Пальцы женщины - Шепард Ривкин

Должен ли я вернуться в ресторан и заняться опросами служащих? Небольшая победа немного облегчила бы мне мое пониженное настроение. Лиги будет отрицать. Бруно будет отрицать, а эти проклятые провода знающий человек сможет привести в порядок в течение пяти минут.

О! Проклятие! Я поручу сделать это какому-нибудь гаражисту завтра утром, а счет предъявлю Бруно. Во всяком случае, он ответственен за сохранность машин его клиентов, стоящих на его стоянке. Я оставил машину на стоянке.

В этот момент мимо меня проезжало пустое такси. Я сделал ему знак остановиться, сунул доллар служащему, чтобы он улыбнулся мне, когда я уеду и влез в такси. На один день уже достаточно забот. Мне очень понравилась манера, с которой неизвестная дама, поцарапала мне ладонь кончиками своих ногтей, когда совала записку.

Пока мы ехали по темным улицам, я думал о герцогине. Я не хотел ее. Она совершила вторжение в мои мысли без моего желания.

23

Как только я позвонил у 3А, дверь отворилась. Видимо она держала палец на кнопке, открывающей замок. Но ведь она вряд ли так торопилась, как я. Поднимаясь по лестнице, я пытался вспомнить сколько времени я уже не танцевал матросскую польку. Три недели. Очень давно.

Я только что съел огромный штекс. А теперь закончу его приятным визитом.

Я нажал на звонок двери в квартиру. Раздался звон, совсем как в музыкальной шкатулке. При последнем звуке, она открыла дверь. Видимо она ждала за дверью. Холодная, полностью владеющая собой. Это мне нравится. Полная противоположность герцогине. Никаких вспышек настроений, никаких хлопаний дверями. Никаких ругательств.

Таинственная дама была одета в какое-то странное платье. Бледно зеленого цвета, оно очень гармонировало с ее глазами цвета изумруда, более темного. На полу лежал ковер. У нее были голые ноги и ногти их были выкрашены в зеленый цвет.

Она медленно приблизилась ко мне: верхушка ее головы достигала моего носа. Я глубоко вздохнул: она очень хорошо пахла. Я уже где-то ощущал этот аромат, но где это было и когда? Она находилась слишком близко от меня, чтобы я мог спокойно вспоминать это. Я стал рассматривать ее платье.

Оно показалось мне застегнутым по крайней мере на четыреста пуговиц. Они начинались с самого подола, шли между ее ног, бедер, разделяли пополам ее живот и останавливались у горла. Но мои исследования показали мне, что последние четырнадцать пуговиц не были застегнуты. Это позволяло мне видеть начало дорожки между ее грудями. Я предпочитал такой спектакль любому другому.

Я был в восторге, что платье застегивалось не на молнию. Можно провести целых полчаса, расстегивая все эти пуговицы. Начиная с подола, расстегиваешь одну, потом одну сверху. Потом опять снизу, и опять сверху. Или начинать сверху, а потом снизу. Могут быть разные комбинации. Это просто мечта для математика и это гораздо интереснее, чем обычные застежки.

- Какое красивое платье! - сказал я.

- Это получено из Марокко. Пощупайте материал.

Она взяла мою руку, стараясь не дотронуть до поврежденного места, подняла ее ладонью книзу и прижала верхней стороной к своей левой груди. Дорогая крошка ничего не носила под своим платьем, и когда моя рука прикоснулась к ее груди, она приподняла ее немного, сантиметра на два. Результатом этого было то, что твердая, круглая масса оперлась о мою руку. Я быстро оторвал руку, чтобы перевернуть ее. Эту приятную тяжесть надо было чувствовать ладонью, а не тыльной стороной руки.

В тот момент, когда я взял в ладонь это круглое полушарие, увенчанное твердой вишней, она сделала назад шаг, освободив таким образом мою открытую ладонь протянутую вперед, как будто я хотел проверить, идет ли дождь. Проказница.

- Можно подумать, что это шелк, - сказал я. - Вы хотите что-нибудь выпить?

- Охотно.

О! У этой голова была холодная! Даже, может быть, слишком холодная. Противоположность только еще больше воодушевляет, - сказал я себе. - Я люблю противоположности. А мне совершенно некуда было идти или ничего было делать раньше девяти часов завтрашнего утра.

Она располагала классической квартирой из двух комнат с половиной, в которых живут работающие женщины в ожидании того момента, когда выйдут замуж. На меблировке совершенно не отразилась ее индивидуальность. Даже менее, чем в тюремной камере. Ваше воображение не могло бы разыграться в этой обстановке из банальной мебели и репродукций картин Ван Гога.

