Фантош - Татьяна Мудрая

Стена состояла из крупных известняковых глыб, привезенных из ближнего карьера, и сама по себе выглядела незатейливо. Вездесущий и неистребимый виноград цеплялся за каверны и шероховатости, раз от разу заплетая стену всё больше. Год от года виноград матерел и перекидывался на ту сторону, как лазутчик. Его обрезали — он рос. Его пытались выкорчевать — рос ещё пуще. Даже при минус тридцати обмерзали только самые вершки, а стволы толщиной в мужское запястье обрастали бугристой корой. В этом изобилии чудилось нечто библейско-иудейское. Веяние тех времён, когда каждый муж сидел под древом виноградным, поедая грозди, каждую из которых можно унести лишь вдвоём.

Поэтому заложенные на пробой массивные ворота могли сколько им угодно оставаться запертыми — узники детской исправительной колонии наслаждались практически такой же свободой, как раньше на воле.

Ибо школа по сути то же, что тюрьма. Почему бы не переставить местами оба слагаемых?

Аркадий Игоревич, как неделю назад в то же самое время, отворил дверь в субботний класс и с лёгким скрипом вернул её на прежнее место.

Его питомцы встали, в отличие от него, совершенно без звука, и так же точно уселись за голубые парты-одиночки. Положили руки на чуть наклонные панели крышек. Совсем взрослые и без году выпускники, что поделать. Седьмой класс лицея соответствует одиннадцатому классу стандартной школы.

— Сегодня мой последний урок по началам культурной антропологии, — сказал он. — Будем благодарны директору лицея и родительско-попечительскому совету, что нам разрешено завершить наше учение. Не надо за мной записывать: кажется, это сделают без вас. Но сначала покажите своё домашнее задание. Всё это время вы пытались одолеть пособие для взрослых студентов, потому что школьных учебников по предмету не издают. Однако все вы решили, что он написан хорошим, лёгким языком, невероятно интересен и усиленно будит в вас мысли. Неделю назад я просил вас каждого из вас выбрать и процитировать наиболее понравившиеся места. По возможности — наизусть.

Лёгкий вздох колыхнул ряды.

Кто начнёт? Брежана?

Это поколение молодых подпало под моду на западно- или южнославянские имена, подумал он вскользь. Самого фантастического толка. У младшеклассников и выпускников прошлого года — немудрёные Светланки, Людмилы и Володи с Сергеями, а у этих сплошь…

Светленькая Брежана поднялась с места:

— Культура любви, то есть типология допустимых, приветствуемых и запрещённых сексуальных и эмоциональных отношений, является выразительной характеристикой любой локальной культуры. Любовь — это важнейшее проявление личной свободы, которую не могут взять под контроль никакие социальные и культурные системы.

— А говорят, в нашем государстве секса нет и не предвидится, — тихо фыркнули за спиной девушки. — Детей родят от штампика в паспорте.

Хорошо, что они ещё могут смеяться, подумал учитель. А вслух сказал:

— Ты будешь следующим, Малик.

Темноволосый, кряжистый юнец отчеканил:

— Культура, в особенности христианская, отчего-то провозгласила, что животное начало — главный оппонент социальности, сиречь человечности хомо. Но противоречит ли включению в общество его биологичность? Нельзя же во имя самых прекрасных идеалов истребить жизнь в ее натуральном воплощении — хотя бы символически.

Любовь, эрос — это противоположность танатосу, или смерти. Невоплощённая прямо — она толкает к замещению. К творческим актам. Творчество — врождённая потребность личности выходить за рамки культуры, норм и ограничений. В этом оно достигает вершин любви и даже превосходит их.

— Прекрасно. Только ведь и о любви можно сказать, что она есть творчество, правда, Арриг? — тихонько отозвалась Брежана. — И есть еще третий компонент. Я так думаю, свою историю человечество тоже творит. Если не сказать — изобретает.

Дети всё время изощрялись, выдумывая прозвища своему любимцу. Как в пантелеевской «Республике ШКИД», начала с инициалов, а потом покатилось дальше.

— То, что мы сегодня называем развитой гуманитарной культурой личности, основывается прежде всего на хорошем знании истории. Не столько, правда, в её профессиональном и научном, сколько в художественно-литературном изложении. Но даже первое тяготеет более к вымыслу, чем к точности. Мы не обладаем машиной времени, но если бы и обладали — взгляд со стороны может быть беспристрастен немногим более, чем взгляд летописца изнутри эпохи.

