувшины и протирала стол и табуретки, не пойми откуда взявшейся тряпкой. Ярна всегда пыталась придать этому логову хоть какой-нибудь уют. Время от времени она приносила цветы, или старые коврики и покрывала, а однажды даже притащила статуэтку богини Венатары — покровительницы и защитницы всякого дома. Правда, кто-то утащил ее через два дня. Но Ярна не сдавалась и с завидным упорством продолжала облагораживать их заброшенный склад, словно и вправду пытаясь превратить его в полноценное жилище.

Хотя это странное стремление девочки можно было понять — ее собственный дом был не самым приятным местом. Особенно после того как умерла ее мать, а отец, старый бездельник и пьяница, притащил домой не то беглую рабыню, не то вольноотпущенную из какого-то клавринского племени.

Мицан плотно закрыл глаза, прислушиваясь к тихому шелесту веника в руках девочки. Он хорошо помнил мать Ярны — высокую, худую, словно бы высушенную, поседевшую ещё в ранней юности, тихую голосом и нравом. Она никогда не кричала и не ругалась, безропотно терпя все, чтобы с ней не происходило. Когда ее бил муж, когда ее обсчитывали на базаре, когда над ней издевались соседские дети, норовя кинуть в нее камешком или сорвать платье на улице. Даже когда однажды Мицан с пьяной дури швырнул в нее кувшином вина, она и слово ему не сказала. Лишь вытерла кровь с разбитой губы и пошла застирывать заношенное платье.

Кроме Ярны у нее было ещё трое детей. Двое сыновей, один из которых пошел служить в походную тагму, и, кажется, сгинул где-то на севере, а второй жил тут, но пил ну просыхая. Ну и старшая дочь Мирея, торговка, обладавшая скорее мужицким характером. Именно она и тянула на себе всю эту семью. Особенно после того, как год назад их мать умерла от лихорадки.

Когда это случилось, Ярана, раньше следившая за домашним хозяйством, стала мыть полы и посуду в ближайшей таверне и, как поговаривали злые языки, оказывать и некоторые другие услуги владельцу заведения. Но Мицан точно знал, что все это враки и наговоры — здоровенный джасурский бугай Урпано Сойви всегда больше засматривался на мальчиков, чем на невзрачную и тихую поломойку.

Вот только обидным разговорам про Ярну это не мешало и однажды Мицану, пожалевшему беззащитную девчонку, даже пришлось проучить одного уж слишком неудачно пошутившего паренька. После чего тут же поползли слухи, что Ярна стала его девчонкой. К большому неудовольствию самого Мицана.

Лестница вновь заскрипела, и из проема показался слегка запыхавшийся Ирло. В левой руке он держал пузатый кувшин, а в правой большой мешок. Следом за ним поднялся Патар — крепкий, широкоплечий паренек, державший в мускулистых руках сразу четыре кувшина. Его длинные немытые волосы были собраны в хвостик, а верхнюю губу покрывал легкий пушок, которому вскоре предстояло стать усами. Вся его одежда была в муке и маслянистых пятнах — он подрабатывал подмастерьем у пекаря и сегодня как раз не смог прийти на площадь из-за неожиданно свалившейся на него работы.

— Привет Патар, — окрикнул его Мицан. — Освободился, наконец?

— Ага, — отозвался он. — Задолбал меня Даория уже в конец. В край просто. День ото дня работы все больше и больше, а что до денег, так вечно какие-нибудь отговорки. Вот сегодня я хренову тучу мешков с мукой перетаскал, а что в награду? Семь лепешек и обещание, что уж в следующее шестдневье он точно со мной расплатиться. В который раз.

— Ну, лепёшки то ты с собой принес, я надеюсь?

— А то, конечно принесли! — потряс мешком Ирло. — Брынзу я тоже захватил. И вина вон смотри сколько, так что ты у меня в должниках теперь будешь.

— Ага. В следующее шестидневье сочтемся.

Они засмеялись. Мицан встал со своей лежанки и подошел к столу, на котором уже раскладывали свои гостинцы Патар с Ирло. Пухлый парень не без гордости вытащил из мешка семь крупных, ещё горячих лепешек, а следом за ним большой кружок брынзы, завернутой в тряпочку. Они достали с полки глиняные чаши и разлив в них вино выпили, закусив хлебом. Вино было слабым, сильно разбавленным водой и отдавало кислятиной, а вот лепешки как всегда были хороши. Все же Рего Даория был славным пекарем, хотя и скупым до неприличия. Но и Патар не оставался у него в долгу, время от времени прихватывая с собой что-нибудь ценное из лавки. Мицан вспомнил, как пару месяцев назад он утащил большой кувшин с маслом и пока искал, кому бы его продать, умудрился поскользнуться и облить себя с ног до головы, а потом три дня не показывался на глаза Даории.

Трое парней выпили ещё и съели по полоске сухой и пересоленной брынзы. Потом налили ещё.

Мицан поискал глазами Ярну, но ее нигде не было видно. Он совсем не заметил, как девочка успела уйти. Хотя, может она никуда и не уходила — временами девчушка могла забиться в какой-нибудь дальний уголок и сидеть там словно мышка.

Через пару часов, когда трое парней разделались с одним кувшином и бодро налегали на второй, из люка показались Киран и Амолла. Поздоровавшись с Патаром, они сели за стол. Киран тут же взял себе чашу, а Амолла отщипнул небольшой кусочек хлеба.

— Ну, рассказывайте что узнали, — улыбнулся друзьям Мицан.

— Узнали мы, если честно, немного, — голос Амоллы прозвучал мрачнее обычного. — С нами там особо никто и разговаривать то не хотел, мы ж тайлары.

— Но нам удалось подпоить одного косхайского грузчика, — заулыбался Киран,

— Ага, только тайларен он знал мало, а про Газрумару и того меньше, — его компаньон явно не разделял веселого настроя.

— И все же язык у него после второго кувшина неслабо так развязался.

— Ну, хоть что-то ценное он вам рассказал? — Мицан помрачнел. Он искренне надеялся, что парни упростят ему задачу. Нет, конечно, на чудо он не надеялся, но планировал узнать хоть что-то, за что можно было зацепиться и состряпать план.

— Смотря, что считать ценным, — Амолла налил себе вина, посмаковал его, а потом заел хлебом. — Грузчик болтал много и не всегда по делу, но из его слов мы поняли, что Газрумара почти весь день по гавани шляется. Ну там лавочников обирает, встречается с кем-нибудь, запугивает, или просто щеголяет важностью и страхом. А вот по вечерам он часто сидит со своими парнями в заведении «Новый Костагир». Там вроде как готовят такое особое блюдо, что-то вроде рыбного бульона с пряностями, в который кидают лапшу, овощи, мясо, гадость всякую морскую, орешки и ещё кучу всякого. Косхаи и белраи это чуть ли не каждый вечер едет, усевшись в кружок. У них это что-то вроде обязательного ритуала. Запамятовал, как называется…

— Парлабасата, — проговорил Амолла.

— Что?

— Блюдо и ритуал так называются. Парлабасата.

— А, ну да, точно. Параба… Парсата… ну, это самое, в общем. Так вот, Газрумара и его люди обычай этот чтят и порою до самой полуночи из «Костагира» не выходят. Причем местечко, это, как я понял, довольно дорогое. Особенно по меркам гавани. Оно даже построено не из кирпичей и досок, как почти все там, а из обтесанного камня. Охрана у него хорошая, так что всякий сброд с улиц там не появляется, а главное — на входе там всех шманают, чтобы с оружием не заходили. Так что пока Газрумара внутри, он считай в крепости.