Донал Грант - Джордж Макдональд

— Не надо, ваша светлость! — крикнул он. — Вы только ещё больше его распалите!

К сожалению, самая худшая сторона натуры Форга была в нём сильнее всех остальных, и в минуты ярости все семейные пороки, собранные в нём, сразу же вылезали наружу. Он посмотрел на Донала сверху вниз, и только презрение удержало его от того, чтобы выплеснуть своё негодование.

— Подите прочь, — прошипел он, — а то вам же хуже будет. И вообще, что вы знаете о лошадях?

— Достаточно, чтобы видеть, как вы несправедливы к своему коню! Я не позволю вам хлестать это несчастное животное. Да вы только посмотрите на его уздечку!

— Придержите язык и убирайтесь, а не то…

— Вы меня не испугаете, сэр. Я не робкого десятка, — твёрдо произнёс Донал, съезжая на свой родной выговор. Ещё долгие годы в минуты возбуждения его английский трусливо поджимал хвост и убегал, предоставляя более привычному шотландскому принимать удар на себя.

Форг опять яростно размахнулся, и на плечи и спину Донала обрушился страшный жгучий удар. Горячая кровь истого шотландского горца жаркой волной прилила к его голове, и не будь его внутренний человек так послушен Богу и неподвластен дьяволу, дело кончилось бы весьма нерадостно. Но, стиснув зубы, Донал всё — таки сдержался, так что Господь человеков и на этот раз остался в нём Господом.

— Милорд, — произнёс Донал после нескольких секунд грозового молчания, — во мне достанет неблагочестия, чтобы задушить вас так же немилосердно, как вы сейчас расправляетесь с этим измученным конём. Но я не стану бросать беднягу в беде, чтобы затеять с вами ссору. Это было бы трусостью. — Тут он потрепал коня по холке и, окончательно взяв себя в руки, снова заговорил по — английски. — Говорю вам, ваша светлость, уздечка прилажена слишком туго. Животное себя не помнит от боли. Вы даже представить себе не можете, какое это мучение, иначе сжалились бы над ним!

— Отпустите коня, — процедил сквозь зубы Форг. — Или мне придётся вас заставить!

Он опять поднял хлыст, вне себя от злости ещё и из — за того, что рядом стоял конюх и с открытым ртом внимал всему происходящему.

— Я предупреждаю вашу светлость, — сказал Донал. — Вы уже ударили меня, теперь моя очередь. Если вы ещё раз хлестнёте животное, пока ему не ослабят уздечку, я выбью вас из седла.

Вместо ответа Форг ударил коня промеж ушей, но в ту же секунду очутился на земле. Донал схватил его за ногу и сдёрнул вниз. Молодой граф был не настолько опытным наездником, чтобы при падении удержать в руках поводья. Донал тут же подхватил их и отвёл испуганное животное в сторонку, оставив поверженного ездока подниматься на ноги. Конь, покрытый крупным потом, дрожал и то и дело вскидывался. Доналу стоило немалых усилий отцепить уздечку. Она вся перекрутилась (молодой граф надевал её собственноручно), и при малейшем натяжении поводьев её острые края пребольно впивались в тонкую кожу. Донал ещё не успел приладить её заново, как Форг неистово налетел на него и ещё раз ударил хлыстом. От свиста плётки конь перепугался пуще прежнего, и Донал еле — еле удержал его на месте.

Через какое — то время, благодаря ласковым уговорам и умелой руке своего защитника, конь успокоился. Оглянувшись, Донал увидел, что Форг исчез.

Отведя коня в конюшню, он начал снимать с него седло и только тут заметил, что рядом стоит Дейви. Задыхаясь от безмолвной ярости, мальчуган сжимал и разжимал кулаки, изо всех сил топая каблуком об землю. Лицо его побелело, глаза негодующе сверкали.

— Дейви, малыш, ты что? — мягко спросил Донал, и Дейви, поперхнувшись, обрёл дар речи.

— Сейчас я пойду и нажалуюсь отцу! — выпалил он.

— И на кого же из нас ты собираешься жаловаться? — улыбаясь, спросил Донал.

— Конечно, на Перси! — почти что выкрикнул Дейви. — Вы хороший человек, мистер Грант, а он плохой. Вот отец ему покажет! Он, правда, не часто нас наказывает, но если уж взялся, то держись! Да как он смел ударить вас хлыстом?! Я прямо сейчас пойду к отцу, хоть он и болен. Мне всё равно!

— Нет, Дейви, не пойдёшь. Послушай, что я тебе скажу. Некоторые считают, что позорно быть избитым. А я считаю, что позорно поднимать на другого руку. Теперь благодаря этому удару у меня есть преимущество перед твоим братом, и я собираюсь им воспользоваться — для его же блага. Ты же не думаешь, что я его испугался?

— Нет, нет! Тут любой бы увидел, что вы ничуточки его не боитесь. Я бы на вашем месте дал ему сдачи, пусть он потом хоть до смерти меня исхлещет!

— Я в этом и не сомневаюсь. Но, быть может, когда ты начнёшь по — настоящему понимать, что к чему, то не будешь так скор на расправу. Мне было бы гораздо легче убить твоего брата, чем удержать его лошадь. Ты ведь не знаешь моей силы и на что способен мой кулак, особенно если приложить его к такому хрупкому господину, как лорд Форг. Надеюсь, он не ушибся, когда упал.

