Мне лучше - Давид Фонкинос

Гайар без стука вошел в кабинет и сухо спросил:

– Свидетельство принес?

– Не беспокойся, получишь.

– Просто таких, как ты, которые выдумывают похороны родственников, лишь бы побездельничать, я насквозь вижу!

Я промолчал. Отвечать на хамство я не собирался. Но все-таки Гайар хватил через край. Я вспомнил, как горевала и плакала Элиза. Со мной творилось что-то непривычное, чтобы не сказать небывалое. Впервые я подумал, что не такой уж я тюфяк, просто раньше сдерживал свою ярость. А теперь она нарастала и набирала силу, как волна. Но я по-прежнему тихо сидел на стуле, маскируя улыбочкой подступающее бешенство.

Гайар не сказал ничего больше и вышел, видимо досадуя, что не удалось меня раздразнить. Такая игра ему скоро надоест, он станет грызть другую кость – выберет кого-нибудь еще, чтобы срывать на нем злость. Однако мы не договорили. Раз Гайар курировал мою работу, я должен был обсудить с ним мой проект. И я окликнул его. Мог бы встать, догнать, но все произошло иначе: я окликнул его, и он вернулся, вне себя от моей наглости. Хотя в глубине души, я уверен, довольный, что наклевывается второй раунд.

– Это ты меня так зовешь?

– Ага.

– Если желаешь меня видеть, обращайся к моей секретарше. Посмеешь еще раз вот так крикнуть, я заведу на тебя дисциплинарное дело.

– Отлично, шеф.

– Так что тебе надо?

– Хотел с тобой поговорить по поводу парковки.

– Какой еще парковки?

– Ну как же… парковка в Валь-д’Уаз. Я ездил на местность.

– Ты… что? Нет, ты смеешься, что ли? Ты правда туда ездил?

– Правда.

– Ой, держите меня! Олух… Какой же олух!

Он зашелся хохотом и весь побагровел – того гляди, задохнется.

– Да я же просто так сказал – в шутку!

– …

– Мы получили письмо… Ну, они там мечтали нас нанять… И я принес тебе бумажки ради хохмы… вот уж не думал, что ты туда попрешься… Нет, это слишком даже для тебя!

– …

– Ты что же, думал, у какого-то паршивенького городишки хватит средств оплатить нашу работу? У них небось глаза на лоб повылезали, когда ты к ним явился.

– …

– Я знал, что ты кретин, но не до такой же степени! И хорошо, что я тебя так обул с японцами.

Все еще заливаясь смехом, он вышел из кабинета. Шаги его удалялись, но смех остался тут, словно набился мне в уши. Если я ничего не сделаю, он так и останется со мной навсегда, будет всю жизнь глумливо напоминать: ты слабак! И тут все сдерживающие центры в мозгу разом отказали. Бешеный зверь, которого правила приличия держали в узде, наконец пробудился. Гайар перегнул палку. Я спокойно встал, вышел в коридор, сначала медленно пошел, потом прибавил шагу. Догнал Гайара в несколько прыжков. Рванул за шиворот. Он повалился навзничь, закричал: “Эй-эй, ты что!” А больше ничего и крикнуть не успел – я со всей силы заехал ему ногой в челюсть. Хрустнул сломанный зуб, впрочем, это могло мне и померещиться. Он вырубился с первого удара, мне бы на этом и остановиться. Но я не мог – во мне клокотала ярость. Я бросился на колени и приподнял Гайара. Он попытался оттолкнуть меня – значит, что-то соображал. Но я размахнулся и саданул его кулаком прямо в нос. Насчет зубов я, может, и ошибся, но тут уж никакого сомнения: нос я ему сломал. Он взвыл от боли, хлынула кровь, залила лицо и шею. Я бы лупил его и дальше, если бы не подоспели двое коллег. Меня схватили за руки, оттащили. Гайар, окровавленный, лежал на полу. Сбежалось уже много народу. Но вместо того, чтобы оказать ему помощь, все стояли, ошеломленные.

8

Интенсивность боли: 1

Настроение: большое облегчение

9

Я побрел в свой кабинет, постепенно приходя в себя. Все время, пока я догонял и избивал Гайара, во мне словно говорил кто-то другой, кто вывел точный счет всем обидам. Я закрыл за собою дверь, сел за стол. И сразу почувствовал: что-то изменилось. У меня не болела спина. Боль исчезла бесследно, первый раз за десять дней. Чудеса! Она поутихла и отползла, когда мы были в Бретани, но тут совсем прошла. Какое блаженство. Самое большое счастье – когда у тебя ничего не болит. Во мне проснулась жажда жить и любить. На какой-то миг эта яркая вспышка заставила меня забыть, что я натворил. Скорей всего, одно с другим тесно связано. Это из-за него, из-за Гайара, у меня заболела спина, а теперь, когда я с ним сквитался, все наладилось. Откровенно говоря, какая-то напряженность ощущалась, еще когда мы только готовились к тому злосчастному совещанию, было заметно, что Гайар темнит, но я не придавал этому значения. Тело оказалось прозорливее сознания и по-своему отозвалось на коварство. Я бегал по врачам, делал рентген, МРТ, искал и не находил, в чем причина боли, а виновник каждый день расхаживал рядом со мной. Словом, если у тебя что-то болит, иногда стоит просто пошире открыть глаза и посмотреть по сторонам.

