Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем - Герман Романов

— На наши вопросы отвечают всегда, — медленно и с расстановкой произнес генерал. — Только напрасно мучаются, упрямцы. На куски резать не станем, поступим с вами по рецептам покойного чекиста Мойзеса. Никто их еще не выдержал! Так что скажете все и лишь потом умрете!

Рокоссовский непроизвольно вздрогнул, но не от леденящей кровь угрозы. Так вот оно что — ведь именно о нем говорил начальник особого отдела дивизии, кивнув на прибывшего с поручением Дзержинского из Москвы чекиста. Тот был не просто страшен ликом — ужасен! Без содрогания смотреть невозможно на покрытую зажившими рубцами голову, с которой буквально содрали кожу вместе с носом…

— Семен, а ведь он вздрогнул! — чуть протянул слова Шмайсер. — Ей-ей, что и подумать, не знаю.

— И это не от страха, — задумчиво проговорил генерал, и тут же спросил. — Вы ведь знаете Мойзеса?! Так ведь?!

— Знаю, — не стал скрывать Рокоссовский.

— И где он?

— Не скажу!

— Шмайсер, не надо! — Генерал остановил немца, который с нехорошей улыбкой надвинулся на упрямого краскома. Фомин прекрасно понимал, что немец выбьет из него всю нужную информацию, но ему было просто жаль Рокоссовского — короткое знакомство с ним в прошлом-будущем оставило на душе добрый след.

— Послушайте, Константин Ксаверьевич! Военных тайн мне от вас не нужно. Я имею директиву вашего командарма Эйхе, и потому расклад мне ясен. Вот она! А потому давайте так — я задам вам несколько вопросов, которые не затрагивают данную вами красным присягу. Если вы на них ответите, я обещаю вам жизнь. Что ж вы молчите?

— Я в ваших руках! А потому обмануть меня вы завсегда сможете…

— Я даю вам честное слово офицера! Более того — теперь я даже заинтересован в том, чтобы вас отпустили на все четыре стороны!

От произнесенных слов Шмайсер впал в изумление, и Константин понял, что это не обман, все говорится более чем серьезно. Надежда вспыхнула с безумной силою — ведь он еще молод, и ему хотелось жить. Ведь такое время — хоть одним глазком увидеть, какой будет счастливой жизнь в государстве рабочих и крестьян.

— Спрашивайте! На что смогу — отвечу.

— Как выглядит Мойзес? Сколько ему лет?

— Вроде немолодой. Вся кожа с головы содрана, в рубцах…

— Ты смотри, никак выжил, стервец! А я думал «мишка» его того…

Шмайсер неожиданно захохотал, и от избытка нахлынувшего возбуждения ударил ладонью по столу.

— Надо же, живуч. — Генерал покачал головой. — Хотя… Как его зовут по имени-отчеству?

— Лев… — ответил Рокоссовский. И после некоторого раздумья осторожно добавил: — А отчество вроде бы Маркович.

Генерал с немцем быстро переглянулись странными взглядами, причем последний пожал плечами, недовольно буркнув:

— Говорил я тебе, добить для проверки нужно было…

— Нельзя! Я ему слово дал!

Сердце у Константина учащенно забилось от сказанного — теперь надежда переросла в уверенность, что его оставят в живых. Это не пустой для генерала звук, если даже своего матерого врага в живых оставил.

— Что здесь делает Мойзес?

От вопроса Константин замялся — он уже понял, кто этот генерал, но вот сказать ли ему об этом?

— Почему вы замолчали?

— Он ищет вас!

— Даже так? — Генерал вроде не удивился, только с сомнением покачал головой. — И вы знаете, кто мы?

— Нет! Вернее, да. Но только про вас одного. Вы Семен Федотович Фомин, он говорил, что вы являетесь начальником штаба Ижевско-Воткинской дивизии. Правда, по описанию я считал вас более старым, что ли. Лет сорока, а то и больше. Полковником по чину. Вас приказано взять живым, и только живым. Это распоряжение самого товарища Троцкого недавно объявлено по всей армии. Любого, кто захватит вас в плен, немедленно наградят орденом боевого Красного Знамени.

— Ого, а ведь ты у них в большущей цене, Сеня. — Шмайсер уважительно покосился на генерала. — Может, и мне орденком разжиться?! А что?! Красиво будет — «Ленин», «Знамя» и «Звездочка». Нацеплю на грудь их вместе, вот будет удивление для всех.

— Да ну тебя, — фыркнул генерал. — И так понятно, почему он меня хочет заполучить.

— Ты же для него «ключ»…

Шмайсер осекся от брошенного на него свирепого взгляда и притворно закашлялся от смущения. А генерал закурил папиросу и задумчиво уставился на краскома. Но в его затуманенных глазах Рокоссовский видел, что тот думает сейчас не о нем, а о чем-то другом.

