Элитное подземелье - Марина Туровская

Операция по растягиванию недоразвитых связок, по аккуратному отодвиганию сосудов, вживлению медицинских аппаратов и трансплантатов стоила затраченных денег. Оставалось надеяться, что вся эта болезненная фиговина поможет.

В положении «жук на спине» мне предстояло провести неделю. Затем можно было перебираться на инвалидное кресло.

Врачи обещали боль в течение месяца. Это тяжело вынести. Но когда ты понимаешь, что в сорок лет будешь перекошена, как восьмидесятилетних старух не всегда перекашивает, когда у тебя слабая надежда родить ребенка и ты являешься стойким болевым барометром на любое изменение погоды – вот тогда ты согласна терпеть! Ради надежды стать полноценным человеком. Теперь я немножко повою в потолок. Но я выдержу!

За десять дней пребывания в клинике я похудела на восемь килограммов.

Не побывал в моей палате только ленивый. Таких среди знакомых не нашлось. Григорий приезжал два раза, с цветами. Сидел на краю стула, кисло улыбался минут по десять. Я тихонько нажимала на «вызов», и медсестра с испуганным лицом просила посетителей освободить палату: сейчас, типа, должен подойти доктор. Сцену с доктором мы с моей медсестрой отрепетировали еще на Леониде.

Мила и родители приходили почти ежедневно.

Консилиум врачей мучил меня не меньше трех раз в неделю. На меня приезжали смотреть из соседних и иногородних клиник. Конструкция на моей ноге была сделана из сплава какого-то биоматериала с серебром и стоила дороже золота.

Лечение проходило нормально, Эдуард Арсенович строчил статью в американский медицинский журнал. Меня снимали телевизионщики и фотокорреспонденты в постели, на столе, в кресле, с мамой, с заведующим отделением и главврачом.

Леша приезжал исправно, по нечетным дням. Он привозил мороженое, вина и дорогие сыры. Врачи благоухали парфюмом, подаренным им, медсестры пачкали чистенькие ладони в шоколаде.

А еще он привозил Стерву. Приносил в сумке и выпускал в палате. Стерва запрыгивала на кровать и радостно лизала мне лицо. Алексей не говорил ободряющих слов, не врал, что я отлично выгляжу. Он приезжал, и мне становилось хорошо.

Вскоре я смогла самостоятельно выезжать по вечерам в больничный холл. Там собиралось много народу. Меня мало кто замечал. Я подъезжала к окну и смотрела на больничный сквер, на позднюю осень за окном. Больные переговаривались, комментировали фильмы и передачи, а я смотрела на дождь.

Однажды я увидела, как к подъезду припарковалась красивая темно-зеленая машина. Со стороны водителя вышел Леша. Одновременно со мной в окно смотрела высокая полноватая женщина, которая сказала:

– Вот ведь не повезло какой-то бабе! – И кивнула на Алексея, который был хорошо виден со второго этажа.

– Да, – согласилась я. – Это столько нервов надо.

– Точно. – Женщина похлопала себя по карманам и достала сигареты. – Курить поедешь?

– Не курю.

– Молоток, – одобрительно кивнула женщина. – А мужчина этот, ну просто смерть бабам. Бывают смазливые лица, у меня самой муж красавец, но чтобы и рост, и фигура, и общий вид… Это слишком. Да еще и деньги у него явно есть. Заметила, как он одет?

– Не-ет.

– Обрати внимание. Одни часы десять тысяч стоят.

– Долларов?

Женщина посмотрела на меня, сидящую на уровне ее талии, со снисхождением.

– Нет, монгольских тугриков. Ты представляешь, сколько стоит такого парня содержать?

– Нисколько, – ответила я, представив, как мне казалось, правильно.

– Вот именно, что нисколько не представляешь. И тачка тысяч на тридцать тянет. – Женщина опять посмотрела на меня. – Долларов.

Для лучшего обзора женщина облокотилась на подоконник, я тоже потянулась посмотреть на машину такой стоимости. Но тут на мои плечи надавили сзади. Голос Леши рассерженно зашипел:

– Ты с ума сошла? Тебе сказали наращивать угол наклона на колено не больше двух миллиметров в неделю, а ты здесь акробатикой собралась заниматься?

Он поцеловал меня, снял коляску с тормоза и повез в палату. Я не стала оборачиваться на женщину.

В палате я все-таки спросила Лешу о машине. Он в это время выставлял в холодильник продукты. Алексей обернулся ко мне с банкой в руках, дверца кривого холодильника открылась и хлопнулась о стену.

– Насть, ты поразительно наблюдательна. Эта машина у меня уже год. Это только ты можешь бросить автомобиль у подъезда, где парковка запрещена, а моя, как и все дисциплинированные лошадки, стоит в специально отведенном для этого стойле. Справа от подъезда. Вспомнила?

– Да, там что-то такое есть.

– А, так ты сегодня тянулась посмотреть на машину? Думала, я в свободное время банк грабанул? Не расстраивайся, без тебя не пойду.

Я попыталась вспомнить, на чем Леша привез меня в больницу, и не смогла: я помнила лишь, как мне было хорошо с ним. Только это.

Через две недели основная боль отпустила, и Эдуард Арсенович обещал выкинуть меня на фиг из больницы в субботу. С одной стороны, очень хотелось на волю. С другой – было страшно остаться в квартире одной, без присмотра. Мама предложила пожить у нее, но мне хотелось в свою квартиру.

Глава 15

Гнилая зелень

В квартире было чисто, вытерта пыль, помыты полы и накрыт праздничный стол. Алексей привез меня и моих родителей, попрощался и уехал на работу.

Папа с мамой засиделись до вечера. Отец рассказывал о стройке, о хитрых рабочих, старающихся обмануть начальство на мелочах и не замечающих, что начальство их обманывает по-крупному. Отец после второй рюмки водки грозился уйти с должности прораба в продовольственный контейнер на оптовом рынке. Вечером. А утром бежал на любимую работу.

Потом я сидела в квартире со Стервой на руках. Одна. Я выключила свет, раздвинула шторы и смотрела на светящиеся окна домов напротив.

Я получила наследство. Нашла деньги. Смогла встретить Мужчину. Перетерпела операцию. Почему мне так плохо?

Через несколько минут или часов сюда приедет Алексей – человек, о котором я ничего не знаю. Все, что он мне говорил, или неправда, или полуправда. Может, и квартира наверху не его? Маленькая ложь рождает большое недоверие.

Ведь он пришел ниоткуда.

И вообще. Пора задуматься. Чем я собираюсь заниматься, когда с меня снимут эту помесь Эйфелевой башни с Останкинской? Опять идти на железобетонный комбинат выдавать половые тряпки и лампочки? Не хочу. А чего я хочу? А бог его знает. Счастья. Жизни.

Я подъехала к книжному шкафу и стала присматриваться, как бы мне поудобнее открыть дверцу, чтобы не задеть ногу и не разбить стекло о коляску. С подобным настроением мне всегда приспичивало почитать или Монтеня, или кого-нибудь из греческих мыслителей. Но тут позвонил телефон. Это хорошо, что он отвлек – от философов у меня начинается депрессия.