Белый вепрь - Мэриан Палмер

— Интересно, сколько же времени гниет эта сельдь? Понимать это как приглашение к ужину?

Роберт Перси, которому были адресованы эти слова, ответить ему не смог. Он поднялся, перегнулся через перила: его тошнило. Шхуну бросало вверх-вниз: чтобы Перси, не дай Бог, не свалился за борт, Филипп крепко держал его за ноги. Отвернувшись от шпигата{60}, он благодарил Бога за то, что на мгновение ветер подул в противоположном направлении.

К полуночи буря начала стихать, и рассвет застал шхуну бодро бегущей под свежим бризом; сквозь все еще частые облака неуверенно пробивались лучи солнца. На юге стали различимы очертания фламандского берега. Эдуард и Ричард давно уже ждали этого счастливого момента. Однако когда они, облегченно вздохнув, переглянулись, раздался голос впередсмотрящего: «По носу появились какие-то суда». Принадлежность их раскрыть не составляло труда: Уорвик, не теряя времени, оповестил всех, кого мог, о бегстве Эдуарда. И предприимчивые люди из ганзейских городов{61}, понимавшие, какая награда ждет их за поимку английского короля, не стали терять времени даром. Немецкие каравеллы приблизились к суднам Эдуарда. Однако они уже круто повернули на юг. Сзади загромыхали орудия, от плюхающихся в воду ядер высоко поднимались фонтаны. Фламандские берега удалялись. Когда же вдали показалось побережье Алькмаара{62}, преследователи повернули назад.

Глава 5

У поверхности пруда застыла форель — удлиненная тень в чистой воде. Круглый глаз рыбешки смотрел на Фрэнсиса. Лениво пошевельнувшись, молодой человек нащупал камешек и швырнул его в воду — разошлись круги, а когда все успокоилось, тень под водой исчезла.

Вставать было лень. Фрэнсис пристально смотрел на воду, на кусты, на ветви бука, уже тронутые осенним золотом. Земля после холодной ночи была твердой как камень. Теперь светило солнце, воздух потеплел, но долго лежать на земле было не так уж приятно, да и небезопасно, к тому же Фрэнсис страшно проголодался. Он с сожалением вспомнил о пинте пива и куске хлеба, которые полагались ему сегодня, — наверное, напрасно он так высокомерно от них отказался. Выругавшись вполголоса, он поднял очередной камешек и приготовился с силой швырнуть его в воду, но не успел: сверху послышались шаги.

Дорожка, ведущая к пруду, была крутой, по ней шагала девушка — осторожно, изо всех сил стараясь придержать юбку. Как это ей удавалось, непонятно: обе руки были заняты. Фрэнсис повернулся, и при виде ноши мрачное выражение его лица вмиг изменилось — оно буквально расплылось в улыбке. Фрэнсис сел и протянул руку, девушка, найдя на траве место помягче, поставила рядом с ним полную до краев чашу.

— Я принесла тебе немного поесть, — сообщила она.

Еда была завернута в салфетку, и девушка принялась неторопливо разворачивать ее. Под салфеткой оказались пышная булка, кусок мяса в соусе, две сосиски, сладости и груша. Девушка беспокойно осмотрела угощение, а Фрэнсис наклонился и поцеловал ее в кончик носа.

— Анна, тетушка же шкуру с тебя спустит. Я сегодня на голодном пайке, разве ты не знаешь?

— Да, кузен говорил мне. — Вид у нее был понурый, и Фрэнсис поджал губы.

Не в первый раз он подумал о том, как это Хамфри Тэлботу не икается, но трехмесячные странствия по волнам семейного моря научили его осторожности, и он не произнес ни слова. Фрэнсис целиком переключился на принесенную женой еду. Анна налила ему вина. Жадно заглатывая куски мяса, Фрэнсис проговорил:

— Стало быть, Хамфри тебе уже все поведал. Очень мило с его стороны! Что же, он думал, я сам ничего не скажу?

Анна нервно теребила платье.

— Он сказал… Он сказал, что ты оклеветал принца Уэльского и оскорбил королеву{63}.

— Ах вот как, он считает это клеветой? Да ведь я всего только и сказал, что незачем ему волноваться: вряд ли Эдуард Ланкастер будет походить на Простака Гарри, потому что отцом-то его скорее всего является Сомерсет{64}. Я думал, что, наоборот, это должно его успокоить. Впрочем, в любом случае жаль, что ваш дядюшка вмешивается в наши отношения. — Фрэнсис почесал за ухом, словно оно все еще горело от прикосновения ладони Тэлбота. Правда, незабываемое выражение лица Хамфри могло бы вытеснить это ощущение. В молчании Анны чувствовалось явное неодобрение, и, искоса посмотрев на нее, Фрэнсис выдавил из себя: — Ладно, напрасно я так о Простаке Гарри. Старый Ланкастер вполне безобиден, даже с короной, которую граф Уорвик напялил на его пустую башку. Вряд ли он сам этого хотел, дурачок.

Это было самое большее, что Фрэнсис мог из себя выжать, но Анна, казалось, его не слышала.

— Вы говорите о короле, — важно и холодно произнесла она. Фрэнсис лишь поднял брови и снова улегся на траву, скрестив руки за головой.

— Но я же сказал, что он совершенно безобиден, — мирно заметил Фрэнсис. Однако и это на Анну не произвело никакого впечатления. В глазах у нее мелькнула искра гнева.

— Дядя говорит, — тщательно подбирая слова, начала она, — что граф Уорвик хочет, чтобы все было, как он велит, пока он ждет из Франции принца Эдуарда и королеву. Дело в том, что у него много врагов, и господа вроде графа Оксфорда и родича моего дяди Шрусбери недовольны, что лорду из семьи Йорк отдается предпочтение перед теми, кто и в самые трудные времена верно служил Ланкастерам.

— Да, и не забыть бы еще про лорда Стэнли, который вроде сделался более правоверным ланкастерцем, чем все они вместе взятые, — рассмеялся Фрэнсис. — Я слышал, он был в свите Уорвика, когда Его Светлость вошел в Лондон и тут же направился в Тауэр{65} вызволять Генри, куда сам же его и упек пять лет назад в угоду королю Эдуарду. Как удивительно все перепуталось, право! Оксфорд — Стэнли — Шрусбери — Уорвик, не говоря уж о герцоге Кларенсе, который теперь мальчиком на побегушках у своего тестя. Интересно, о чем они за столом разговаривают. Ведь за последние десять лет они только и знали, что грызлись.

— И еще мой дядя, — ледяным голосом произнесла Анна. — Вы забыли про дядю.

— А, ну да, разумеется, лорд Тэлбот! — воскликнул Фрэнсис. Они сердито посмотрели друг на друга. Внезапно лицо его осветилось улыбкой, он притянул Анну к себе.

— А ну их всех к черту! Перестань дуться, дорогая.

Анна уперлась было, но затем, явно смягченная покаянным выражением, появившимся у него в глазах, с трудом подавила улыбку. Обняв ее за талию, Фрэнсис другой рукой разрезал грушу на четыре части. Вместе они быстро расправились с ней. Анна откинулась на плечо мужа.