Бронепоезд Гандзя - Николай Григорьев

- Накиньте, товарищ командир, хоть листов с десяток этой брони...

Я вспомнил, как низко опущена броня у того поезда, и добавил не десять, а тридцать листов.

- Так...

Наконец можно было подвести общий итог: надо доставать 250 квадратных аршин листовой стали.

- Вот и готово, - сказал матрос. - Теперь краску надо придумать: в какой цвет, ребята, поезд выкрасим?

Решили красить все под одно: в защитный зеленый цвет.

Мне посветили фонарем, и я написал письмо на завод.

Панкратов понес письмо в штаб, чтобы там оформили заказ и отправили по назначению.

- Ну и заживем мы теперь в бронированной квартире, - заговорили бойцы. - Куда вам, пулеметчикам, с вашим коробом! Мы у себя в квартире окна прорубим и занавески повесим!..

Обсудив со всех сторон будущее житье-бытье в бронированном вагоне, бойцы стали наконец укладываться спать.

Тут матрос отозвал меня к борту.

- Ты, командир, это как... - сказал он вполголоса, - пулю отливаешь или взаправду все?

- А ты как думаешь?

- Я на передовую хочу.

- Вот и я хочу на передовую.

* * *

Комбриг в подтверждение своего устного распоряжения прислал мне и письменный приказ: действовать только с позиций для тяжелых батарей. Три, четыре, пять верст по железной дороге за линией пехоты - вот как мы становились теперь для стрельбы. Веселого в этом конечно было мало... Все и пехота и обе наши батареи - впереди, а твоя гаубица торчит среди поля одна как перст...

- Ничего, - говорил я себе и ребятам, - потерпим. Киев не за горами, ответ придет скоро...

Каждый день, едва брезжил рассвет, мы с телефонистом Никифором отправлялись на наблюдательный пункт. Никифор разматывал провод с катушки, и я нес на себе телефонный аппарат. Да по винтовке у нас было на плечах, да шинели в скатках, да по краюхе хлеба и куску сахару, да фляжки с водой, словом, уходили навьюченные, как в дальний поход. Иначе было и нельзя: на бронепоезд мы возвращались только затемно - к ночи и обедали.

Стрелять приходилось не так много, как в первые дни, - теперь бригада отступала, не принимая большого боя. Было ясно: комбриг сохранял силы, но каков его замысел, где, на каком рубеже он намеревался задержать дивизии врага, - никто из нас не знал.

Но нет худа без добра. Пока затишье, я учился стрелять. Красный офицер должен быть мастером в своем деле. "Эх, - думал я, - книжечку бы мне в руки! Ведь все это, над чем я ломаю голову при каждой стрельбе, давно и подробно где-то описано, и чертежи, наверное, есть, все нужные расчеты... Читал бы я по вечерам эту книжку да перелистывал". Но книжки у меня не было, и оставалось одно: выуживать у Малюги то, что он знает.

В стрельбе Малюга оказался мастером. Ему, видно, надо было только руки размять, чтобы показать нам все свое искусство. Лучше всего он бил с прямой наводки, а не по моей телефонной команде. Правда, это случалось редко, только при переездах, когда бронепоезд переменял позицию. Но зато уж если Малюга поймает беляка в очко прицела - не упустит. Иной раз с пяти-шести снарядов разносит в прах какой-нибудь зазевавшийся обоз или колонну вражеской пехоты.

Когда Малюга бил прямой наводкой, вся команда сбегалась глядеть на его стрельбу. А я следил только за руками артиллериста и запоминал каждое его движение. Ведь этого и в книжках не прочтешь. Такую работу видеть надо.

Раз за разом - я и набрался кое-чего от Малюги. Сам он даже и не подозревал, что оказался моим учителем. Что поделаешь? Такой уж был он человек, что приходилось выведывать у него все исподтишка. Как-то, на первых порах, я было раскатился и попросил его показать мне действие прицела. А он в ответ на это такую рожу скорчил, словно век не чихал и подошло ему за все разы чихнуть. После этого я и отстал от него. Ни о чем больше не спрашивал, а уроки брал негласно.

Чаще всего это бывало за ужином. Сидим мы, хлебаем щи, а Малюга, не торопясь, разглаживая усы, начинает рассказывать о чем-нибудь молодежи (для него мы все были молодежью). Вспомнит про японскую войну, расскажет, как воевал в германскую, и начнет говорить, как учили его в казарме целый год около всяких деревяшек и железок, пока к настоящей пушке подпустили. Да и то сначала с тряпкой - только пыль обтирать. Все это он клонил к тому, что вот, мол, какая хитрая штука артиллерия, - голыми руками ее не ухватишь.

Я-то хорошо знал, в кого он метит, но виду не подавал. Запускаю ложку в ведро, а сам слушаю, слова не пропускаю.

