Фантош - Татьяна Мудрая

Татьяна Алексеевна Мудрая

Фантош(m)

Широкая кровать, на которой каждое утро просыпается Алек, Алексей, у друзей Алехан, повёрнута изножьем к окну. Всякий раз иные пейзажи, оправленные в широкую стальную раму, изысканную в своей лаконичности. На сей раз там поздняя осень: нагие мокрые ветки, покрытые зеленовато-серым лишайником, тусклая охра павшей листвы, озябшая трава под одеялом из растаявших снежных хлопьев. Необычно крупных. Это красиво — до дрожи. Он сам не знал, что способен так остро отзываться на красоту.

— Чистый Левитан, правда? — негромко отзывается жена. Она, как всегда по утрам, входит в его спальню почти бесшумно, боясь потревожить сон, если вдруг он спит, а не лежит, как бывает нередко, с полузакрытыми веками.

— Сразу видно дочку знаменитого художника, — мигом отзывается Алехан и даже поворачивает на голос большую седую голову.

Полное девичье имя жены — Эрденэ Зориктовна Дондурова, о нём вспоминают, лишь когда приходится предъявлять паспорт на границе, а это редко. Даже по социальной карте она Эльвира Зиновьевна, такой был официальный договор. Фамилия мужа, остальное адаптировано для удобства в обороте. Зафиксировано не как-нибудь — официально. Даже год рождения впору бы поменять: мать взрослых детей, можно сказать, скоро внуки пойдут, а сама как девочка, такие уж они все, моголы. Нежная золотисто-смуглая кожа без единого волоска на теле (кому, как не супругу, знать это), только волосы на голове плотные, непроницаемо чёрные, с металлическим блеском. Широкие скулы, небольшой нос и рот, припухшие веки (как его — эпикантус?), узкие глаза, в тёмной глубине которых не видно белка. Ничего не видно, кроме ночи.

Буддийская богиня.

Сегодня Эрдэ не заплела кос и не скрепила их плоские изгибы широкими серебряными заколками: не захотела, не снизошла? Первое время после того, как отделились младшие, переплетала на радостях каждый божий день. Или просто не успела?

Зато синий парчовый халат с широкой бархатной оторочкой и поясом несёт на себе все цвета летнего вечера. Овальные медальоны расшиты заревым золотом, вздёрнутые кверху головки рукавов простёганы яркой багряной нитью, по чёрному поясу сплошь легли серебряные хвостатые звёзды. И вся эта роскошь — чтобы поднести занедужившему супругу…

— Тебе один кофе с корицей, как всегда, или, может быть, печенья захочешь? Боорцоги не очень сладкие, аппетита не перебьют.

— А знаешь, давай.

…не одни привычные лакомства — саму себя. Драгоценный футляр, жёсткий и почти не расширяющийся книзу, чуть сплющивает грудь, скрадывает излишне пышные бёдра и делает ноги чуть более длинными и прямыми. Эталон древней степной красоты: женщина должна выглядеть хорошей всадницей. Но в то же время — недоступной богиней.

Недоступной для мужа.

Алексей приподнимается в подушках, опираясь локтями, садится. Поправляет узорную тафью, в которой даже спит с не очень давних пор. На низкий лакированный столик хорошей китайской работы — императорские драконы, трёхногие фениксы — водружён такой же чёрный керамический кофейник и две чашечки с иероглифами. Подрумяненные печеньица сложены горкой на белом блюде. Жена присаживается сбоку, наливает обе чашечки, берёт одну под донце, как пиалу: пальцы длинные, тоже словно покрытые лаком, как столик и коротко стриженные ногти. Работа такая — требует ухоженных рук и постоянного массирования пальцев с дорогим питательным кремом.

— Как, вроде удалось сегодня?

— У тебя всё удаётся, за что ни возьмись.

— Странный оборот. За что ни возьмусь? За что ни возьмёшься? Русский язык такой… ну, такой…

— Неважно. Ты знаешь его очень хорошо, Эрдэ.

Алек прихлёбывает из чашки, слегка обжигаясь. Истинный кофе — крепок, словно супружеская любовь, сладок, как отроческий поцелуй, горяч и пылок, подобно зрелой страсти.

— Кстати, как там дети: пишут тебе?

— Кстати? (Следует лёгкая улыбка.) Нет. Не пишут. Говорят по скайпу. Каждый вечер, когда ты уже спишь. Прости.

— Да нет, ничего, — мужчина слегка вздыхает. — Так у них всё идёт по плану?

Привычка — вторая натура. Хочешь добиться точного ответа — спрашивай точно и дословно. Хотя можно схитрить, выдав действительное за желаемое.

Не очень желаемое.

