Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна! - Дмитрий Георгиевич Драгилев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И недвусмысленное пожелание в адрес концертных организаций – белорусской и всесоюзной – сделать из вышесказанного подобающие выводы.
Не дожидаясь оргвыводов концертных организаций, Рознер сделал свой вывод. Он решил вернуться в Варшаву. Но поздно спохватился: регистрация бывших жителей Польши и их родственников, желавших покинуть пределы СССР, уже закончилась. К «проблемам на работе» прибавились трудности в отношениях с Рут. Она была готова вернуться в родные края, но поставила условие: расстанемся по приезде.
Рут Каминска:
Вскоре после окончания войны мы узнали, что Советский Союз и новые власти освобожден ной Польши договорились о репатриации поля ков, которые провели годы войны в СССР. Были открыты пункты регистрации для тех, кто хотел бы вернуться. И мы объявили нашему директору о своем желании уехать домой. «К чему такая спешка? – сказал он. – Вы успеете зарегистрироваться после окончания гастролей».
Мы объяснили, что мама моя уже твердо решила ехать и мы хотели отбыть всей семьей. Он снова напомнил нам о контракте, сказав, что до окончания гастролей нам не станут оформлять документы. Был канун Нового года, и мне впервые захотелось напиться, что я благополучно и осуществила.
После Нового года мы вновь обратились к директору с нашей просьбой. Мы уверяли его, что всю жизнь будем благодарны этой стране за то, что она спасла нас. Но мы всегда мечтали о возвращении в Польшу. Наши родственники живут в разных странах, и, если закроются границы, у нас не будет возможности видеться с ними. Директор слушал холодно. Он напомнил нам о нашей «славе», «богатстве» и «положении в обществе»… Многие уже получили визы, музыканты начали уходить от нас… Мамины бумаги были всё еще в процессе оформления. Ходили слухи о закрытии границ. В газетах начали появляться резко критические статьи, направленные против известных артистов, обвиняемых в «низкопоклонстве» перед Западом. Как только человека называли «космополитом», все окружающие тут же отворачивались от него…
…Наша супружеская жизнь разладилась… Я любила Эдди, но его неверность так обижала меня, что я не могла больше выносить ее. Он не поверил мне, считая, что без него я пропаду. Он клялся в любви, уверяя, что похождения ничего для него не значат.
Между тем, набирая нешуточные обороты, развернулась вторая (если вести отсчет от антифокстротных баталий конца 20-х гг.) кампания по борьбе с джазом. Причем на сей раз особенно жесткая и направляемая официальными учреждениями культуры. В историю она вошла как «эпоха разгибания саксофонов». Последовали приказы о расформировании оркестров, административные циркуляры, запреты и ворох статей. В статье «Очистить эстраду от чуждых влияний» (опубликованной в «Советском искусстве» 19 марта 1949 года за подписью начальника Главного управления музыкальных учреждений хорового дирижера А. Анисимова) акцентировалось внимание на «безродных, вненациональных интонациях» отдельных эстрадных песен, западноевропейских и американских влияниях, «в плену которых» находятся эстрадные оркестры, исполняющие танго, румбы и фокстроты. Тогда же, в марте 1949 года, в журнале «Крокодил» (№ 7) появился фельетон Д. Беляева «Стиляга» – в нем обличались поклонники западных танцев, а в феврале 1952 года в «Советском искусстве» музыковед М. Сокольский обрушился на джаз, полностью отказывая многострадальному жанру в праве на существование.
Все эти статьи Эдди уже не читал. Не потому, что не хотел их читать. 7 декабря 1946 года он сам давал интервью… в кабинете следователя. 29-го (по другим данным – 28-го) ноября 1946 года наш герой был арестован во Львове органами государственной безопасности и через двенадцать дней доставлен на Лубянку.
Приведем цитаты из «беседы».
…Вопрос: В октябре 1946 г. вы получили отпуск и должны были выехать из Москвы для отдыха в Сочи. Непонятно, каким образом вы оказались в г. Львове, да и при том еще на нелегальном положении?
Ответ: Я совершил перед советской властью тягчайшее преступление, которое выразилось в моем намерении бежать в Польшу. С этой целью я в ноябре 1946 года под предлогом выезда в дом отдыха переехал из г. Москвы в г. Львов и, перейдя на нелегальное положение, ждал наиболее благоприятного момента для осуществления своих изменнических намерений. Вопрос: На такой акт измены мог пойти только враг советской власти… О каких же других причинах вы можете говорить?
Ответ. Прошу поверить, что врагом советской власти я не являлся. Наоборот, я был благодарен советскому правительству за то, что оно очень заботливо отнеслось ко мне и приютило меня в своей стране после того, как в 1939 г. я бежал из Польши от вторгнувшихся туда немцев… Проживая в Минске, я имел хорошую квартиру и персональную машину, зарабатывал много денег и абсолютно ни в чем не нуждался… В Советском Союзе мне была предоставлена огромная возможность для творческого роста, которой я не имел ни в одной из посещаемых мною стран. И, наконец, в 1943 году я был удостоен звания заслуженного артиста БССР.
Вопрос. И за всё это вы отплатили советскому правительству черной неблагодарностью и изменой?
Ответ. Да, я признаю это…
Вопрос. Так чем же, если не вашим враждебным отношением к советской власти, вы можете объяснить свои преступления?
Ответ: Враждебных советской власти взглядов у меня не было. Правда, прожив всю свою жизнь в капиталистических странах и только последние 7 лет – в Советском Союзе, я за такой короткий срок не смог перевоспитать себя и советским человеком, в полном смысле этого слова, не являлся. Однако искренне заявляю, что в основе моего преступления лежат не политические, а другие причины.
Фрагмент выписки из постановления особого совещания
Вопрос. Говорите конкретнее, какие именно?
Ответ. Прежде всего на меня очень плохо повлияла статья Е. Грошевой под заглавием «Пошлость на эстраде», помещенная в августе 1946 года в газете «Известия», где про грамма моего джаза была подвергнута резкой критике. Этой статьей я был обижен, так как считал ее неправильной, и у меня создалось впечатление, что для советского зрителя я как артист потерян. Некоторую роль в принятии мною преступного решения бежать за границу сыграло и то, что мать моей жены – известная еврейская актриса Ида Абрамовна Каминская, прибывшая в Советский Союз в 1939 году из Варшавы, решила вернуться в Польшу и несколько месяцев тому назад получила польский паспорт… Жена, естественно, хотела ехать
