Последний гетман - Аркадий Савеличев

– Да-а, потылица… Выручает даже графьев. Пойдем – погуторим на пустые брюхи. Менее часу на сборы к обеду не уйдут.

Кирилл бессловесно побрел за братом на его половину…

V

Граф Гендриков посчитал за благо перевестись в другой полк, где не так известна его фамилия. Да и русских мужланов было поменьше. Например, кирасиры – они и при Елизавете Петровне почти сплошь управлялись немцами. Почему бы с сородичами не соединиться?

Конечно, Елизавета Петровна, по своему обыкновению, очень быстро забыла о графе Гендрикове, о его малороссийских услугах, о ссоре с командиром Измайловского полка. Все-то помнить!…

Указы ее были добрые, свойские. По одному из них графу Кириллу Разумовскому, гетману Малороссийскому, надлежало при торжествах, публичных церемониях и при столах царских занимать место с генерал-фельдмаршалами, считаясь с ними по старшинству. Например, будь фельдмаршал Миних не в ссылке, а при дворе, он непременно сел бы выше Кирилла Разумовского, тоже при том же придворном звании. Но Миниха никто не собирался вытаскивать из ссылки, Государыня Елизавета Петровна оставалась в добром здравии – чего заглядывать далеко? Она пешком до Троице-Сергиевой лавры вознамерилась сходить!

Правда, это хождение на богомолье, привлекшее к себе пол-Петербурга и пол-Москвы, растянулось на целое лето. Выйдя из Головинского дворца, шествовала по мосту через Яузу, через весь центр Москвы, а карета тащилась далеко в обозе. Разумеется, никто из придворных тоже не смел садиться в кареты, по пыли шлепали за Государыней, которая ходким петровским шагом шла да шла вперед по Ярославскому тракту. За первый день аж семь верст! Само собой, обед на коврах под дубками, с песнями и сельскими плясками… а потом в каретах обратный путь до Москвы. С тем, чтоб назавтра от этих же дубков и продолжить дальнейший пеший ход. Так вот – вперед назад. С многодневными остановками у своих застаревших придворных, которые коротали остаток жизни в просторных поместьях подмосковных! Лета могло не хватить!

Граф Кирила не слишком о том печалился. По болезни своей жены – опять была «чижолая» – он получил разрешение остаться в приданном нарышкинском поместье, в Петровском, которое теперь все чаще называли Петровское-Разумовское. Благо? Благо, при такой-то славной летней погоде.

По стечению обстоятельств одолела хворь и Великую Княгиню Екатерину Алексеевну. Она застряла тож вблизи Москвы, на Ярославской дороге, в имении елизаветинской комнатной приспешницы Чоглоковой. Раево – называлось это райское местечко. При первом взгляде очень плохонькое по сравнению с нарышкинским Петровским. Но вот поди ж ты! От Петербургской дороги, где стояло Петровское, ежедневно проделывал тридцать верст до дороги Ярославской, где прозябала в худеньком Раево Великая Княгиня. Да и обратно тридцать, не меньше же утрешнего.

Дом гофмейстерины Марии Симоновны Чоглоковой мало походил на Петровское; он даже не был помещичьей усадьбой. В кои-то годы строгая и напыщенная матрона завела здесь самую обычную подмосковную дачу, незнамо и для чего. Дача была низка и неказиста, почти без фундамента, хотя и просторна, с большой и удобной верандой. Но ведь не замышлялась для пристанища всего Малого двора, с его собственными фрейлинами и приживальщиками, хоть и молодыми. Так уж случилось: Государыня продолжала свое летнее шествие к Троице, а здесь застряла некая инвалидная команда, со всякой личной придурью. Что и на руку гофмейстерине. Мало кто знал – да и не знал никто, – что ей была дана личная «инструкция» Государыни, странная, если не сказать смешная. Но Мария Симоновна была в полном, домашнем доверии у Государыни и потому «инструкцию» даже во сне не забывала. Как забыть такую странность!… Голштинский племянник и Анг-Цербская принцесса, вытащенные из затхлого немецкого княжества, должны были непременно породить «России пожеланного наследника», как прямодушно выразилась Государыня, однако ж…жили четвертый год сухомятку, без единого дитенка. Да и откуда ему взяться, если спали-то на разных кроватях?! При венчании, при свадьбе роскошной, их было свели из разных дверей, под общий бархатный балдахин, но когда обвенчанная жена сунулась туда – нашла пьяного вдрызг муженька, который так и прохрапел калачиком всю ночь, не узрев плакавшей в подушку жены. После Государыня, скорая на слово, уж и самой женушке выговаривала, спрашивая: «Что наш чертенок по ночам-то делает?» Та отвечала, потупясь: «Спит, ваше величество». И то было истинной правдой, ведь знала ж Елизавета Петровна, сама-то… Разругав приватно и Екатерину, и Петра, она как самодержица, заботящаяся о своих наследниках, дала письменную «инструкцию» канцлеру Бестужеву да своему Алешеньке: как угодно, а сотворить «России пожеланного наследника!» Ладно, после нее-то поцарствует этот «чертушка», Петр Федорович, а дальше?.. У нее-то не было своих детей, да и быть не могло: при вступлении на трон дала клятву ретивым на такие дела придворникам-вельможам – не выходить замуж и не заводить новых наследников, кроме Петра, для чего и венчание с Алексеем Разумовским было тайное. Сколько путаницы наследной произошло после батюшки, Петра-то Великого! Истинно, следовало исправлять наследную линию. Елизавета не могла порушить данное слово… а наследник, «чертушка», собственного наследника не мог произвести… По недомыслию ли, по слабости ли физической, по дурости ли окаянной. Что оставалось делать? Камергер Алексей Григорьевич да канцлер Бестужев – выполняйте указ Государыни! Он ведь в письменную «инструкцию» был облечен. Вот откуда взялась Мария Симоновна Чоглокова. Исполнительница! Ей доверили щекотливое дело. Если мужики не могли исполнить – может, баба исполнит?..