— Не вполне по плану. Земля тянет книзу. Но ведь так всегда — чего уж ожидать от этого создания Мары. Девочке трудно на суше, во время прогулок ноги начали отекать. Мой сын о ней беспокоится. Говорит, как бы не пришлось с нею в море уходить, на приливную полосу. В восьмидесятых годах прошлого века такое рекламировали даже врачи, говорит.

— Я бы на вашем месте о таком даже и думать не смел.

Тихая вспышка характера. На самом деле — что ему до них? Его сын никогда не станет рисковать своей милой. Во всяком случае — в здравом уме.

— Иногда мне кажется, что моя Гаянэ собирается родить дельфина.

— Не шути так. Хотя отчего же такому не сбыться? Жизнь вышла из моря. Богиня родилась из морской пены.

— Теперь ты шутишь, верно?

Боорцоги кончаются чуть раньше кофе. Жена убирает столик вместе с посудой — от ножек на простыне остались вмятины, всё-таки он мало приспособлен к такому делу. Уносит прочь — споласкивать тарелку, мыть пустые кратеры из-под кофе, некогда кипевшего тяжёлой вулканической лавой.

Теперь, набравшись заёмной бодрости, можно одному похромылять в ванную — эвфемизм санузла. Неплохо получается, однако. Эрденэ успокаивает, что скоро восстановятся все до одной нарушенные функции. А как насчёт благоприобретённой агорафобии — с ней-то что будет?

Стены спальни-кабинета — граница личного государства. Кровать — укреплённый замок на холме. Клозет (очень уместное словцо) — место сугубой приватности. Даже если и есть прослушники (а их таки нет, Эрдэ бы точно знала) — журчание воды заслоняет шум мыслей. Шум в мыслях.

Здесь Алексей может упереться руками в специальные боковые поручни по краям — и всласть предаться воспоминаниям.

Вся история началась в разгар лета — июнь, август, может быть, самый конец мая, если погода была необычайно жаркой? Бог мой, как часто в последние годы случается необычное, аномальное.

Переходной мост, неровно покрашенный в извечный голубенький железнодорожный цвет поверх облупленной ржавчины. Перила, оковки бетонных ступеней, какие-то невнятные сетки на самом верху, над головой. Александр Беляев, «Властелин разума», там герой тоже ходил обряженным в похожую стальную паранджу. Экранировался от биотоков.

И молодая женщина, как ныне говорят, среднеазиатской внешности. Тоже вся в ярко-голубом: платье до колен, лента в гладких смоляных волосах.

Алексей бы и внимания на неё не обратил, но поймал затылком вопрос:

— Не знаете, электричка на Москву скоро пойдёт?

Голос был низкий, звонкий, удивительного какого-то тембра… позже Алек всё пытался воспроизвести его в голове, но не мог. Вот при ней самой — ещё как-то, а без неё — ну никак. А сейчас улыбнулся, ещё не разглядев хорошенько лица. Поймав уголком глаза.

— Через полчаса обыкновенный, а экспресс — на пять минут раньше, — ответил он. — Считайте, что вам повезло.

— Мне уже повезло без счёта, — отозвалась женщина.

Тут он, наконец, обернулся.

Азиаточка сжимала в охапке портфель, прижав к груди. Пухлый, старомодный и похожий на грудного младенца в конверте.

— Книги?

— Ну да. Учебники. Экзамен с плеч свалила.

И как-то, слово за слово, оба разговорились. Алеку было нелегко сдвинуть себя с тормозов: все мысли были о Ляльке, Елене, которая так внезапно, так подло бросила его одного с малым ребенком. Затверженный лейтмотив всей его жизни. Но сегодня был его час — и Алексей, недавний доктор физико-математических наук, который в поте лица зарабатывал лекциями на нянек и усиленное молочное питание, с неподдельным интересом выслушивал рассказ о том, как для сдачи кандидатского минимума пришлось прикрепиться к Боровицкому мединституту.

— В других местах за деньги, а здесь так согласились. Говорят, даже рады будем, городок захолустный, так хоть прозвучит. Все пятерки получила, — женщина похлопала портфель по выпяченному нутру. — Сегодня был последний экзамен, по специальности.

— Какая? — спросил из вежливости.

— Общая нейрохирургия.

Это не говорило ему практически ничего — разве что приходилось в надежде на приработок оформлять патенты: приборы с волоконными световодами и прочее. Там всегда присутствовала строка или другая насчёт использования в медицине — надо же предусмотреть все возможности.

Они спускались по переходному мосту — женщина спереди. От того, что она судорожно обнимала свою ношу, подол приподнялся до подколенок. Алек мимоходом отметил кривоватые ноги, слишком короткие для туловища. Словно у японки.