— А я надеюсь, что ушибся — но немножко, совсем немножко, — сказал мальчик, глядя снизу в лицо своему учителю. — Но всё же, почему вы не дали ему сдачи? Ему бы только на пользу пошло, если бы вы хорошенько его поколотили.

— Надеюсь, будет ещё больше пользы, если я от всей души его прощу: по — моему, так ему скорее станет стыдно. А не ударил я его потому, что я не сам себе хозяин.

— Но отец ни за что не стал бы на вас сердиться! Он бы сказал, что Форг сам во всём виноват!

— Может, и так. Но я имел в виду совсем не графа.

— А кого?

— Господа Иисуса Христа.

— А — а!

— Он говорит, что не стоит воздавать злом за зло, отвечать ударом на удар. Мне всё равно, что скажут обо мне люди: главное, Он не хочет, чтобы я навлекал на себя стыд и позор. Когда Его избивали, Он даже не угрожал Своим мучителям.

— Но ведь Он же не человек.

— А кто же?

— Бог.

— А разве Бог — и не человек тоже? И не больше, чем человек?

Мальчик не ответил, и Донал продолжал: — Разве Бог будет заставлять Своих детей делать что — нибудь плохое и постыдное? Видишь, Дейви, оказывается, ты совсем не знаешь своего Отца! Он хочет только, чтобы мы были правдивыми — полностью и до конца! — и делали то, что Он нам заповедал, безо всякого страха.

Дейви молчал. Совесть укоряла его, как укоряет она всякого ребёнка с честным сердцем при одном упоминании Божьего имени до тех пор, пока он сознательно не примется исполнять Его волю. Донал не стал больше ничего говорить, и они зашагали дальше.

Глава 16

Разговоры

Вечером Донал пошёл навестить Эндрю Комена.

— Ну и как у вас сладилось с графом? — спросил его сапожник.

— Вы мне подали прекрасный пример, когда отказались о нём рассказывать, — улыбнулся Донал. — Так что я, пожалуй, тоже ничего не стану говорить; по крайней мере, пока не узнаю его получше. Я ещё и не видел его ни разу.

— Вот и молодец! — удовлетворённо проговорил Эндрю. — Наверно, вы будете из тех, кто своему дому истинный хозяин, то есть умеет до поры до времени держать язык на привязи. Так всегда и поступайте, и дела у вас пойдут лучше, чем у иных — многих.

— А я как раз хотел кое о чём вас спросить. Вот есть заповедь Господня насчёт того, чтобы не воздавать врагу злом. Как вам кажется, она для всех случаев одинаковая? Что же, нам вообще никогда нельзя поднимать руку на другого человека?

— Я и сам об этом уже сто раз думал, так и так в голове переворачивал, но только, пожалуй, и сейчас не скажу, что додумался. Но даже если в каком деле не всё понятно, кое — что всё равно уяснить можно; а если хоть что — то как следует уразуметь, то и остальное истолковать легче. Одно мне ясно: злом за зло нам воздавать ни в коем случае нельзя. Это всякий честный христианин знает. И мести волю давать нельзя, ни снаружи, ни внутри. А значит, ударом на удар отвечать нехорошо и неправедно. Если кто тебя ударит, ради Господа надо стерпеть. Но ведь дело может и до того дойти, что придётся — и тоже ради Господа! — кулаками защищать ту жизнь, которую Он тебе дал. Вот тут я не знаю… По моему пониманию, в этом ничего дурного нет. Я ведь как рассуждаю? Наверное, бывают и такие времена, когда человеку приходится прибегать к тому, чем и Сам Господь иногда не гнушается: к сильной руке и крепкой мышце! Только чтобы не в гневе; ведь от гнева до ненависти один шаг, а ненависть не иначе, как от самого дьявола. Конечно, если какой человек рука об руку с Господом ходит, то, может, он и умеет гневаться, не согрешая. Но ведь гнев человека не творит правды Божией, а когда гнев от ссоры вспыхивает, вряд ли он чист и непорочен, как гнев Господень. Чтобы всё до точности понять, — коли такое возможно — надо на Самого Господа смотреть. Как Он поступал? Про Него ведь ни разу не сказано, чтобы Он хоть палец поднял, чтобы Себя защитить. А вот чтобы защитить кого другого — это да, такое бывало! Чтобы злые люди оставили Его учеников в покое (наверное, пока те не станут совсем, как Он, и не перестанут бояться), Он ведь и не только десницу против них поднимал, а поражал той самой силой, которою всё живёт и движется! Только ведь не сильно и поражал — то! Так, сбросит легонько на землю, чтобы знали Божью волю и делали как Он велит: оставили в покое Его народ. А может, и для того, чтобы не мнили о себе много и помнили, что даже если Он и позволит им взять Себя в плен, то всё равно сможет освободиться, стоит Ему только захотеть! Нет, я таки думаю, что нет ничего дурного в том, чтобы защищать других. И не стану противиться, если кто скажет, что и себя защищать можно, когда мы знаем, что против нас замыслили недоброе… Только ведь есть кое — что и поважнее, чем выяснять в точности, что можно делать, а чего нельзя!