Она уже получила изрядный нагоняй от Государыни, грозный выговор от канцлера, выдержала грозу от крутого на язык и на руку камергера Алексея Григорьевича – и явилось Раево. Следовало по-женски, с глазу на глаз, допросить Великую Княгиню:

Выбрав время, начала без обиняков:

– России пожеланный наследник – будет ли, ваше высочество?

Великая Княгиня без смущения ответила:

– Как Бог даст, Мария Симоновна.

– У русских говорят: Бог-то Бог, да и сам не будь плох.

– Правильно говорят.

Чоглокова решилась на полный допрос:

– Сережа-то Салтыков куда смотрит?

– Куда и положено смотреть камер-юнкеру – на Великую Княгиню.

– Вот-вот, – обрадовалась откровенности Чоглокова. – Денно ли, нощно ли?

– Ночные дежурства не входят в обязанности камер-юнкера.

– Вот как! – Чоглокова поняла, что слишком рано обрадовалась. – А Петр-то Толстый? В таком разе – не изволит подежурить… возле молодой да красивой женщины? А Репнин?..

– Репнин! Не смешите, Мария Симоновна!

Ей было не до смеха. «Инструкция» Государыни никак в эти ответы не помещалась.

– Лев Нарышкин, хоть и немолод?..

– Родич графа Кирилы… Господи, пустой пересмешник!

Оставалось последнее:

– Ладно уж, я не выдам. Неуж Кирилл Григорьевич? То-то он кажинный день с цветами шестьдесят верст делает!

Великая Княгиня иронично улыбнулась:

– И с шоколадом даже, с конфектами.

Это мало что проясняло. Надо было дожимать Великую Княгиню, для ее же собственного блага.

– Шоколад там, цветы… Гуляете, вижу, вдвоем?

– Случается… – вовсе уже без стеснения посмеялась Великая Княгиня, – вон опять прикатил! Извините, невежливо прятаться.

Она ушла навстречу графу Кириллу, оставив Чоглокову в полном недоумении.

На летней вороной паре, в легкой, открытой коляске. Несмотря на некоторую уже полноту, резво спрыгнул наземь, велев кучеру отвести запаренных лошадей в тень.

Но не успел руку поцеловать, как Великий Князь подбежал, обрадованно:

– Вот хорошо-то! Мы в жмурки играть собрались. А как без вас, любезный граф Кирила?

– Без меня никак нельзя, – отвесил Кирилл встречный поклон, оставляя Великую Княгиню на попечении подлетевших женщин. В Раево немало всякого народа под застряло. Кому хочется пыль клубить на Ярославской дороге? Находили причины, отговаривались. Кирилл знал, что брат Алексей себе подагру выдумал, в карете позади процессии тащится да от скуки венгерское попивает, свояк Нарышкин несварение желудка надумал, приплясывает возле самой хозяйки. Княжны Гагарины, Голицыны – на правах фрейлин Екатерины Алексеевны, канцлер Бестужев-Рюмин – на правах старости, Петр Репнин – уж и незнамо как, тут же в жмурки играет… Граф Кирила вышел из коляски и с поклоном вынес ведерко с роскошнейшими, росисто сверкавшими розами. Наверняка в дороге кропил, потому что и веничек из гусиных перьев тут же торчал. Великая Княгиня улыбнулась этой предусмотрительности и сама цветы покропила. Граф Кирила развел руками: что, мол, поделаешь? Он не мог отказаться от шаловливого приглашения Великого Князя. Убежали на поляну, под тенистые ели, откуда уже неслось игривое: