Брекен и Ребекка - Уильям Хорвуд

Проявления зла были многообразны. Раньше с приходом весны в Данктоне повсюду появлялось множество цветов, но в этом году они начинали увядать, едва успев расцвести: белые лепестки диких анемонов покрывались темными пятнами и безвольно поникали, болтаясь на чахлых стебельках, и даже пролески с их стрельчатыми листочками, чье цветение всегда проходило пышно и буйно, еле-еле пробились сквозь слой слежавшейся прошлогодней листвы, чтобы затем загнить на корню. Солнце, обычно радовавшее всех в конце марта теплом и ярким светом, оставалось бледным и пряталось за облаками, а его лучи заливали все вокруг холодным светом, никого не грея и не радуя.

Листва на деревьях не спешила распускаться, и в середине апреля лишь на боярышнике и конском каштане начали проклевываться почки — едва заметные зеленые крапинки среди черных стволов и голых ветвей. Казалось, зима не хочет уходить из леса.

Обитатели системы старались по возможности отсиживаться где-нибудь в пределах своей территории, а если кто-то из задиристых боевиков претендовал на их участок, они тут же уступали его без боя. Некоторые из кротов, стремясь войти в доверие или свести давнишние счеты, доносили боевикам на своих ни в чем не повинных соседей. А другие, дрожа от страха, затаились в норах и выбирались оттуда лишь в поисках пищи. Неделя проходила за неделей, а обстановка становилась все более гнетущей.

Страх и подавленность сказались на жизни всей системы: в тот год забеременело куда меньше самок, чем обычно, вдобавок у многих произошли выкидыши, и они остались без потомства. Такие самки с особой остротой ощущали собственную уязвимость, и к тому же Рун явственно дал понять, что недоволен ими. К самкам, которые все же принесли потомство, он относился благосклонно — не потому, что появление кротят всегда радость, а потому, что в будущем, на которое распространялись черные замыслы Руна, эти малыши смогут пополнить ряды боевиков.

Наступил апрель, и Рун постепенно перестал с тревогой думать о возвращении Мандрейка. В последний раз его видели в Гроте Темных Созвучий, когда он обрушил гору камней, чтобы преградить путь преследовавшим его боевикам, и с тех пор вестей о нем не поступало. Рун разместил несколько боевиков вокруг Древней Системы — на территории, где некогда обитал Халвер, на территории Брекена, простиравшейся между лугами и прогалиной, где стоял Камень, а также в других местах, где начинались туннели. Но никто ни разу не видел Мандрейка, ничего о нем не слышал, и Рун начал склоняться к мысли, что все закончилось само собой и Мандрейк сошел с ума и умер где-то посреди заброшенных туннелей или же навеки покинул систему, отправившись на поиски другой, которую надеялся подчинить себе так же, как подчинил когда-то Данктон. Но где бы он теперь ни находился, боевики ни за что не пустят его обратно.

Как бы там ни было, когда пошла вторая неделя мая и воздух стал постепенно, словно с неохотой, согреваться, Руном овладела идея, которую он уже давно вынашивал: совершить нападение на Луговую систему.

Рун уже давно подозревал, что луговые кроты вопреки представлениям обитателей Данктона не так уж сильны. На протяжении последних лет число столкновений между жителями двух систем уменьшилось, и Рун счел примечательным тот факт, что луговые кроты оставили без последствий нападение на Кеана. Он предполагал, хоть и ошибочно, что раненому Кеану удалось вернуться в Луговую систему, и на основании этого предположения заключил, что боевая мощь луговых кротов не так уж велика, ведь иначе они пошли бы в атаку на Данктон или по крайней мере попытались отомстить. Но даже во время брачного сезона, когда луговые кроты обычно совершали вылазки, ничего подобного не произошло.

Рун решил, что пришло время совершить пробное нападение на обитателей лугов. Задавшись этой целью, в конце мая он созвал боевиков в Вестсайд.

❦

Жители Луговой системы восприняли кончину Розы как тяжелую утрату, ведь они сильно ее любили. Особенно опечалился Броум, который бесконечно дорожил ее доверием и ее мудрыми советами: они помогли ему прийти к власти мирным путем, поступая во всем по справедливости.

Когда ему сообщили о том, что Роза скончалась, он тут же отправился на ее территорию, ведь согласно традициям луговых кротов нору, где жила целительница, и примыкающие к ней ходы должны замуровать те, кто был ей особенно близок. Он обнаружил в самой норе лишь тело Розы, а затем гвардеец отвел его к выходу из основного туннеля на поверхность, возле которого стояла Ребекка, глядя поверх колышущихся трав на темневший вдалеке любимый ею лес. Рядом с ней примостился один из кротышей.

Броум не знал, как ему лучше обратиться к Ребекке, ведь на протяжении последних месяцев она жила в тесной близости в Розой, а такого не удостаивался никто другой, поэтому он проговорил довольно-таки сухо:

— У нас принято замуровывать норы.

Ребекка повернулась и посмотрела на него устало, грустно и в то же время умиротворенно. Броум, привыкший к тому, что другие кроты относились к нему с некоторым подобострастием, с облегчением заметил, что Ребекка не склонна перед ним заискивать. Он увидел, что она испытывает лишь печаль по поводу кончины Розы, которую любила всей душой.

— А у нас в системе принято предоставлять тела покойных на волю сов,— ответила она и мягко улыбнулась в знак сочувствия его горю.

Броум слегка опешил под ее открытым взглядом. Он повернулся к Комфри и спросил:

— А как его зовут?

Ребекка промолчала, давая понять, что Комфри уже не маленький и может сам ему ответить.

— Меня зовут К-комфри, — сказал кротыш, — и я из Д-д-данктонского Леса. — Броум улыбнулся и кивнул, тогда Комфри заговорил снова: — Мой отец — тот самый Брекен, который скрылся среди болот. Н-но он еще вернется.

Меккинс успел поведать Броуму печальную историю о судьбе Брекена, поэтому он снова улыбнулся и рассеянно кивнул, полагая, что все это выдумала Ребекка, чтобы утешить кротыша, ведь доселе ни один из кротов не возвращался оттуда назад. И тут он с изумлением заметил на лице Ребекки сердитое выражение, как будто она прочла его мысли и молча возмутилась, настаивая на том, что все сказанное ею Комфри — чистая правда.

Это удивило Броума и привело его в благоговейный трепет. Еще никому не удавалось свободно читать его мысли. Взглянув на Ребекку повнимательнее, он вдруг увидел, что она очень красива и ее темно-серебристая шубка лучится светом, как ясное небо после