Фантош - Татьяна Мудрая

Дети догадывались лишь о немногом. На школьных порталах ставили информационные заглушки, на персональных компьютерах — устройство отслеживания запросов. Притом и родители следили в свободное от добывания денег время.

В парламенте тогда вовсю обсасывался закон о принудительном разводе супружеских пар, которые остаются бездетными по истечении пяти лет. Жену, иногда мужа следовало обязать лечиться, в крайнем случае — принудительно. Но лояльность сама по себе не могла служить оправданием. Приёмные дети в принципе могли переломить ситуацию, но лишь отчасти: если исповедниками не нарушалась тайна усыновления, если рядом уже успели возникнуть собственные сыновья и дочери.

Ибо главная цель брака — плодовитость. Самодовлеющая. Женщины, посягнувшие на своё чадородие, недостойны своего имени.

При всём этом церковь, как и прежде, не одобряла гражданского сожительства. Ведь если нет своего потомства — не всё ли равно, гетеросексуален союз или гомосексуален? Так подадимся же все в церковный хор!

«Тупое следование моральным нарративам опасно. Даже если они освящены историей и традицией. Это та самая репрессивная сторона культуры, насчёт которой вы к сегодняшнему дню поняли так много», — хотел сказать Аркадий. Но это было бы пустым сотрясением воздуха.

«Я муж прекрасной женщины, знатока многих языков, и отец двух детей. В запале дискуссии мне приклеили ярлык пособника гомосексуалов и записного уранита, что есть клевета объёмная и несуразная. Засорили своей полемикой весь интернет, так что мне трудно будет удержаться в моей Академии Воспитания. Но никого из диспутантов это не волнует», — мог он сказать, но удержался.

Вместо того наклонил голову — знак уважения к сообществу:

— Вы хорошо научены. А теперь осмыслите вот что. Самый страшный инструмент культурного принуждения — это учебник, словарь, эталон. Я учил вас по очень хорошему, но всё-таки учебнику. Сделайте выводы сами и следуйте им.

Когда Аркадий Игоревич уже открывал дверь, туго звякнул и разлился трелью звонок. В руку скользнуло нечто — дискета? Или просто сложенный вчетверо лист мелованной бумаги?

Он еле сдержался, чтобы не опустить глаза. Сунул во внутренний карман. Под странный треск или рокот, что слышался внутри здания или его собственной головы, прошёл по коридору, ступил с крыльца в цветущий апрель, уселся в утлый «Пежо» и развернул записку лишь тогда, когда отогнал автомобиль на некоторое расстояние.

Автором обеих цитат был обозначен некий Шульгин:

Первая. «Как и прежде, руководители человечества подпитываются архетипом власти — тем аспектом человеческой психики, который влечет её к иерархии, контролю и фиксации правил и систем. Воля к власти формирует наш мир; без неё человечество давно бы погибло. Если эта воля уравновешена некими комплементарными энергиями, она придает человечеству форму; она создает цивилизацию. Но когда тонкое равновесие нарушается и из этого архетипа выплескивается слишком много энергии, структура превращается в тюрьму, контроль становится диктатурой, обучение вырождается в зубрёжку и муштру, видения и прозрения порождают догмы, а осторожность развивается в манию преследования. Мы утрачиваем связь с любящими и питающими энергиями, которые существуют внутри нас самих; а вместе с тем исчезает и наша способность выбирать сознательно — как в личном, так и в общечеловеческом масштабе».

Вторая. «Мне кажется, что в нас скрывается подсознательный страх перед бездной неизвестного в человеческом сознании, уверенность, что эта теневая сторона может оказаться окончательной, главной, ужасной правдой о природе человека. Этот страх вырабатывается в нас семьей и культурой, а часто еще и религией».

А ритмичное постукивание тюремной азбуки Морзе за его спиной всё продолжалось…

Перерастало в барабанную дробь, что сотрясала всю школу…

Внедрялось в мир.

Говорят, что пропускная способность природы увеличивается за счет преобразования лесов в сады и парки. Поэтому человек только и делает, что окультуривает природу к вящей своей пользе. То же взрослый человек делает со своими дикими потомками.

Но удаётся и то, и это далеко не всегда — случаются проколы.

