Собака Раппопорта - Алексей Смирнов

— Он откажется и будет прав! Он имеет право отказаться от освидетельствования…

— А он об этом знает? Вы что, права ему будете зачитывать?

— Знает он все! В приемник постоянно тягают пьяную шоферню, менты привозят. Там многие отказываются даже перед ментами. Не буду освидетельствоваться — и точка. Он в этом смысле наверняка опытный…

— Ни черта! — возбудился Хомский. — Мало ли, кого туда тягают! Только на себя он такое дело не мерил… Попробуйте — это же очень просто. А вдруг получится?

11

В приемном покое царило болезненное оживление.

Во-первых, только что запеленали Вертера.

Вертером был юный женственный человек с утонченными манерами. Его в "Чеховке" знали давно. Начинал он с того, что спускал штаны под окнами гинекологического отделения и оставлял записку с подписью: "Леопольд". Не помогали ни казак, ни милиция: беднягу хватали, вязали, волокли в участок, немножко били ногами — без толку, через пару дней все начиналось заново. Но около полугода тому назад страдания Вертера приобрели иную направленность. Он распрощался с гинекологией и стал регулярно захаживать в приемный покой. Входил и начинал монотонно умолять: "Запеленайте меня! Запеленайте меня!"

Его выгнали раз, выгнали другой, а потом запеленали. Вертер полежал и ушел совершенно удовлетворенный.

Так и повадился приходить. Сегодня пеленанием руководил лично Мозель.

Не успели спровадить Вертера, как приехал Кузовлев.

Доктор Кузовлев, врач скорой помощи, привез аппендицит, будучи одет в синий рабочий комбинезон на загорелое голое тело, где намертво отпечатались белые полосы от лямок.

Когда в приемник спустился Ватников, он как раз демонстрировал свой наряд во всех ракурсах.

— На руки встать? — задорно спросил Кузовлев.

— Встать!! — заревело приемное отделение.

Доктор степенно крякнул и сделал стойку. Штанины съехали, обнажая куриные голени. Дыхание доктора Кузовлева смертоносным языком вылизывало пол, подобно огнемету; микробы дохли, как от универсального моющего средства.

По коридору тем временем возбужденно бродил недавно принятый на работу дежурант, доктор, выходец из Средней Азии. Он очень плохо говорил по-русски и только без устали приговаривал, со счастливым урчанием: "Полный фарш! Полный фарш!"

Он не смотрел на Кузовлева и явно намекал на что-то другое.

Казак стоял чуть поодаль и покровительственно усмехался. Кнут угрожающе торчал из-за голенища; фуражка была лихо сбита набекрень, и пышный чуб нависал над бараньими выпуклыми глазами.

Ватников тоже остановился посмотреть на Кузовлева.

Он уже сталкивался с этим доктором в одной деликатной ситуации.

Доктор Кузовлев прославился многим и в частности — розыгрышем водителя скорой. Тот, грешник, взялся бездоказательно утверждать, что посадить человека в дурдом не так-то просто. Кузовлев возражал ему, говоря, что это можно проделать с любым человеком и без особых трудов. Водитель только посмеивался и с видом знатока отмахивался. Доктор замолчал и на какое-то время затаился. А потом, когда водитель и думать забыл про спор, наловил тараканов, которых на подстанции было пруд пруди. На пару с фельдшером доктор выкрасил тараканов в ослепительно-изумрудный цвет. И выпустил прямо в салон машины. Водитель разволновался: тараканы зеленые бегают! Что делать? "Ну, не знаю, — солидно басил Кузовлев. — Это не к нам. Вон психиатры стоят, спроси у них…"

Психиатром, который там стоял, как раз и был Ватников.

Сейчас из нагрудного кармана кузовлевского комбинезона вывалилась закуска: маленькая морковка с чахлым хвостиком. Пожав плечами, психиатр поймал взгляд казака и поманил охранника пальцем.

Тот лениво направился к доктору, имея вид уверенный и услужливый.

— Отойдем в сторонку, любезный, — обратился к нему Ватников. — Пойдемте лучше в смотровую, у меня к вам серьезный и неприятный разговор.

На лице казака появилось обиженное выражение. Разве так можно? Только что было весело, как ребенку — и вот уже какие-то неприятные разговоры.

— А в чем дело-то? — глухо спросил казак на пороге пустующей смотровой.

Ватников указал ему на кушетку.

— Присаживайтесь. Вы сами-то не догадываетесь, о чем пойдет речь? Что, совсем никаких мыслей?

Казак был честен и откровенен:

— Нет. Никаких.

