Евразийский реванш России - Александр Дугин

Фазы перманентного геополитического выбора

История становления современной Турции после краха Османской империи, которой мы вкратце коснулись в предыдущей главе, демонстрирует симметричные волны смены ориентаций. Изначально зажатая между Россией и Англией Турция осознает себя ближе всего к Средней Европе, конкретно к Германии, которая находится в том же положении, что и Турция, только в ином секторе «береговой зоны», к Северо-западу. Турция ориентирована на Германию как на свое европейское alter ego. Но эта ориентация — еще не сам геополитический выбор. На самом деле здесь пока еще нечего выбирать: находясь в сходной геополитической ситуации, обе страны естественным образом тяготеют друг к другу, поддерживают друг друга, стремятся к проведению совместной консолидированной политики в регионе. Турция — естественная опора континентальной Европы (до второй половины ХХ века — Германии) на Ближнем Востоке, и наоборот, Германия органично выражает и защищает интересы Турции в Европе. Это тоже закон геополитики, но скорее в той ее части, которая связана с логикой отношений стран между собой внутри «береговой зоны».

Настоящий же выбор начинается в ином контексте: это фундаментальный выбор между атлантизмом и евразийством.

Современная Турция рождается в кровавой битве на Босфоре против англичан. Кемаль Ататюрк строит новую Турцию, «молодую Турцию» на жестком противостоянии англо-саксонскому (атлантистскому) проекту. Иными словами, евразийский выбор лежит в самом основании современной турецкой государственности, с этого антианглийского (и во вторую очередь прогерманского) импульса начинается для Турции отсчет современной истории. Геополитическая линия Ататюрка однозначна: Турция не намерена быть атлантистской колонией, она хочет быть свободной от атлантизма. Это свободный и фундаментальный выбор отца-основателя нового государства. И этот выбор геополитически является евразийским.

Далее следует серия симметричных шагов в сторону Советской России. Убежденный сторонник лаицизма и светскости Ататюрк видит в большевизме то, что хочет видеть: новую нацию, светскую республику, динамично развивающийся евразийский полюс, выбирающийся из развалин старой империи. И как сам Кемаль Ататюрк решительно рвет с османским прошлым, так и Ленин рвет с царизмом. Следует сближение Анкары с большевистской Москвой, одним из зримых следов которого является современный Карабах, отданный Кремлем Советскому Азербайджану в знак симпатии к младотурецкой Анкаре.

Однако, как и в любой «береговой» стране, геополитический фундаментал, с одной стороны, всегда относителен и ограничен конкретными историческими рамками, с другой стороны — сопряжен со стремлением региональной державы увеличить свою национальную мощь и независимость, играя на геополитических противоречиях главных планетарных полюсов. Поэтому Ататюрк не идет на «советизацию» Турции, настаивая на «третьем пути» между социализмом и капитализмом, на модели солидарного и самобытного национального государства. Отсюда определенные трения с Советской Россией в первой половине ХХ века: Анкара хочет идти своим путем, с позитивной ориентацией на Москву и отвержением атлантизма, но с большой долей независимости. Этому способствует стремление нацистской Германии вопреки всем правилам геополитики объявить себя самостоятельным геополитическим субъектом. Высокомерное невежество Гитлера приводит к грандиозной бойне, когда цивилизации Моря в противоестественном альянсе с цивилизацией Суши приходится совместно и ценой колоссальных жертв тушить обреченный на неминуемый провал пожар восстания «береговой зоны» против обоих геополитических полюсов.

К концу 40-х годов Турция снова стоит перед необходимостью определить свою геополитическую ориентацию. Германии как самостоятельного игрока отныне больше нет, Европа разделена, и политический выбор приближен к ясности дуальной геополитической картины — американский атлантизм или советское послевоенное евразийство.

