Последний гетман - Аркадий Савеличев

– Ау!… Ау!…

Скоро и голосок Екатерины Алексеевны приобщился. Ошибиться было нельзя.

Великий Князь унесся за фрейлинами, которые не слишком-то и скрывались за елками. Чоглокова, строгая матрона, приставленная-то соглядательницей к Великой Княгине, кажется, сама увлеклась Петром Репниным, да что там – своячок Нарышкин кого-то по кустам ловил…

Граф Кирила без труда отыскал Екатерину Алексеевну, у нее тоже не было желания шастать по кустам; и так темные волосы листовой прозеленью перемежались. Кирила снял один листок, с извинением:

– Кажется, без спроса… Она грустно посмеялась:

– А что, у женщины надо спрашивать?..

Не знала, что он не ведал, как сообщить ей скверную весть.

Но ведь нужно?..

Ага, чуткая душа, по лицу догадалась:

– У вас неприятности?

Он долго надувал щеки, и без того округлые. Понимал, что это не красит его, да ничего не мог поделать. Говорить трудно… и скрывать нельзя:

– Неприятности у вас, Екатерина Алексеевна. Граф Сергей Салтыков отправлен в шведское посольство… с глаз долой, как понимаете…

Она долго кусала горький осиновый лист, вычесанный пальцами из волос. Крепкая душа, на лице ничего не отражалось. Даже вроде бы с неудовольствием, после долгого молчания, ответила:

– Странно, граф Кирила, я, кажется, не давала вам поручения в отношении графа Салтыкова?

– Я только к тому, почему он не взят в этот раз к вашему двору, а Государыня хоть и в путешествии, но указы-приказы и с Ярославской дороги идут…

– И похвально, что даже на богомолье ее императорское величество не забывает своих государевых обязанностей. Оставим этот разговор, граф Кирила. Никак вас кто-то зовет?..

Да, из солнечного березняка слышались голоса княжон Голицыных:

– Граф Кири-ила… ay, ау!

Но прежде чем он отошел, Великая Княгиня положила ему свою ловкую ручку на плечо:

– Не обижайтесь на меня, Кирилл Григорьевич. Мне и без того тошно… Надеюсь вас и завтра… и после… видеть здесь…

Он поцеловал ее руку и, вместо того чтоб идти на призывные голоса, пошел к растянувшемуся под темным ельником кучеру.

– Лошади просохли?

Кучер удивился такому поспешному отъезду, даже без обеда:

– Немножко не того, ваше сиятельство, но ежели надо, я их тряпками еще протру…

– Протри, Павлыча, протри.

Он посмотрел в сторону Великой Княгини, в разгар игры понуро бредущей к дому, вздохнул и полез в карету. Прикорнул даже, чтоб не слишком высовываться из раскрытого верха.

Но кучер понимал настроение, из хохлов, как и у старшего брата. Собирался взять его с собой в Малороссию, нарочно натаскивал на ближних дорогах. Кучер торопливо запряг, торопливо же и погнал с места.

– Побереги лошадей. Некуда спешить.

Хоть правдой было и первое, но больше – второе. Екатерина Ивановна, которой он, с извинениями, обещал вернуться к вечеру, явно удивится неурочному возвращению.

Жене – да не все же знать о настроении мужа…

VI

Как ни тяни, оставаться дольше на петербургских паркетах было невозможно. 1751 год начался с беспокойств на степных границах Украины. Крымские и приазовские татары, без дела шлявшиеся по Дикому Полю, стали приискивать себе привычные дела. То есть скот угонять, жинок молодых да и мужиков зазевавшихся в полон утаскивать. От полковника киевского уже не первый гонец в панике прилетал; теперь вот от черниговского, а там жди и от полтавского. Что стоит у Татарского брода Днепр перемахнуть, хоть и на левую сторону? А генерал Бибиков, правивший вместе с хапужной Коллегией до этого времени, в связи с избранием гетмана от дел был отстранен. Гетман, ты где?

Почти так и Государыня сказала. И указала:

– Не мешкая привести гетмана к присяге. В придворной церкви.

28 февраля прискакал полтавский гонец, а 13 марта и присяга состоялась. В присутствии всего дипломатического корпуса. Езжай, гетман.

Государыня Елизавета Петровна сама поднесла гетманские клеиноды, булаву и жалованную грамоту. В апреле состоялась прощальная аудиенция, но только в конце июня тронулся в путь. Мало, с целым штатом – так и с целым домом, который Екатерина Ивановна без задержки пополняла. Она еще в апреле месяце, своим обозом, передом и пошла: двести подвод подставили – не шутка! Да полтораста под самого гетмана, считая, что часть домашних подвод еще под него оставят. Сенат все рассчитал: три рубля за каждую подводу было выделено из казны. Вначале порознь обозы двигались, а потом совместно. В столичный, гетманский Глухов надо было прибыть чин-чином.