— Вот что, Константин Константинович. Я назначаю вас командиром сводного батальона из пленных красноармейцев.

— Я не предатель…

— Извольте слушать! — В голосе генерала прорезалась сталь. — Ваш батальон соберет и похоронит тела умерших и убитых вдоль магистрали, а потом я вас распущу. Можете валять на четыре стороны света. Но всех, кто по вашей милости умер, похороните по-человечьи, и наших, и своих, и беженцев, и обывателей. Посмотрите на дело рук собственных. Понятно?!

— Так точно! — машинально ответил краском, мигом вспомнив службу в царской армии. Пререкаться тогда даже с фельдфебелем было опасно, не то что с генералом. А этот Фомин тот еще, да и у немца глаза матерого убийцы.

— Тогда идите!

Рокоссовский четко повернулся через левое плечо и пошел к открытой двери. Но напряжение еще не покинуло его, и потому обострившимся слухом он расслышал тихое бормотание генерала:

— Эх, Мойзес, Мойзес, то-то чувствую последнее время, что витает вокруг нехорошее, будто за нить постоянно дергают…

— Константин Иванович, что вы скажете по поводу этой записки? — Вологодский смотрел прямо, выражение глаз нельзя было рассмотреть за блестящими стеклышками очков.

— Вам честно, Петр Васильевич, или дипломатично? — Арчегов сохранил полное хладнокровие, чтение пасквиля, а другого слова он просто не мог подобрать к этой бумажонке, вызвало не только гнев, но и презрение, да еще вперемешку с брезгливостью. «Коллективки» во все времена были в армии не в почете. Почему? Да потому что за ними пряталось страстное желание не нести напрямую ответственность, а «раскидать» ее между подписантами. И тем более не ожидал он увидеть подобное здесь. Хотя, что ж греха таить, к такой ситуации он руку крепко приложил, потому, что его планы и решения военный министр Сычев слишком круто претворил в жизнь.

Всего за неделю три десятка генералов были уволены со службы или заменили золотые галунные погоны с зигзагами на более скромные, с двумя штаб-офицерскими просветами. Армейские офицеры отнеслись к чистке генералитета с одобрением. Не без основания считая, что именно командование было повинно в сложившейся ситуации, которая чуть не привела белое движение к катастрофе. Сразу появилось новое и ехидное словцо — «сычи»…

— Лучше честно, Константин Иванович, ибо словесные кружева мне по должности самому плести приходится.

— Хорошо. Тогда скажу прямо — это письмо еще больше утвердило меня во мнении, что, приняв решение уволить этих генералов со службы — Ханжина, Артемьева и других — мы поступили правильно. Здесь они сами написали, вернее расписались в собственном бессилии. И потому армию им доверять нельзя. Все наши скудные ресурсы и немногочисленные части они угробят так же легко, как погубили массу своих солдат в боях с германцами, так и в этой войне с большевиками.

— Это даже я понимать начал, хотя в военном деле плохо разбираюсь. — Вологодский усмехнулся. — А что вы скажете по изложенным пунктам?

— Чушь собачья! Смотрите — нас упрекают в закупках японских винтовок, аргументируя тем, что патроны к «арисакам» слабее наших, а потому дальность стрельбы меньше.

— А выход видят в продолжении закупок в Северной Америке. Так?

— Так. Только это не выход, а тупик, так как штатовский патрон сильнее не то что японского, но и нашего. Единственным «достоинством» такого, если можно сказать, «перевооружения» будет схожий трехлинейный калибр. А вот недостатков намного больше. Я могу объяснить свое мнение, но на это потребуется время.

— Я внимательно вас слушаю, Константин Иванович. Время терпит.

— Переход на японские патроны даст нам целый ряд преимуществ в экономической и военно-технической областях. Коснемся первого — при максимальной нагрузке наш солдат берет 120 патронов, или 24 обоймы. При том же весе к «арисакам» будет уже 160 патронов, или 32 обоймы. Это касается и производства — или мы делаем три миллиона патронов, или при тех же затратах материалов на миллион больше. Разница есть?

— Существенная экономия, тут я возразить вам не могу. Михайлов будет только «за», но не скажется ли это на боевых действиях? Ведь дальность стрельбы будет меньше.

— Петр Васильевич, обе винтовки стреляют на две версты, и несколько сотен шагов преимущества «мосинки» не играют никакой роли. Потому что попасть в солдата с такой дистанции невозможно. Или с чудовищным расходом патронов. Ведь эффективная дальность стрельбы из винтовки, даже для хорошо подготовленного стрелка, всего до пятисот шагов. Без оптического прицела на большей дистанции огонь не результативен, только расход патронов напрасный. И для пулемета две версты не нужны — если стрелять прицельно на одну версту только можно. Так зачем нужен патрон, который намного сильнее требуемого?