Закон и жена - Уилки Коллинз

Я не буду ничего сообщать тебе о моих планах, я еще не читала отчета о процессе. Для меня достаточно того, что я уверена в твоей невиновности. Если человек невиновен, должно найтись средство доказать это; главное, напасть на путеводную нить. Рано или поздно, с посторонней помощью или без нее, но я найду эту нить. Да! Еще не зная подробностей твоего процесса, я с уверенностью говорю тебе: я достигну своей цели!

Ты можешь смеяться или плакать над этой слепой уверенностью. Я не забочусь о том, буду ли я предметом насмешек или сострадания. Я уверена в одном: обвиняемый будет возвращен свету оправданным и незапятнанным благодаря стараниям его жены.

Пиши мне иногда, Юстас, и верь мне; несмотря на всю горечь настоящего, верь в любовь и преданность.

Вот мой ответ! Как ни плох он с литературной стороны (теперь я могу написать гораздо лучше), но он имеет свое достоинство: он честно и откровенно выражал мои чувства и мысли.

Я прочла его Бенджамину. Он поднял руку кверху, это был его обычный жест, когда что-нибудь очень удивляло или поражало его.

— Это самое безрассудное письмо из всех, какие когда-либо были написаны, — сказал старик. — Никогда не слыхал я, Валерия, чтобы женщина бралась за такое дело. Господи, помилуй! Я совсем не понимаю нового поколения. Желал бы я, чтобы дядя ваш, Старкуатер, был здесь! Послушал бы я, что он сказал бы на это! О, дорогая моя! Что это за письмо жены к мужу! И вы намерены его отправить?

Я отвечала утвердительно, к величайшему удивлению моего старого друга. Я хотела прочесть «указание», оставленное моим мужем, и взяла с собой письмо, чтобы передать его поверенным.

Фирма принадлежала двум компаньонам. Когда я приехала к ним в контору, они оба вместе приняли меня. Один был сухощавый, нежный господин с кислой улыбкой, другой — полный, с сердито нахмуренными бровями. Оба не понравились мне. Они, как видно, чувствовали ко мне сильное недоверие. С первых же слов между нами произошел разлад. Они показали мне указание моего мужа, состоявшее в том, что он назначал половину своих доходов в пожизненное пользование своей жены, но я решительно отказалась от этих денег и заявила, что никогда не возьму из них ни одного фартинга[5].

Поверенные были непритворно поражены и удивлены таким решением. Ничего подобного ни разу не случалось им встретить в течение долговременной своей практики. Они спорили и убеждали меня отказаться от намерения. Компаньон с сердитыми бровями просил меня объяснить причины такого поступка. Господин с кислой улыбкой заметил ему, что я дама и, следовательно, не могу дать ему желаемых объяснений. Вместо всякого ответа я просила их передать мое письмо по назначению и оставила контору.

Я не желаю приписывать себе качеств, которых во мне нет. Я поступила так потому, что гордость запрещала мне принять что-либо от Юстаса после того, как он меня покинул. Мое собственное маленькое состояние (800 фунтов годового дохода) оставалось за мной по брачному контракту. Этого было более чем достаточно для одинокой женщины, и я решила этим довольствоваться. Бенджамин настаивал, чтоб я жила у него и считала дом его своим. При таком сложившимся положении предстояли расходы только на ведение дела для оправдания моего мужа. Я могла и хотела быть вполне независимой.

Пока я исповедую свои слабости и заблуждения, я, по справедливости, должна прибавить, что, несмотря на любовь к моему несчастному, заблуждающемуся мужу, я не могла простить ему одного. Прощая все, я никак не могла примириться с мыслью, что он утаил от меня свою первую женитьбу. Почему именно эта мысль была так горька и нестерпима для меня, я не в состоянии объяснить. Тут замешалась, как мне кажется, ревность. А между тем нелепо было ревновать, в особенности при воспоминании об ужасной смерти несчастной женщины. Когда я впадала в уныние или была в дурном расположении духа, я все-таки говорила себе: «Юстас не должен был скрывать от меня этой тайны». Что сказал бы он, если бы я была вдовой и скрыла от него это?

Домой я вернулась уже к вечеру. Бенджамин, как видно, поджидал меня, потому что отворил мне садовую калитку, прежде чем я успела позвонить.

— Приготовьтесь к сюрпризу, дорогая, — сказал он. — Ваш дядя, почтенный доктор Старкуатер, приехал и желает вас видеть. Получив сегодня утром ваше письмо, он с первым же поездом отправился в Лондон.

Через минуту я была уже в крепких объятиях своего дяди. В своем одиночестве я глубоко чувствовала всю доброту пастора, немедленно приехавшего в Лондон, чтобы увидеть меня, и от души была ему благодарна. Глаза мои наполнились слезами, но слезы эти не были горькими и тяжелыми.

