Брекен и Ребекка - Уильям Хорвуд

Множество мыслей пронеслось у него в голове, но он молчал, глядя в ясные глаза Ребекки, а когда этот вихрь наконец улегся, Броум заговорил о том, что лежало у него на сердце:

— Как мы поступим, Ребекка?

Она сделала шаг вперед, притронулась к нему, и ему сразу же стало легче. Потом она повела его за собой по Розиным туннелям, и они, по-прежнему не говоря ни слова, принялись вместе замуровывать проходы, отступая перед растущей стеной, время от времени отряхиваясь от осыпавшейся на них земли. Они поступили так, как было принято в «Луговой системе.

— Ты останешься здесь? — спросил Броум, и это прозвучало как просьба. Он знал, что присутствие Ребекки окажется огромным благом для луговых кротов, для которых кончина Розы была невосполнимой утратой.

Она кивнула и тут же растерялась, понимая, что Роза возложила на нее миссию целительницы и задача эта невероятно трудна, а может, и невыполнима. Она еще столького не знает, о стольком не успела спросить. Ну что ж, она станет целительницей и какое-то время поживет здесь, ведь ей некуда податься, во всяком случае возвращаться в Данктон пока еще не время. На этот раз Броум прочел ее мысли: он подошел поближе, остановился, примяв передними лапами насыпанную ими землю, и сказал:

— Поверь, все будет хорошо. Ты очень нужна многим из здешних жителей. — Он слегка замялся, а потом все же добавил: — Могут возникнуть проблемы, если они узнают, что вы с Кеаном...

Ребекка бросила на него проницательный взгляд, и он умолк, не договорив до конца. Он еще не встречал кротов, которые обладали бы такой же силой, как Ребекка.

— Целитель не может жить во лжи, — мягко возразила она. — Мы с Кеаном были вместе, а потом два крота из Данктона, Рун с Мандрейком, убили его.

— Что ж, — ответил Броум, — я позабочусь о том, чтобы все здешние обитатели узнали, кто ты и почему живешь у нас. А преодолеть их подозрительность и недоверие сможешь только ты сама.

— Если бы Стоункроп был здесь, я поговорила бы с ним и он бы все понял, — сказала она.

Броум сокрушенно покачал головой.

— Стоункроп ушел... Он рвался отомстить за гибель Кеана, но мне удалось убедить его, что это может дорого нам обойтись.

— Ребекка улыбнулась: конечно, все это так похоже на Стоункропа.

— Он узнал, что в системе, вроде бы расположенной недалеко отсюда, появился знаменитый воин, и отправился к нему вместе с другими кротами. Они уже вернулись обратно, а Стоункропа с ними не было.

Ребекка поникла головой. Стоункроп погиб или пропал без вести? Скольких уже нет здесь? Кеан, Брекен, Халвер, Стоункроп, Мандрейк. Почему так много? Ей вдруг показалось, что все ее бросили, но она тут же поняла, что неправа: «Нельзя думать только о себе!» Вслух она сказала:

— Брекен был рядом с Кеаном, когда тот умер, — словно пытаясь немного утешить Броума, а вместе с ним и других луговых кротов, оплакивавших Кеана.

— А кто такой этот Брекен? Все жители Данктона, которых я встречал, упоминали о нем: и ты, и Меккинс, и даже Комфри. У тебя были кротята от него?

Ребекка покачала головой:

— Он жил в Древней Системе неподалеку от Камня... и знал тамошние туннели как никто другой. Это особенный крот.

— Но если он скрылся в глубине болот, мы его больше не увидим, оттуда никто еще не возвращался, — сказал Броум.

— А он вернется, — ответила Ребекка, и на этом разговор закончился.

Ребекка выкопала себе нору неподалеку от той, где жила Роза, но до чего пустой и голой казалась она ей по сравнению с уютным жилищем Розы, в котором вечно царил беспорядок! Как сильно ей недоставало аромата множества различных трав!

Хотя нора Виолеты находилась рядом, виделись они редко, потому что Виолета почти все время где-то пропадала: она прижилась в Луговой системе, и даже в речи ее появились интонации, свойственные луговым кротам. А Комфри держался поблизости от Ребекки. Он уже повзрослел и обзавелся собственной норой, проделав множество длинных извилистых ходов — ничего подобного Ребекка прежде нигде не видывала. Он не очень-то радовался, когда Ребекка заходила к нему, но ей удалось заметить, что Комфри, подобно Розе, отличается чистоплотностью и склонностью к беспорядку.

У него сохранился живой интерес к травам, который и толкнул его совершить первую дальнюю вылазку и на время покинуть окрестности норы и Ребекку. Однажды она сказала при нем, что соскучилась по запахам трав и ждет не дождется времени, когда сможет наведаться в Данктон и насобирать там растений. На следующий день Комфри пропал. Он вернулся через два дня, потоптался у входа в нору и положил на землю охапку молодых светло-зеленых стебельков.

— Это р-ромашка, — как ни в чем не бывало сообщил он. — Цветов еще нет, но когда они появятся, я тебе принесу. Но стебельки тоже пахнут.

В тот же день произошло еще одно событие, и тогда Ребекке показалось, что сгустившиеся у нее над головой тучи начали рассеиваться. Она услышала, что кто-то робко скребется у входа в нору, и, выглянув наружу, увидела, что там стоит, переминаясь с лапы на лапу, молоденькая смущенная кротиха. Когда Ребекка вышла к ней, кротиха посмотрела на нее, явно не зная, что сказать. Вид у нее был несчастный.

— Что случилось, моя хорошая? — ласково спросила Ребекка.

Кротиха продолжала стоять на месте, нервно поскребывая когтями по земле, и наконец выдавила из себя:

— Виолета сказала, что ты мне поможешь.

Ребекка подошла к ней почти вплотную и спросила:

— Вы дружите с Виолетой?

Самка молча кивнула.

— Что тебя беспокоит? — участливо продолжала расспрашивать Ребекка.

Кротиха постояла, раскачиваясь из стороны в сторону, устремив умоляющий, отчаянный взгляд на Ребекку, а потом воскликнула:

— Я не знаю! — И расплакалась.

Прикоснувшись к ней лапой, Ребекка почувствовала, что мех у нее холодный и влажный, а голова чересчур горячая. Ребекка принялась ласково ее гладить, осторожно притрагиваясь к ней, и постепенно самка успокоилась и пришла в себя. И тогда Ребекка стала шепотом говорить ей на ушко слова, от которых делается легче, говорить и говорить о травах, которые сейчас так бы ей пригодились, но их нет, лишь тихий голос от сердца к сердцу, и какие слова ты при этом выбираешь, не имеет значения. И вот наконец кротиха встрепенулась, просияла и, поблагодарив,