Между городом и Томилинским лесопарком, в небольшой осиновой роще, имеется место, куда боятся заглядывать самые несуеверные. Ещё до последней вспышки «скотьего мора», здесь экскаватором вырыли огромную полость в земле и постепенно заполняли падалью вперемешку с дезинфектантом. Земля оседала, ливень вымывал наружу черепа и костяки, молва перешептывалась, что в самой толще похоронены и люди: инакомыслящие времён диктатуры, жертвы бандитских разногласий и женских вычисток. Во всяком случае, почва там была не в меру рыхлая, так что пришлось огородить беду бетонными панелями и для благообразия накинуть поверх маскировочную сетку.

Мало кто догадывался, что калитку в ограде регулярно смазывают, вёдрами заносят сюда бурый торф и жирную чёрную землю, сажают кустарники, способные переплестись корнями и создать поверх могильника упругую, но на удивление прочную сеть. И цвести так обильно, что аромат тёрна и тамариска забивает и оттесняет духоту распада.

На обратной стороне ограды устроены скамейки. С небольшими навесами от дождя и снега, чтобы можно было с удобством беседовать в любую погоду.

— Я вижу, что сигнал сбора приняли все, кому было нужно, и никто из посторонних, — констатирует Витош, на днях выпущенный из лицея с блестящей характеристикой. — Хотя прогулки в парке — не сидение в инете, чтобы возбуждать против нас старших. Слава вышним, что о содержании прогулок они не особо задумываются. Сады разбиваем, реку чистим, экологию улучшаем… Флиртуем помаленьку.

— И что? Сделанного не переделаешь, — говорит сугубо положительный Горан. — Не мстить же, в самом деле, вдогонку? Иначе не поспеваем.

— Месть — блюдо, которое следует подавать холодным, — говорит рыжий Радек, рефлекторно почёсывая веснушки, которые уютно соседствуют рядом с угрями.

Положительная Брежана хмурится:

— Мальчики, хватит с нас вашего стёба. Твоего стёба, Рад. Речь не о мести и даже не совсем о наказании тех, кто допустил. Лично я против директора ничего не имею — давление обстоятельств. Держался он прилично, очки тоже не втирал. Лицей ведь сохранился, и малявки…

— Со временем их хорошо обучат управлению. А также согласованию дел с власть имущими и примыканию к общепринятой точке зрения, — кивает умненькая Росица. Ответ в стиле ажурного словоплетения, что и ожидается.

— Вот именно, — кивает Малик. — Но не только этому. Идеальных людей из них не получится, а вот нестандартно и вольно мыслящих — сколько угодно. Президентский взвод будущего.

— О чём вы, братишки-сёстрёнки? Им и без того травма на половину жизни, — вздыхает Ярмила. — Арригу ведь все любили, так и липли к нему на большой переменке. Свой человек.

— Теперь их родаки надеются, что дети с горя обратно к ним прилипнут, — хмыкает Радек.

— Все старшие обожают иметь под собой кого поменьше. Все предки кичатся и бахвалятся потомками. Все дети повинны любить тех, кто их породил, — это почти что религиозная истина. Отрицать такое — почти ересь. Не напрасно в давние времена за убийство хозяина слугу поднимали на костёр, потому что хозяин для него — живой бог по плоти. Бог ведь тоже Отец или Сын, — говорит Росица.

— Роська, ты шо — зовсим з глузду зъихала? — вопит Гаяна, догадавшись по чистой интуиции. Иногда она чуточку фрондирует своей иноземной кровью.

— Это же не всех лицеистов касается, — утешает её Витош. — Только лучших по определению. Лауреатов всяческих наград и их покорных, бессловесных чад. Официальное лицо школы.

— Ты хочешь показать, что они — никуда не годные родители и члены совета, — медленно рассуждает вслух Малик. — И оттого к их мнению прислушиваться стоило поменее.

— Стихами оба заговорили? — отвечает Брежана. — Значит, дискредитировать и слегка принизить.

— Примерно так. По крайней мере, на первом этапе.

— Художественный свист. А, как говаривал Эрих Фромм, «от свиста в темноте светлее не станет». Обратного хода по-никакому уже не получится.

— История и так не даёт обратного хода, — как приговорил Витош. — Однако изменяя прошлое в глазах людей, мы прогнозируем и воплощаем будущее.

— Слова, слова, слова. А конкретно, мальчики?

— Конкретно, — кивает им всем Ярмила, — конкретно существует у нас в стране некая одиозная, всеми порицаемая и очень агрессивная контора, которая защищает детей против желания их родителей. Ювенильная юстиция. Ювенальная полиция. «Ювеналы».

— Теперь остаётся расчислить, что именно произойдет во имя их вмешательства, — вздохнул Горан. — И так, чтобы ни один кролик не пострадал.