— Я приехал за тобою, дорогое дитя, — сказал он. — Не нахожу слов, чтоб выразить тебе, как я глубоко сожалею, что ты покинула нас с теткой. Но довольно об этом! Зло содеяно, остается только, насколько возможно, исправить его. О, если бы мои руки были так длинны, что я мог бы достать до твоего мужа, тогда, Валерия, тогда! Прости, Господи! Я забываю, что я лицо духовное. Вот чудо-то! Кстати, тетка тебя нежно целует. Она сделалась еще суевернее. Эта несчастная история ее нисколько не удивила. Она уверяет, что все это произошло оттого, что ты сделала ошибку, подписав свое имя в церковной книге. Ты, вероятно, помнишь? Представь себе, какой вздор! Совсем безумная женщина моя жена, но у нее доброе сердце. Она приехала бы сюда со мной, если бы я согласился взять ее с собой. Но я сказал ей: «Оставайся, смотри за домом и приходом, а я привезу наше дитя». Мы отправимся домой, если ты можешь встать рано, с девятичасовым поездом завтра утром.

Отправимся в пасторат! Да разве это возможно? Как же я могу достигнуть своей цели, похоронив себя в глуши? Нет, мне невозможно сопровождать доктора Старкуатера в его селение.

— От души благодарю вас, дядя, — сказала я, — но мне нельзя оставить Лондон в настоящее время.

— Ты не можешь оставить Лондон в настоящее время? — повторил он. — Что хочет она сказать, мистер Бенджамин?

Бенджамин уклонился от прямого вопроса, он только сказал:

— Она может оставаться здесь сколько ей угодно. Она знает, что я ей рад.

— Это не ответ, — вскричал дядя с горячностью и обратился ко мне: — Что удерживает тебя в Лондоне? Ты его прежде терпеть не могла. Есть же для этого какая-нибудь причина?

Должна же я была рано или поздно открыть свои намерения моему доброму покровителю и другу. Собравшись с силами, я откровенно изложила перед ним суть дела. Он слушал меня, едва переводя дыхание. Потом обратился к Бенджамину с сокрушенным видом, смешанным с изумлением.

— Господи, помилуй! — вскричал он. — Бедняжка совсем сошла с ума!

— Я был уверен, что вы не одобрите ее намерений, — сказал Бенджамин своим тихим и мягким голосом. — Я, признаюсь, тоже против этого.

— Не одобряю, это слишком мягко сказано, сударь! — воскликнул пастор. — Ее намерения — настоящее безумие.

Он повернулся ко мне и посмотрел на меня так, как бывало, когда он читал наставления непослушному ребенку.

— Ты не будешь, я полагаю, упорствовать в таком решении?

— Мне очень прискорбно потерять ваше доброе отношение, дядя, — отвечала я, — но должна сознаться, что твердо решила исполнить свое намерение.

— Неужели ты настолько самонадеянна, что воображаешь успеть в том, чего не могли сделать лучшие шотландские адвокаты? Они общими силами, несмотря на все свои старания, не могли доказать его невиновность. А ты одна хочешь сделать это? Право, ты удивительная женщина, — вскричал дядя и вдруг, переходя от негодования к иронии, продолжал: — Могу я, ничтожный деревенский пастор, не привыкший к адвокатам в юбках, спросить вас, что вы думаете делать?

— Я думаю сначала внимательно прочесть все о процессе, дядя.

— Прекрасное чтение для молодой женщины! А затем почитай еще несколько французских романов и повестей, это тебе тоже пригодится. А когда прочтешь отчет о процессе, тогда что? Подумала ты об этом?

— Конечно, подумала. Я сначала постараюсь (то есть по прочтении отчета о процессе) сделать для себя заключение, кто действительно совершил преступление. Потом составлю список свидетелей, выступавших в защиту моего мужа, отправлюсь к ним и объясню, кто я и что мне нужно. Я обращусь к ним с такими вопросами, которые могли показаться солидным адвокатам слишком ничтожными или мелочными. Я буду потом руководствоваться полученными ответами и не буду приходить в отчаяние от затруднений, которые могут мне встретиться на пути. Вот мои планы, дядя.

Пастор и Бенджамин переглянулись между собою, точно сомневаясь, действительно ли они все это видели и слышали. Пастор заговорил первым.

— Правильно ли я понял тебя? — спросил он. — Ты хочешь отправиться по разным городам и сама разыскать незнакомых тебе людей, рискуя встретить Бог знает какой прием? Ты, молодая женщина, брошенная своим мужем! Одна, без покровителя! Слышали вы, мистер Бенджамин? Верите вы своим ушам? Я небо призываю в свидетели, что не знаю, во сне или наяву вижу это и слышу. Вы посмотрите на нее. Она так спокойно сидит, точно не сказала ничего необыкновенного и не собирается ничего делать из ряда вон выходящего. Но что же буду я с ней делать? Скажите, пожалуйста, что должен я делать?