Она отступила по направлению к комнате и резко повернулась. Ее платье распахнулось, обнаружив ее щиколотки, потом обвилось вокруг ног с выкрашенными зелеными ногтями. Я люблю когда женщины совершенно закрыты до щиколоток: это гораздо более соблазнительно, чем все эти мини юбки. 1900 год был вероятно замечательным годом: вид щиколотки, которую обнаруживала женщина садясь в трамвай, мужчины вспоминали в течение всего дня. Я понял, что моя новая знакомая, была тонкая штучка.

- Бурбон, скотч, ром, ирландский виски? - перечиляла она.

- Ирландского.

Неожиданно в моем мозгу зажегся красный свет. Я привык к тому, что мой мозг иногда делал мне предостережение, и стал рыться в своей памяти. Где-то тут было что-то не то, но я никак не мог представить себе, что именно. - Может быть, у меня когда-нибудь были неприятности с дамой с зелеными глазами и холодной головой. Может быть, этот красный свет зажегся, чтобы я был начеку. Я тщетно вспоминал всех знакомых мне дам с зелеными глазами и холодной головой. Я подытожил результаты. Дама, с зелеными глазами, да. С холодной головой, да. Зеленые глаза, полные ледяного холода, нет. Особый аромат? Ничего.

Она взяла стакан и положила туда несколько кубиков льда. Порция виски, которую она налила туда, привела бы к банкротству бар за один только вечер, если бы бармен был столь расточителен. Красный свет все время горел. Неожиданно в голову мне пришла одна мысль. Красный свет переменился на зеленый.

- У вас очень красивая квартира, - начал я. - Мне очень нравится, как вы ее обставили. - Она оценила лесть. - Сколько у вас комнат? - две с половиной.

Я стал бродить по квартире со стаканом в руке. Я бросил взгляд на спальнюю комнату: кровать показалась мне удобной. Я просунул голову в ванную комнату, это была большая комната. Я прошел на кухню. Девица осталась в гостиной и ставила пластинки на проигрыватель. Я осмотрел шкаф на кухне, этажерку и холодильник. Газированная вода. Эль. Я вышел оттуда с игривым видом.

- Немного слишком крепко на мой вкус, - сказал я подняв стакан. - У вас ничего нет, чтобы разбавить это?

- Газированная вода и эль, что вы из этого предпочитаете?

- То, что я люблю, так это содовую воду. У вас она есть?

- Содовая с ирландским виски?

- Это кажется, может быть немного странным, но это замечательная смесь. Вы никогда ее не пробовали?

- Нет!

Я продлжал настаивать.

- У вас ее нет? - спросил я небрежным тоном.

- У меня ее больше не осталось.

Я поставил свой стакан.

- Мне это совершенно необходимо, - проговорил я. - Я понимаю, что веду себя как беременная женщина, которая требует вишен не по сезону, но это так. Какой здесь ближайший магазин?

- Через три блока выше, там есть кондитерская, которая открыта всю ночь.

- Я сразу же вернусь.

Она подарила меня взглядом, который ясно говорил, что она считает меня окончательно помешанным, но что можно было бы возразить против этого?

Я спустился на лифте и пошел к таблице, чтобы прочитать имя владельца квартиры 3А. Андере сон. Это мне ничего не сказало. Я разбил свою красную лампочку и ударом ноги отшвырнул осколки стекла в угол. Интуиция хорошая вещь, но тогда, когда она действует правильно.

Итак, я протопал мои шесть блоков зря. Почти совсем зря. Эта кондитерская была своего рода коробка, в которой с покупателей дерут по сто центов за любую вещь, после того, как закроются другие лавки. Большие круглые зеркала поворачивались под потолком и отражали помещение со всех сторон, чтобы отвадить воров.

Я вернулся к девице. Музыка играла по-прежнему. Она смешала соду с виски, прибавила туда немного льда и протянула мне стакан.

- Вы хотели этого!

Я выпил свой стакан, изображая при этом самое живейшее удовольствие и удовлетворение. Но она была права. Это была смесь самая невероятная, которую я когода-либо пил, за исключением микстуры из сока и скверного джина, который я пил один раз, когда мне было семнадцать лет. Меня тошнило три дня подряд.

Она села и спросила как меня зовут. Я сказал ей это. Она спросила, что я фабрикую. Я сказал ей это. Это ее воодушевило. Она заявила мне, что я вероятно веду жизнь очень разнообразную. Я ответил ей, что она права.

- Мне нравится, когда мужчина любит свою работу, - сказала она.

Я спросил ее, как ее зовут. - Люси Грин, - ответила она. Она была разведенная и жила на пенсию, которую выдавал ей бывший муж, и понемногу путешествовала. Время от времени, она брала работу, чтобы не было так скучно. Она работала рецептионисткой в одной художественной галерее, как хозяйка большого ресторана.