— Привычное состояние, — пробормотал Ватников сквозь зубы.

— Что, извиняюсь?

— Так, пустяки. Вот что я вам скажу, дорогой мой человек. Ваше отношение к своим должностным обязанностям желает лучшего. Меня попросили провести с вами предварительную беседу. Профилактическую. Пока мы с вами говорим неофициально, по-хорошему. Пока. Вы понимаете, о чем я?

Казак сглотнул слюну.

— Не очень, — признался он хрипло.

— Если вы не видите за собой никаких грехов — тем хуже для вас. В психиатрии это называется снижением критики. Это очень показательный симптом.

— Могу дохнуть, — осторожно предложил казак, из чего следовало, что все он понял.

— Увольте, — Ватников отгородился руками. — Я вам и так верю, как самому себе… Но разговора это не отменяет. Понимаете, по больнице гуляют слухи о вашем поведении. Проигнорировать их становится все труднее. Вы сами подогреваете ажиотаж своим видом… — Двумя пальцами он пощупал казака за гимнастерку, покосился на шаровары и сапоги.

Охранник сильно обиделся.

— Моего деда в Сибири…

— Знаю-знаю, не надо так волноваться. Его вещички, небось?

— Зачем же его? У нас договор с фабрикой…

— И отлично. — Ватников на секунду отвлекся, услышав крики: "Убирайся! Чтобы духу твоего здесь не было!" Заведующая приемным отделением, похожая на классную даму женщина в сверкающих очках, выталкивала за дверь хохочущего Кузовлева и совала ему вдогонку растоптанную морковку. — Наряжайтесь, кем хотите, — вернулся он к казаку. — Но прекратите приводить себя в состояние, мешающее адекватному восприятию действительности. Вы даже не можете вспомнить, как мне докладывали, о вещах, которые были накануне.

Казак сильно задумался.

— Вчера, — уточнил Ватников, понимая, что литературное "накануне" не числится в обыденном казачьем словаре.

Казак просветлел.

— Помню! — воскликнул он гордо.

— Допустим. А позавчера? А позапозавчера? А в ночь, когда человека убили? Вы вели себя странно — явились в отделение, куда вас не звали…

Лицо охранника побагровело.

— Меня уже на это дело крутили! Что, опять? Чего ко мне-то прицепились? Дурак какой-то подшутил, я и пошел…

Ватников тонко улыбнулся:

— Может быть, вас позвали какие-нибудь голоса?

В душе психиатр был вовсе не так уверен в себе, как старался казаться. Все его слова шли вразрез с тем, чему его учили на кафедре психиатрии. Совершенно недопустимый разговор не то что с пациентом — вообще с человеком. А в пациенты казака Ватников зачислил сразу, автоматически.

Казак, конечно, не понял намека. Но уцепился за сказанное:

— Верно! Голос был, по телефону. Незнакомый…

— А вам это странным не кажется? Кому придет в голову так шутить? А в отделении? Вы наговорили какую-то ерунду. Готов поклясться, что вы и не помните, какую, потому что хронически отравлены крепкими напитками…

Ватников понятия не имел, что именно наговорил казак, но не боялся попасть впросак, потому что высказывание ерунды было свойственно охраннику вообще. Тот подбоченился:

— А вот и помню! Что было, то и сказал. Пошел в ихнюю девятнадцатую и понюхал там, посмотрел. Все было путем, все лежали, и покойник лежал. Может, они и выпили чего, потому что он обутый лежал, в ботинках, с головой в одеяло завернулся, только храп стоял. Да это не мое дело. Я поставлен порядок охранять…

Ватников, позабыв о всякой маскировочной психиатрии, замер. Он уловил знакомое слово.

— В ботинках? — переспросил он напряженно. — Покойник? Откуда вы знаете, где лежал покойник? Вы уже бывали в их палате, вы хорошо знали, где кто лежит?

Казак смешался.

— Ну, заходил, — буркнул он, понимая, что в очередной раз выдал себя. Но Ватников не стал развивать эту тему.

— Вы уверены, что покойник лежал в ботинках?

Охранник пожал плечами и отступил на пару шагов.

— Ясное дело… А что тут такого? Непорядок, конечно…

— Непорядок, — задумчиво кивнул Ватников.

12

Он так разволновался, что потерял всякий контроль над собой. Побежал обратно, в травму, и вытащил из палаты Хомского, который как раз задремал после обеда.

Это уже выглядело неприлично. Братья Гавриловы откровенно расплылись в понимающих улыбках, а Хомский снисходительно хрюкнул и пополз из палаты, даже с некоторым усталым недовольством на лице.