На этот раз Анкара делает выбор в пользу Атлантики и цивилизации Моря. Этому способствует успешная дипломатическая тактика Лондона и Вашингтона, а также недальновидная политика Сталина, который — после территориальных успехов в Восточной Европе и шокированный нацистской агрессией — считает, что самый надежный способ справиться с «береговой зоной» — это просто завоевать ее. Здесь появляется мифологема о якобы «стремлении Сталина захватить северную Турцию» и реализовать в советской версии старый царистский миф об «освобождении Царьграда». Трудно сказать, были ли такие планы у Сталина, документальных подтверждений нет, но ничто не убеждает нас, что их не было. Могли быть, могли и не быть — и то, и другое вполне вписывается в геополитическую логику событий, следующих за Второй мировой. Другое дело, что этот миф был удачно использован американцами, чтобы повлиять на Анкару в атлантистском ключе: так как национальное государство для турок — высшая ценность, то угроза потерять его была воспринята весьма серьезно. Кроме того, СССР стал активно поддерживать ряд исламских государств, региональных соперников Турции, а Запад предлагал гарантии и защиту в обмен на присоединение Турции к атлантистской стратегии.

В этой геополитической фазе Турция делает атлантистский выбор и строит свою политику на антикоммунизме и антисоветизме, следуя логике Вашингтона. В вопросе Северного Кипра СССР занимает жестко прогреческую позицию, поддерживает курдов, арабские баасистские страны против Израиля, что еще усиливает интеграцию Анкары в цивилизацию Моря. Но при всем этом Турция остается совершенно самобытным государством. Если на первом этапе это было «евразийство третьего пути», то теперь это «атлантизм третьего пути».

Атлантистская стратегия Турции во второй половине ХХ в

Во второй половине ХХ века региональная политика Турции проистекает из баланса между ориентацией на США и НАТО и стремлением сохранить свою национальную самобытность и региональную независимость. Даже в периоды самого тесного сближения с Вашингтоном Анкара никогда не осознает себя как колонию, но всегда как партнера Америки, сделавшего в свое время осознанный геополитический выбор. Тот же Северный Кипр был своего рода тестом — насколько остальные страны НАТО допустят конфликт между Турцией и Грецией — европейской страной, членом НАТО. Тест относительно удался, серьезных санкций не последовало.

В этот период Турция является надежной стратегической опорой Запада на Ближнем Востоке. Светское правление сдерживает рост исламского фактора, исторические противоречия между турками и арабами в эпоху Османской империи ставят Анкару в особое положение в отношении исламских стран региона, что диктует, в частности, сближение с Израилем. Вместе с тем жесткий антикоммунизм Анкары делает Турцию потенциальным противником СССР. Наготове виртуальные структуры влияния на тюркские народы СССР, попытки проникновения спецслужб на Кавказ, лабораторная экзальтация «пантуранских идей», готовящих теоретически выведение обширных евразийских территорий, населенных тюркскими народами, из-под контроля Москвы. Все это не столько проявление особой воли турок, сколько тезисы, логически вытекающие из атлантистского выбора. Раз Анкара разыгрывает атлантистскую карту, она вынуждена развиваться в русле атлантистской логики, а следовательно, выступать против врагов своих союзников и старших партнеров. Это условие. У тех, кто стал на сторону атлантизма, евразийство оказывается в роли врага.

Атлантистская идентичность Турции в последние полвека была более или менее постоянной и пустила в политической системе глубокие корни.

Особенно обострились эти тенденции в тот период, когда стало очевидно, что СССР доживает последние дни. У Анкары появился шанс перейти от вялого и виртуального во многом противостояния с евразийским противником к более конкретной форме деятельности. С середины 80-х годов атлантизм в отношении СССР активизируется. Турецкие эмиссары начинают активно работать в тюркских республиках СССР, в зонах расселения татар, башкир, чувашей, кавказских тюрок, а также шире, в исламской и кавказской среде. Ориентация на Анкару выглядела тогда как специфический маршрут общей ориентации на Запад, на Вашингтон, а значит — в геополитической логике дуального выбора — против Москвы и русских. Пантуранизм стал приобретать более конкретные формы: множество изданий и текстов, эмиссаров и пропагандистов из Турции хлынули под прикрытием различным благопристойных фондов и миссий в СССР с целью подготовки «туранской интеграции».

Распад СССР в 1991 открыл, казалось, для этого все возможности. Турецкие организации потоком хлынули в страны СНГ, совмещая бизнес и пропаганду, гуманитарные проекты и идеологическую индоктринацию в пантуранистском, иногда даже «исламистском» (что немыслимо в самой Турции) ключе. Турецкие премьеры посещали столицы новых среднеазиатских государств и Азербайджан, открыто призывая к пантуранской коалиции, по сути, к противодействию российскому влиянию на огромных территориях континента — вплоть до Поволжья и Якутии.