Оскверненные - Ярослав Толстов

– Дилан? – окликнула меня Линда, заглядывая мне в лицо. Я, наконец, вышел из ступора и у меня случайно вырвалось:

– Я полностью расслаблен! – Кажется, последнюю мысль я озвучил вслух. И смущенно потупился.

– Э-м, я рада, – сказала девушка и губы ее изогнулись в улыбке, чуть насмешливой. – Еще увидимся, Дилан.

Она было направилась по залу.

– Постой! – снова непроизвольно выскочило. Да что же это со мной происходит?! Нужно как-то научиться контролировать себя, подумал я. – Может быть, кафе? Помнишь, как ты предлагала выпить кофе, когда мы стояли у шкафчиков с одеждой.

Линда повернулась ко мне.

– Ну раз я обещала, – начала она, немного игриво. – Не могу отказать.

И тут в разговор вторгся другой голос – с мягким порицанием и недовольством. Библиотекарь Билли наводил порядок.

– Кто здесь шумит? – раздался его голос за лабиринтом шкафов.

– Бежим скорее! – воскликнула Линда. Она схватила меня за руку и повела к выходу, не дожидаясь пока Билли заведет нудную и неиссякаемую, как песок, лекцию о соблюдении священной тишины. Она ускорилась, задорно смеясь (у нее был заразительный и красивый смех), и я, едва поспевая за ней, бежал следом. Ее густые рыжие волосы развевались за спиной. Наши подошвы гулко ударялись о мраморную плитку, а громкий смех эхом отдавался в огромном пустом зале, когда мы выбегали из библиотеке. До слуха отдаленно доносилось ворчание старого Билли – угрюмого хранителя книжных сокровищ.

На улице мы перешли на шаг. Теплый ветер резвился по земле и нежно обдувал лицо. Солнце выглядывало между просветами рваных серых облаков и снова исчезало, как будто поглощалось ими.

Мы долго бродили по улицам, болтали о совершенно разном и много смеялись. Я помню, как сгустились тени. Сумерки опускались на город. Темно-алый небосвод, как будто плавился и сгорал в предзакатных лучах раскаленного красного солнца, медленно плывущего за деревьями. Мы попали на какую-то ярмарку, где было много народу. Когда стемнело, зажглись огни, освещая улыбающиеся лица. Площадь переливалась цветами и отовсюду звучала музыка. Мы, словно малые дети, перебегали от одного аттракциона к другому, собираясь попробовать каждый из них. Катались на каруселях, похожих на чайные блюдца, и, под оглушительные крики и визг толпы, съезжали с американских горок. Меня это не радовало… но с ней мне почему-то было весело. Я испытывал восторг и не хотел, чтобы этот день заканчивался, как будто с уходом этого дня я тоже должен был отправиться куда-то очень далеко. Туда, где я не сумел бы больше пережить этих эмоций. Не сумел бы снова почувствовать и оживить свое тело. И оно рассыпалось бы в прах, подобно пушистому одуванчику, который сгорает в руках мальчика, направившего на него лупу в жаркий солнечный день.

Я купил нам сладкой ваты.

– Скажи, Дилан, какая у тебя мечта? – спросила девушка, когда мы прогуливались без всякой цели по гравиевой дорожке, утыканной по обе стороны деревьями.

– Мечта? У меня нет мечты, – сказал я.

– У каждого человека есть заветная мечта, – не уступала Линда.

– Ну, видимо я как-то не задумывался об этом раньше. – А потом выпалил: – Что толку в мечтах, если им не суждено сбыться? Они причиняют только боль, но никогда не приведут тебя к тому источнику, который ты жаждешь.

– Если очень стремиться и верить, разве твоим попыткам и трудам не будет достойная награда?

– И какая же мечта у тебя? – поинтересовался я с ноткой иронии.

Мы шли в тишине, я тащил за собой рюкзак Линды. С минуту позже она заговорила.

– В своих мечтах я нахожусь в другом мире. Он чем-то похож на наш, в нем существуют леса, птицы, реки, растения, но все-таки он другой. Это прослеживается в воздухе…

– Тебе не нравится наш городской воздух?

– Нет, нравится. Но то, о чем я пытаюсь сказать – это совсем другое. В том мире знают о злом, но люди предпочли ему любовь. Воздух наполнен жизнью, энергией, которая заставляет людей совершать все эти безумные поступки во благо чего-то стоящего. В нем я могу быть тем человеком, которым хочу быть…

– Твоя мечта обязательно сбудется, – хмыкнул я.

Линда шутливо толкнула меня в плечо.

Стояла глубокая ночь. В черном небе, сияющем бледным холодным светом, низко нависла над домами луна, словно собиралась спикировать на одну из крыш. Пора было возвращаться. Я проводил Линду до дома. Ее дом находился в двадцати минутах от нашей школы, на Кэрч-роуд. Мы взошли на террасу и Линда повернулась ко мне.

– Мы так и не попили кофе, – прошептала она, глядя мне в глаза.

Я придвинулся ближе.

– Да, это ужасно, – произнес я, зачарованный ее большими и ясными небесно-голубыми глазами. Наши лица были в нескольких сантиметрах друг от друга. Я уловил ее взволнованное дыхание. И, кажется, в этот момент мы вместе были совершенно одни в другом мире, лишенном страхов, смущений и скорбных слез. Зло не могло коснуться нас. У меня яростно билось сердце, но потом, с какое-то время, переборов свои чувства, я насильно заставил себя отстраниться от нее. И то магическое мгновение растворилось без следа, не оставив даже тени, и намека на то, что когда-то присутствовало среди нас. Как будто оборвалось жизнью.

Я видел в ее глазах разочарование и непонимание, хоть она и надеялась скрыть это, дабы не казаться слабой. Но я не мог объясниться с ней, ибо тайна, с которой я до конца дней был повязан мертвыми нитями, несла угрозу каждому, кто посмел бы ее раскрыть.

Мысли унесли меня прочь – в заоблачную даль, возвращение из которой обычно бывает неожиданным и, чаще всего, неохотным. Боль, и вина, и сожаление и разные тревоги сплетались между собой, боролись и пытались доказать свою первоочередную важность. Я не сразу сообразил, что стою напротив Мертвого дома и смотрю прямо в его покосившиеся, огромные глазницы, наполненные тьмой и злобой. Они вселяли страх в любого, кто на них посмотрит. Словно взгляд хищного чудовища, который прикидывается поверженным и спящим, но терпеливо ждет, когда какая-нибудь беззаботная птичка решит присесть на его крышу, чтобы передохнуть и почистить перышки.

«… И вот я снова здесь перед тобой… как будто по чьему-то зову призван был… явился, словно раб покорный… исполнить то, что было предначертано судьбой…»

Постепенно в душе закрадывался могильный холод, сковывающий ее отпечатком туманной неизвестности; он заставлял оставить всякие попытки противостояния и считать их глупыми и бесполезными.

До рассвета оставалось еще где-то два часа. А потом наступит новый день (или очередной день), сулящий кому-то удачу, а кому-то разочарование и петлю. Но не для меня – мой жизненный исход уже давным-давно был предопределен и ни чем хорошим закончиться уж точно не мог. Моя жизнь была полна удивительных, ярких и незабываемых моментов. Но все больше она