Драконья кровь - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дураков спасать не стоит, – повторила я, присаживаясь рядом.
Песок мокрый, и здесь он имеет отвратное обыкновение намертво прилипать к одежде. Потом не выстирать, не выполоскать, хоть ты десять раз воду меняй. А стирать я ненавижу.
– Эй… – Я взяла Томаса за руку и сжала. – Очнись, что ли?
Он не пошевелился.
А сердце его скачет, того и гляди захлебнется. И в глазах его появились красные нити сосудов. И ощущение, что еще немного – и нити эти лопнут. Ладно если только в глазах, но вдруг и те, которые в голове? И тогда он умрет.
– Очнись! – Я потрясла его за плечи.
Отвесила пощечину, от которой его голова только дернулась, а губа лопнула.
– Да очнись же…
Он медленно повернул голову ко мне. Из треснувшей губы бежала кровь. Томас слизнул ее, моргнул и, резко подавшись вперед, схватил меня.
Очнулся. Или… не до конца.
Сердце его все еще колотилось, а в левом глазу расползалось алое пятно, будто туман поднимался. Губы растянулись в улыбке. А рука медленно коснулась моего лица. Шершавые пальцы поползли от подбородка, замерли на губах, обрисовав их контур. Тронули нос. Слегка царапнули щеку.
– Уна… – Он выдохнул мое имя.
А я… я наклонилась и впилась губами в его губы.
Это было, черт возьми, совершенно неправильно. И вообще, дураков не стоит спасать, особенно тех, кто дважды наступает на одни и те же грабли.
Его кровь, в отличие от драконьей, была горькой. И сладкой.
И капля ее, которую я слизала, растеклась по языку малиновым вареньем. Я же поняла, что просто не могу отступить. Не сейчас. Не здесь.
Я буду собирать эти капли. И ловить его дыхание. Я подстрою свое собственное, поделюсь теплом и жизнью, которой ему не хватает. Я положу руку на его грудь, не для того, чтобы оттолкнуть, а желая успокоить разбушевавшееся сердце. И скажу, что жду его.
Женщины ведь умеют ждать, верно? А он услышит. И поверит. Вернется, где бы он ни был, и тогда, возможно, я рискну повторить… Или нет?
Томас резко выдохнул. И снова сгреб меня. Прижал к себе. Он держал крепко и в то же время осторожно. Он смотрел на меня. Просто смотрел и улыбался.
Видел? Что именно видел?
– Так… – голос вдруг сел, – и будем стоять, да?
– Да, – ответил он, не собираясь разжимать руки. – Если отпущу, ты уйдешь. А я не хочу, чтобы ты уходила.
Куда уйду?
Я этого болезного здесь точно не брошу. До города доведу, найду целителя, знаю, что их тоже приехала пара человек, и пусть уже разбираются.
– Я тебе губу разбила, – призналась и коснулась этой губы, кровь из которой больше не шла. А Томас поймал мои пальцы губами. – Боялась, что не очнешься…
– Спасибо.
– За что?
– За все. – Он отстранился. И сел. Отряхнул руки. Осмотрел себя. Хмыкнул так, выразительно. Ну да, мы оба хороши – в песке и еще водоросль его ботинки обвила, точно море спешило предъявить свои права. – Знаешь… я почти уверен, что той ночью мы отправились в усадьбу Эшби. Он сам нас пригласил. Мы… ушли. А потом Берта нашли на берегу. И мать, оказывается, думала, что это я его убил. И отец…
Он замолчал, чтобы через пару минут добавить:
– И я сам. Я тоже так думал.
Мокрая прядь волос прилипла к моей щеке, и Томас убрал ее. А потом спрятал руку за спину. Застеснялся прикосновения. Или не хотел больше ко мне прикасаться? Тогда почему он глаз с меня не спускает. А я… я смотрю. И молчу.
И стоим, два дурака на берегу старого моря, которое на своем веку повидало многое. И теперь оно летит, гонит волну за волной, обдает нас ледяными брызгами, словно подгоняет.
– Ты…
– И возможно, что они правы. Я не думаю, что хотел кого-то убить, тем более Берта… я просто допускаю мысль, что…
Я наклонилась, желая одного: чтобы он наконец заткнулся. И поцеловала его снова.
Просто чтобы вспомнить вкус крови. Той, которая как малиновое варенье на языке.
Находиться рядом с Николасом Эшби было душно. Именно.
Милдред ухватилась за это ощущение тяжелого спертого воздуха, который обволакивает влажной пленкой, заставляя дышать чаще, глубже и все равно задыхаться.
– Прошу прощения. – Ник слегка склонил голову и глаза прикрыл. А пожилая леди, державшая его за руку, укоризненно поджала губы.
– Вы не вовремя, – сказала она.
– Бывает. – Лука разглядывал ее, такую невероятно хрупкую, но в то же время сильную, если она не просто выносила присутствие Эшби.
Она ему… сочувствовала? Определенно. У сочувствия запах ванили, той, которую мешают с молоком, нагревая, пока аромат не раскроется.
Эшби открыл глаза, потер их, устало махнул рукой.
– Надеюсь, вы с хорошими новостями.
– Смотря для кого.
Лука уставился на леди, но та спокойно выдержала взгляд и только погрозила худеньким пальцем. И Лука смутился.
Определенно.
– Говорите уже… – Ник опустился на стул.
Детский. Старый. Фанера покрылась трещинами, и их старательно закрашивали, каждый год другим цветом. Местами краска облезла, обнажая предыдущие слои, и стул казался радужным.
– Здесь?
– Почему бы и нет. И да, мисс Уильямс останется. Мне не хотелось бы потом пересказывать. Я устал говорить… в последние дни я только и делаю, что говорю. Представляете, мне запретили покидать город. А у меня пациенты.
– А у нас маг пропал, – тон в тон ответил Лука.
– Если я буду сидеть здесь, он найдется?
Это было произнесено без издевки. И все-таки… нет, не найдется, потому что мага нет в городе. Он где-то в горах, где живут драконы, где вьются контрабандистские тропы, по которым опасный груз идет на земли айоха, а потом обратно.
Там, в горах, наверняка сыщется уединенная пещера, а может, и не одна. Не слишком далеко. Маг тяжелый, да и остальные жертвы наверняка не так чтобы легки. Чучельник силен, но настолько ли, чтобы пару миль тащить на плечах другого человека?
– Я не трогал вашего мага, – устало произнес Эшби. – Той ночью я был дома. С женой.
– Которая вряд ли сумеет подтвердить ваше алиби.
– Вряд ли.
– Да и дом достаточно велик, вы же понимаете…
– Понимаю.
Лука покачал ладонью ближайший стул, но сесть не решился. Посмотрел на Милдред, будто ожидая подсказки. А она… она пыталась зацепиться за чужие эмоции.
Бесполезно.
Эшби был. И его не было. Вот он сидит, сложив руки на парте, сгорбившись, потому
