ОНО - Стивен Кинг

— Что?

— Соломенная Голова думает, что Томми Сендс и Пат Бун поют рок-н-ролл, — сказал Ричи, — но он так думает, потому что он больной. Элвис поет рок-н-ролл, Эрни К. Доу поет, рок-н-ролл, Карл Перкинс поет рок-н-ролл, Бадди Холли. «О-о, Пегги… моя Пегги…»

— Прошу тебя, Ричи, — сказал Бен.

— А еще, — сказал Майк, налегая на лопату, — Фате Домино, Чак Берри, Литл Ричард, Шеп и «Лаймлайтс», Лаверн Бейкер, Френки Лаймон и «Тинэйджеры», Ханк Баллард и «Миднайтерс», «Коастерс», «Айсли Бразерс», «Кресте», «Чордс», Стик Макги…

Они смотрели на него с таким изумлением, что Майк рассмеялся.

— Я запутался сразу после Литл Ричарда, — сказал Ричи. Он любил Литл Ричарда, но если у него и был этим летом тайный кумир в рок-н-ролле, то это — Джерри Ли Льюис. Его мать случайно вошла в гостиную в тот момент, когда Джерри Ли выступал в «Американской эстраде». Как раз в эту минуту Джерри Ли влез на пианино и играл на нем, вися вниз головой. Он пел «Студенческий рок-н-ролл». Какое-то время Ричи был уверен, что мать упадет в обморок. В обморок она не упала, но она была настолько потрясена увиденным, что за обедом поставила вопрос о том, чтобы отправить Ричи провести остаток лета в спортивном лагере. Теперь Ричи занавесил глаза волосами и запел: «Давай, детка, все кошечки в университете танцуют рок-н-ролл…»

Бен обошел вокруг ямы, потирая большой живот и сделав вид, что его вот-вот стошнит. Майк зажал нос и так засмеялся, что из глаз хлынули слезы.

— Что-то не так? — спросил Ричи. — Что вас беспокоит, ребята? Это же здорово! Я хочу сказать, что это действительно здорово!

— О, парень, — сказал Майк, но он так сильно смеялся, что едва мог вымолвить слово, — это же бред! Я хочу сказать, что это действительно бред!

— У негров нет вкуса, — сказал Ричи. — Я думаю, об этом написано даже в Библии.

— О, мамми, — простонал Майк, смеясь еще больше, а когда Ричи с искренним недоумением спросил, что это такое было, Майк свалился на землю и принялся кататься по ней, подвывая и держась за живот.

— Ты, наверное, думаешь, что я завидую, — сказал Ричи. — Ты, наверное, думаешь, что я тоже хочу быть негром.

Теперь и Бен сполз вниз, дико хохоча. Его тело колыхалось и тряслось, глаза вылезли из орбит.

— Хватит, Ричи, — выдавил он. — Я сейчас наложу в штаны. Я по-по-подохну, от смеха, если ты не пере-рестанешь…

— Я не хочу быть негром, — продолжал Ричи. — Кому охота носить розовые штаны и жить в Бостоне, и покупать пиццу по кусочкам? Я хочу быть евреем, как Стэн. Хочу иметь залоговый магазин и продавать переключатели для бритв, пластиковые собачьи подстилки и подержанные гитары.

Бен и Майк рыдали от смеха. Их смех эхом перекатывался по зеленым джунглям оврага, пугая птиц и белок на ветках. Их смех был полон беззаботной юности, жизненной силы и свободы. Почти каждое живое существо, уха которого достиг этот жизнерадостный смех, так или иначе отреагировало на него, но существо, которое вынырнуло из широкой бетонной трубы водостока и снова пропало в верхней части Кендускеага, не было живым.

Накануне внезапно разразилась сильная буря (будущий штаб не сильно пострадал, потому что с тех пор, как ребята начали копать яму, они каждый вечер тщательно накрывали ее куском брезента, который Эдди стянул с киоска Уолли Спа; брезент пропах краской, но свое предназначение оправдывал), и в сточные трубы под Дерри часа два-три, не меньше, бурлящим потоком стекала вода. Этот неистовый поток воды и вынес на свет Божий свой страшный груз.

Это было тело девятилетнего мальчика по имени Джимми Куллум. На его лице кроме носа не было больше ничего. На том месте, где должно было быть все остальное, осталось сплошное месиво. Этот кусок сырого мяса был сплошь усыпан глубокими черными отметинами, которые, кажется, мог опознать только Стэн Урис: это были следы от птичьего клюва. Очень большого клюва.

Билли и Эдди с набранными на свалке досками переходили по камням Кендускеага менее чем в сорока ярдах от трупа. До них долетел смех Ричи, Бена и Майка. Они улыбнулись и поспешили дальше, чтобы узнать, что такое смешное произошло за время их отсутствия, не заметив останков Джимми Куллума.

Они по-прежнему продолжали смеяться, когда на пустошь, качаясь под тяжестью досок, пришли Билл и Эдди. Эдди, обычно бледный, как сыр, даже порозовел. Они свалили доски, пополнив свои почти истощившиеся запасы. Бен выбрался из ямы, чтобы проверить находку.

— Хорошая работа, — сказал он. — Ничего себе! Здорово! Билл рухнул на землю.

— Мне сссейчас умереть от ррразрыва ссердца или нннемного пподождать?

— Немного подожди, — рассеянно сказал Бен. Он принес кое-какие свои инструменты и теперь осторожно ходил по новым доскам, выдергивая гвозди и болты. Одну доску он отбросил в сторону, потому что она была расколота. Он постучал по другой доске, и она по крайней мере в трех местах издала гнилой звук. Эту доску он тоже отбросил в сторону. Эдди сидел на куче земли и наблюдал за ним. Пока Бен вытаскивал гвоздодером старый гвоздь из доски, он трубил на своем аспираторе. Гвоздь визжал, как маленькое отвратительное животное, на которое наступили, а ему это не понравилось.

— Если ты поранишься ржавым гвоздем, у тебя может получиться гангрена, — сказал Эдди Бену.

— Да? — спросил Ричи. — А что такое гонорена? Название как у венерической болезни.

— Эх ты, птичка божия, — сказал Эдди. — Не гонорена, а гангрена, то есть заражение крови. А еще может быть столбняк. То есть сжатие челюстей. В ржавчине содержатся такие специальные микробы, которые, когда порежешься, проникают в тело, и твоим нервам хана, — лицо Эдди стало пунцово-красным, и он сделал из аспиратора быстрый вдох.

— Сжатие челюстей, о, Господи, — потрясенно произнес Ричи.

— Еще бы. Сначала твои челюсти сжимаются так плотно, что ты не можешь даже открыть рот, не то что есть. Приходится прорезать дырку в щеке и кормить тебя жидкостью через трубочку.

— Вот это да, — сказал Майк, выпрямляясь в яме. Его глаза были широко раскрыты, и белки на темном лице казались очень белыми. — Не может быть!

— Это мне рассказывала мама, — сказал Эдди. — Потом сжимается глотка, ты больше не можешь есть и начинаешь умирать. Они молча обдумывали ужасные последствия болезни.

— И нет никаких лекарств, — усилил впечатление Эдди. Тишина.

— Поэтому, — отрывисто сказал Эдди, — я всегда опасаюсь ржавых гвоздей и тому подобного дерьма. Когда-то мне делали укол от столбняка, и это действительно больно.

— Тогда почему бы тебе не пойти с Биллом на свалку и не отнести весь этот хлам обратно? — спросил Ричи.