Актуальная интерпретация истории — это сегодняшние политические и социальные проблемы, опрокинутые в прошлое. Разумеется, культура не может изменить события прошлого: но вполне может рассказать неправду, умолчать о них или сместить акценты.

Это Горан выступил, не сходя с места, отметил для себя учитель. Самый дотошный, памятливый и независимый из моих питомцев. Немного зануда — но такое простительно гению.

— Культура — это информация. Кто владеет информацией — владеет миром, — кинули с «галёрки» неопознанную реплику.

— И человечками в нём. Поэтому культура — это наша конвенционально нормированная несвобода. Человечество постоянно разрывается между сатанинским и искушением прогресса и стабильностью вчерашней культуры с её традициями. Однако любой традиционализм — это признание социальной неконкурентоспособности данной культуры и призыв к созданию для неё охранительной резервации. Ведь снаружи так неуютно! Такой свежий, холодный ветер!

— А внутри гнезда сплетённых воедино традиций так привычно и удобно, оно так легко отвечает нашим устремлениям к защищённой человечности, то есть, дословно, к гуманности.

Так отвечает тощий, ехидный Радек и вторит ему Ярмила. Странное имя для девочки, отметил учитель. И голос удивительный: почти контральто.

Ей тотчас ответили:

— Гуманитарное начало — это не панацея от бед. Зигмунд Фрейд был первым, кто выступил с осознанной критикой современной ему культуры за то, что она подавляет отдельного человека своими запретами и провоцирует его психические недуги. Но только постмодернизм впрямую занялся поиском некоей новой информативности, которая учитывала бы интересы не только общества, но индивида… В каком-то смысле постмодерн — это идеология равенства человека коллективу. Классическая для постмодернизма смерть автора — это смерть культурного насильника. Деконструкция текста, точнее всей системы культурных текстов, — прямой призыв к свободе.

Росица, подумал Аркадий. Объединила в одном речевом периоде два своих самых пылких увлечения.

Высокий голос с одной из средних парт охотно подхватил:

— Мы ушли в сторону от антитезы «Эрос-Танатос». Кажется, смерть — не более устойчивый и удобный объект для окультуривания, чем жизнь? И более любимый. Оттого культура, особенно то, что называется «культурным романтизмом», воспеванием величия и уникальности народа и нации в прошлом, — одно из универсальных оснований для массового насилия. История свидетельствует, что путь от защиты национальной самобытности до открытия Освенцима и Дахау на самом деле очень короток.

— Только что ты, Гаяна, едва не хлопала в ладоши в ответ на критику Гораном истории, а теперь к ней апеллируешь. Поясни, — попросил учитель.

— Хм-м, — девушка наморщила смуглый лобик, блеснула глазами, похожими… на терновые ягоды, до блеска отмытые дождём, подумал Аркадий. Сизые, как и косы.

— Дон Арриго, вы считаете, что не нужно верить и живым свидетелям вроде наших прабабушек и прадедушек?

Это «будто бы испанское» прозвище он скрытно любил — шло к его волосам смоляного цвета, чуть вьющимся, и точёным чертам, и юношеской осанке. Но старался не показывать: дети разбалуются и начнут льстить каждую минуту. А теперь — чего уж там…

— Верить нужно, Гая. Но и поверять народным опытом. А народная поговорка говорит: «Врёт, как очевидец», «Путает, как свидетель». При всём уважении к твоим родоначальникам, они видели и ощущали на своих плечах лишь тот малый мирок, в который были погружены.

Девушка улыбнулась:

— Да не бойтесь, учитель. Не были наши старшие баба и деда ни в каком лагере. Только слышали о всяких ужасах. После победы.

Я зато был и есть, подумал учитель. Надо было сдержаться. Хотя — напоследок отчего же нет? Хотя — нет доказательств, что его увольняют из лицея за слишком вольные речи и за следование тексту пособия, скрепя сердце, но одобренного министерством. Скорее всего — очередной план-отчёт по учительским зарплатам спустили. Почасовики с мировым именем обходятся слишком дорого, вот родительско-попечительский совет и надавил на директора.

Но травля началась с другого. С участия мировой педагогической знаменитости в протестной акции сомнительного толка.

Дети догадывались лишь о немногом. На школьных порталах ставили информационные заглушки, на персональных компьютерах — устройство отслеживания запросов. Притом и родители следили в свободное от добывания денег время.