Но еще в Ясмани гетмана встретили компанейские полки, запорожцы и целая малороссийская депутация. Если царского посла Гендрикова пышно встречали, то гетмана следовало попышнее!

Громоздкий обоз остался позади, гетман следовал в легком окружении своих измайловцев. И то сказать – зачем?

Когда подъезжал к Глухову – ведь Батурин со времен Петра Великого, взятый Меншиковым штурмом у изменника Мазепы, лежал в развалинах, – когда показалась за стенами города колокольня церкви Святого Николая, – навстречу выехал генеральный есаул Якубович с бунчужными товарищами и запорожскими казаками. Под радостный клич:

– Геть!…

– …гетьман!…

Казацкое белое знамя склонилось. Кирилл Разумовский еще в Петербурге досконально изучил церемонию, того ради без лишнего шума послал вперед Григория Теп лова с несколькими измайл овцами. Следовало избежать недоразумений. Вековой традиции гетманские клеиноды, булаву, бунчук, печать; знамя, хоть и белое, но с царской короной по полю, он получил из рук Императрицы, а надо – чтоб все вручили от казацкого войска. Накладка! Не попарно же выносить на казацкий круг. Того ради и поручено было Теплову заменить казацкое на государево. Ближние полковники, в том числе и генеральный есаул Якубович – главный казацкий генерал – знали это и подмене способствовали. Главное, чтоб подвох не вышел на широкий казацкий круг. Не с народного же ропота утверждать гетманскую власть.

Окруженная казацкими полковниками и старшиной гетманская карета медленно подвигалась к Невскому въезду. На пути ко дворцу стояло в два пестрых ряда шесть тысяч пеших казаков. Негоже было трясти конскими гривами – бог знает, что могли вытворить привыкшие скакать на звук пальбы казацкие кони. Пальбы-то не миновать по вековому извычаю!

Полки отдавали честь гетману – передние склоняли знамена, задние стреляли кто во что горазд, лишь бы собственные головы не посшибали. А там и пушки махнули, заволакивая дорогу привычным дымом.

Когда поразвеялось, во всем параде предстал гарнизонный Глуховский полк. Хотя опять и перед дворцом стрельба; почетная гетманская рота склонила знамена, лихо ударили барабаны. Само собой, барабанщики загодя приняли по доброй чаше горилки – «щоб руки не мякли при сустрэче».

Все шло как надо. Великолепная карета о шести лошадях, медленным шагом ведомая графским конюшим Арапиным – Арапом тож! Четыре скорохода, восемь лакеев в богатых ливреях. По сторонам кареты четыре гайдука, два сержанта гвардии Измайловского полка верхами, с саблями обнаженными. Из казаков один в седле – генеральный есаул Якубович. Близкая дорога, а на добрый час растягивалась. Чего спешить при такой «гарной сустрэче»!

Опередивший процессию Григорий Теплов уже держал на подушке, богато убранной, жалованную грамоту. Булава, бунчук и все такое – от казаков с поклоном. На них ведь не прописаны царские знаки. Казацкое! Прямая дорога в церковь Святого Николая, где весь церковный притч, встречавший еще Гендрикова. Киевский митрополит с тремя епископами, само собой. Прочая публика не влезала в церковные врата, обочь на площади толпилась. Гетман лишь краем глаза и мать-то свою, при трех сестрицах да свояках, мимоходом заметил. Слегка, незаметно поклонился; молча, оробело поклонилась и мать. Что уж говорить об остальной толпе! Гвардейская гетманская сотня еле сдерживала напор. Выпитой с утра горелкой за версту несло, а гетман не в карете же в церковь въезжал – сквозь ряды склоненные, сквозь толпу. Удержи-ка казачков да жинок казацких! Разговоры как на майдане:

– Гетьман, панеридный!…

– Мол о денек!…

– Усы б такие, як у есаула Якубовича!…

Верно, генерал-есаул усищами ступени Божьего храма подметал. И то хорошо: чистое дело на чистом же всполье и делаться должно. Так оно и есть: плиты храма каждый шаг гетмана отражают. Он в богато украшенном зеленом измайловском мундире при Андреевской ленте; отправляя в Малороссию, Государыня самолично вздела на плечо, вдобавок к Александру Невскому, и Первоапостольного Андрея Первозванного. Малороссы должны чувствовать, кто к ним прибыл.

– Гарный козак!…

– Молоденек тильки?..

– Чамусти не в гетьманском кафтане?..