Не знаю, сколько я просидел так один. Десять, двадцать минут или час? Мне полегчало, и я выпал из времени, минуты порхали вокруг меня мотыльками. Я слышал шепот и беготню в коридоре, кто-то топтался перед дверью моего кабинета. До меня стало доходить: кажется, что-то пошло не так. Наконец в дверь постучали. Я сказал: “Войдите”, и передо мной возник Одибер. Мой вид его, похоже, шокировал:

– Вы… улыбаетесь?

– Нет… то есть не из-за того… А потому что спина перестала болеть.

– Вы хоть понимаете всю серьезность того, что вы учинили?

– Да, месье.

– Ну и… вы сожалеете? Раскаиваетесь?

– …

– Имейте в виду: никакие оправдания не помогут. Вы будете уволены.

– Я понимаю.

– И что же, вам наплевать?

– Нет… разумеется, нет.

– …

– …

– Мне очень неприятно. Вы проработали у нас десять лет, и я всегда ценил вас как серьезного, положительного человека. Вообразить не мог, что вы способны на такое…

– Я тоже.

– Но почему же вы это сделали?

– Да как-то… не знаю.

– Ладно, не хотите говорить – как хотите, дело ваше. Но должен вас предупредить: вы будете уволены за тяжкий проступок. То есть без выходного пособия.

– …

– А перед этим вам придется пройти одну процедуру… Это ничего не изменит, но таков порядок в подобных случаях.

– Какую процедуру?

– Вы должны посетить психолога.

– Психолога?

– Да. Психолога.

10

Интенсивность боли: 0

Настроение: тревога за будущее, но все равно облегчение

11

После разговора с Одибером я собрал свои вещички (всего-то набралась одна коробка). Не так уж много материальных следов осталось от времени, которое я тут провел. Одного часа хватило, чтобы упаковать все десять лет. Я всегда предпочитал работать без лишнего шума, вкалывать, а не пускать пыль в глаза, но теперь – баста. Отколошматив Гайара, я не только дал волю злости на мерзавца, что довел меня до крайности, но и покончил с собой как с обеспеченным служащим. Сломал карьеру собственными руками.

Можно было истолковать эту выходку и так. Теперь у меня нет выбора. Придется выбирать другую дорогу, и я чувствовал, что сил у меня хватит. Увы, мой оптимизм был тут же посрамлен. Не успел я поверить, что теперь все будет хорошо, как спина разболелась опять. Дал выход агрессии – и все в порядке? Как бы не так! Боль возвращалась как настырный нахлебник: думаешь, наконец-то от него избавился, а он опять тут как тут. Нет, я не выздоровел. Наоборот – после затишья новый приступ казался еще острее. К физическому страданию добавлялась мучительная мысль, что избавления нет и не будет.

Из кабинета я вышел несчастным и сгорбленным. Коллеги с ужасом смотрели на меня (спасибо хоть смотрели!). Должно быть, думали, что я сгибаюсь под бременем вины. А мне хотелось сдохнуть, я не знал, куда деваться от нескончаемой боли. Я зашел в тупик и уже не питал особых надежд на психоанализ. Начать с того, что мне трудно лежать, поэтому кушетка не годится. Выходя, я оставил охраннику свой пропуск-бейдж. Все кончено. На улице было все так же ясно, меня едва не ослепило солнце. Но очень скоро, будто в наказание за шалость, его закроют облака.

В другое время я бы первым делом позвонил жене и все ей рассказал. Но, учитывая обстоятельства, решил подождать – скажу, когда увидимся. А может, не скажу. Хватит с нее горя. Ее спокойствие – прежде всего. Она уже вышла на работу, и я беспокоился, каково ей. Послал ей за день несколько эсэмэсок, но ответа не получил. Понятное молчание, да и потом, слова поддержки не требуют ответа. Я писал, что думаю о ней и хочу поскорее увидеться вечером. Правда, писал скорее механически, не сказать, чтобы каждое слово шло от души. Нежные чувства с годами тоже превращаются в привычку. Действительно ли я о ней думал? И так ли уж стремился поскорей увидеться, чтобы обнять и утешить? Как же тогда, говоря с секретаршей, я мог забыть, что у нее умер отец…

Дома, вконец измотанный событиями последних дней, я прилег в гостиной на диване и провалился в сон. Проснулся – Элиза еще не пришла. Я подошел к книжному шкафу и надолго застрял – доставал с полок и перелистывал случайные книги. Опять предвкушая, как у меня теперь появится время читать, – может, и к своему заброшенному роману вернусь. Путь к новым горизонтам открывался путешествием в прошлое. Я мысленно перебирал все, что мне нравилось в молодости, былые увлечения, все, что постепенно отсыхало, по мере того как я становился солидным взрослым человеком. Вдруг захотелось переслушать старые виниловые пластинки, закурить самодельные сигареты. Юные годы рисовались мне счастливым временем шальной свободы. Но ведь это не так. Если не считать походов с Сильви по художественным галереям – не так уж много их и было, мои увлечения ничем не отличались от стандартного молодежного набора. Чего бы я сейчас ни напридумал, никто не поверит. Единственное, чем я в самом деле выделялся, – так это пристрастием к слову. Я позабыл о нем, а вот теперь, как только выдался нечаянный досуг, оно пробудилось. Уйдя в эти мысли, я витал между прошлым и будущим, словно в защитном коридоре, который отгораживал меня от насущных тревог. О доме, о счетах, о кредитах и других практических заботах не думал. Я был так далеко от всего этого, меня совсем не волновало настоящее.