Много я полезных вещей от него узнал. Первое - об артиллерийских делениях: оказалось, что у прицельного прибора орудия есть барабан, на котором насечено 180 делений, и каждому такому делению соответствует в полете снаряда двадцать саженей. Проще сказать: деление равно двадцати саженям - и никакой премудрости.

Потом я узнал, как чистят орудие, а после чистки протирают маслом "фроловином"; узнал, как ставят орудие в упряжку, сколько для этого назначается ездовых и лошадей и какие артиллерийские лошади злые. Это уже к делу не относилось, и я так и не понял, отчего у артиллерийских лошадей скверный характер.

Но вот однажды Малюга заговорил про "вилку". Слушал я, слушал, а потом и есть перестал, отложил ложку в сторону.

Вилка - это способ артиллерийской пристрелки. Скажем, надо пристреляться по опушке леса, по отдельно стоящим у опушки деревьям. Пустишь для этого первый снаряд - и гляди, что вышло. Вышел, допустим, недолет. А деления тебе известны, с каких стрелял. Скажем, сто делений. Надо прибавить делений и так постараться, чтобы захватить цель с другого конца, взять ее в вилку. И вот, скажем, получилась вилка такая: недолет - сто делений, перелет - сто двадцать. Тут стреляешь со среднего, со ста десяти. Допустим, что и этот третий снаряд хватил не по опушке, а ушел в перелет.

Сто делений - недолет, сто десять - перелет. Еще вдвойне надо сузить вилку, ударить со среднего прицела. Средний прицел теперь будет 105. Так и подводишь снаряд раз за разом к цели и наверняка подведешь, стукнешь противника в лоб. Это было для меня целое открытие. Я стал применять вилку на наблюдательном пункте - куда метче пошла с вилкой стрельба!

Главное тут - строго арифметики держаться: дели и дели вилку пополам, не горячись в бою. А то пойдешь кричать в телефон "чуть подальше" да "чуть поближе" - ну и сорвалась стрельба. Издали всегда кажется, что чуть-чуть только не попадаешь (как это и бывало у меня), а на самом деле попусту разбрасываешь снаряды. Без вилки, на "чуть-чуть", попасть можно только случайно. А с вилкой поразишь противника наверняка.

За эту самую вилочку я Малюге новые сапоги принес, гимнастерку, шаровары и фуражку со звездой. Полдня обхаживал нашего начснаба, пока выпросил. "За науку!" - сказал я Малюге, а он и не понял, за какую науку.

Скоро и еще мне представился случай узнать кое-что из артиллерии. И то, что я узнал, было поудивительнее вилки.

Глава седьмая

Прошла неделя в боях. Под напором превосходящих сил врага наша бригада медленно отходила от Проскурова на восток, к Жмеринке. Давно уже не было видно Проскурова, даже с самого высокого дерева...

Отступление шло вдоль линии железной дороги, и мне с бронепоездом чуть ли не каждый день приходилось приготовлять для стрельбы новую позицию.

Как-то нас застиг на позиции дождь. Сеет и сеет, и чем дальше, тем больше - никакого просвета. "Пропал, - думаю, - день для стрельбы: нечего и на наблюдательный пункт идти, все равно ничего не увидишь..."

Я назначил караулы, а сам вместе с артиллеристами полез под брезент. Одно только и оставалось - завалиться спать.

Вдруг - шлеп! Гляжу, чей-то плащ залетел снизу к нам на борт. Посмотрел я через борт, а там комбриг. И тут же у насыпи его бесхвостый скакун в поводу у ординарца.

Комбриг отослал ординарца с лошадьми вперед, а сам поднялся к нам в вагон.

- Ну-ка, - сказал он, - тяжелая батарея, давайте-ка двинем вперед!

Мы тронулись.

Комбриг снова накинул плащ, присел на борт, положил на колени планшет с картой и компасом и, поглядывая по сторонам, сверял на ходу карту с местностью.

- Стоп!.. - остановил он поезд около железнодорожной будки.

- Вот вам цель, - сказал комбриг, показывая на синий значок на карте. Обстреляйте-ка эту деревню.

Я поглядел вперед, осмотрелся по сторонам - все затянуто сеткой дождя. В каких-нибудь пятидесяти саженях куст и тот едва виден.

Вот задача!

Раздумывая, полез я в свою сумку, достал карту-верстовку. На верстовке все есть, даже отдельно стоящие в поле дубы и сосны и те нарисованы.

Деревню я сразу нашел и отметил ее карандашом. Но как можно стрелять в дождь - решительно не понимал.

Нашел я на карте и железнодорожную будку, возле которой стоял поезд. И ее отчеркнул.

- Ну что же вы? - усмехнулся Теслер. - Соедините на карте обе точки.

Я прочертил от "будки" до "деревни" прямую линию.

- Вот это и есть ваша дистанция, - сказал Теслер, вынимая спичку из коробки. - Измерьте-ка дистанцию. В спичке два дюйма, а в масштабе вашей карты она обозначает две версты.