Осада (СИ) - Кирилл Берендеев

– Чего радуешься, – тут же охолонула его Надежда. – Завтра там соберется тысяч двадцать, а то и полгорода.

– Я подготовил указ о введении режима ЧП.

– Ты вдруг так испугался своего народа? Он же только тебя поставил.

– Как поставил так и снесет, Дальний Восток все-таки, – буркнул Лаврентий, впрочем, настолько тихо, что супруга, которой явно не предназначались эти слова, их и не услышала. И уже громче добавил. – Никогда бы не стал запрещать, коли не зомби.

– То есть не о своей репутации беспокоишься.

– Надь, оставь эти дурацкие шпильки. Как не надоело. В городе полным-полно мертвяков, а все силы заняты тем, что охраняют митингующих. Это ненормально.

– Конечно, ненормально, убери оцепление  и отправь его на прочесывание города.

– Мило. А кто будет защищать митинг, если на него мертвяки нападут? Или мне прикажешь всем оружие выдать, для самообороны. Эдак мы половины города недосчитаемся через полчаса.

– Да не дай бог, – тут же открестилась супруга, но своей позиции, понятно, не изменила, уже из вредности. Они препирались несколько минут, наконец, новый звонок заставил Дзюбу вытурить главу собственной Администрации из кабинета и закрыть дверь на замок. На сей раз беспокоил Тикусемо.  Дзюба недовольно поморщился, Акио-сан, уже на правах прямого посредника, звонил каждый день утром и вечером, то узнавая обстановку, то напоминая о соглашениях, которые Лаврентий обязался выполнить в кратчайший срок. В первую очередь, конечно, Курилы, Дзюба согласился обменять их на гуманитарную помощь и режим наибольшего благоприятствования, документы давно лежали на столе, но после не случившегося визита Маркова он все не решался вынуть их из сейфа.

Как теперь не решался на многое. Вставить слово поперек супруге, к примеру; вот странно, прежде он с таким успехом манипулировал своими женщинами, диктовал им условия, переменял одну на другую в случае неуспеха. То же поначалу было и с Надей. А теперь… влюбился он что ли.

Дзюба поднял трубку. Тикусемо любезно поздоровался, пожелал доброго дня, поинтересовался самочувствием, надо полагать, разговор предстоял долгий и сложный, раз уж ему предшествовали такие преференции. Лаврентий взаимообразно поговорил и о состоянии самого Акио-сана, тот благоразумно ушел от ответа, и тут уже приступил к делу. Разведка его работала будь здоров, Дзюба еще не получил всех сведений о случившихся митингах, акциях протеста, манифестациях и просто погромах, а Тикусемо уже интересовался его мнением, манипулируя цифрами так, будто речь шла о далекой истории.

– Полагаю мэр Хабаровска поступил разумно, воспрепятствовав проведению массового митинга, дабы избежать как возможных беспорядков, так и унижения вашего общего благоприобретенного статуса, – снова без запинки на хорошем русском глаголал представитель страны восходящего солнца, – Видите ли, Лаврентий Анатольевич, вам пока нечего бояться, я уже исхожу из опыта нашей новейшей истории. Тогда в равной степени много было столкновений на почве перемен, заготовленных для нас нашими для кого поработителями, для кого избавителями – именно этот вопрос стоял очень остро, гораздо острее, нежели для вас сейчас. Но наше правительство поступило весьма мудро, не давая разгуляться противостоянию, и подавляя наиболее активные попытки противодействия его курсу, разумеется, в рамках демократических процедур, именно так, как поступили вы, как поступил мэр Хабаровска, – говорить, что разгон демонстрации целиком и полностью инициатива мэра, Дзюба не стал. Тикусемо продолжил успокаивать, рассказал о беспорядках в Комсомольске-на-Амуре, оказывается, пока эти сведения до президента Дальневосточной республики не дошли, ночью там случились столкновения, были разгромлены дом культуры, несколько магазинов, сожжено два десятка машины. Сходная ситуация сложилась и в Николаевске-на-Амуре. Вам должны были рапортовать о подобном.

– Ну да, разумеется, – Дзюба недовольно подумал, когда же до него самого сведения будут доходить с той же скоростью, что до японских ушей. Вообще, откуда у Тикусемо такая разветвленная сеть в его вотчине, ведь японцам не позволялось никогда и никуда лезть на территории Дальнего Востока, шутка сказать, даже договор о мире Россия так и не подписала, продолжая, как и СССР, находится с Японией в состоянии войны. Ни территорий ни отдавала, даже намеков не было, не то, что Китаю. Да что территории, совместных предприятий на пальцах пересчитать. И все же японцы сорганизовали тут мощное подполье, и это при том, что особой любви к ним на Дальнем Востоке не наблюдалось, но с другой стороны, разве не покупалось владивостокцами все японское, разве не туда, а не в Китай, отправляли родители детей на обучение, а бизнесмены сотрудников на переквалификацию? Да и в последние годы все больше находилось желающих перебраться на острова. Или хотя бы получить паспорт, красную книжицу для безвизовых поездок или получения приличной пенсии.

Дзюба хмыкнул, вспомнив изречение какого-то позабытого римского, должно быть, мыслителя, висевшего над столом у Ткаченко: «Ubi bene ibi patria». Как ни пытались власти воспитать новое поколение россиян в любви к родине, а только для них воистину родиной становилась та страна, где им было хорошо. Несмотря на миллиардную программу по поддержке патриотических настроений, созданию подобий пионерских лагерей и усиленную накачку молодежи правильными мыслями и идеями. Вот только молодежь здесь смотрела совсем в другую сторону. Далеко от Москвы формировался иной мир, иные люди. Поэтому лишь тут оппозиция могла себе позволить многое, на что оказывались неспособны их московские или питерские коллеги, пытаясь обработать безразличный ко всему молодняк, впитавший как дух нигилизма, так и презрения к переменам, а потому выбравший самый простой и естественный путь – саморазрушения. Кажется, именно этот путь и почитался наиболее патриотическим. Мы гордимся Россией, но пальцем не пошевелим, чтобы хоть что-то для нее сделать, ведь за все отвечает партия и правительство. Интересно, что они делают теперь, когда партия и правительство сосредоточено в одном городе и управляет от силы еще несколькими соседними?

Тикусемо напомнил о себе, заявив еще раз о поддержке действий нового президента правительством и парламентом Японии, о чем он может официально доложить, и напомнил о протоколах, которые должен передать Дзюбе на рассмотрение сегодня же. Лаврентий хотел было пригласить Акио-сана к себе, но тот по старой привычке конспиратора предпочел встречу на нейтральной стороне, в гостинице. Они договорились встретиться в люксе «Версаля», которую новая власть держала специально для подобных встреч.

Едва он повесил трубку, телефон зазвонил снова – вот это как раз отчитывались его ставленники на местах из Комсомольска-на-Амуре, Магадана, и других городов. Дзюба слушал молча, коротко уточнял детали и переключался на следующего. У него неожиданно сложилось впечатление, что все доклады готовились в одном источнике, и источник этот был как раз японская разведка – столь малым было различие между словами Тикусемо и губернаторов и мэров городов.

Перед отъездом в «Версаль», он распорядился отправить в Якутск своего человека на пост губернатора, уже не президента, республика понижалась в статусе до области. И к нему отряд «товарищей в штатском».

Тикусемо его уже ждал в номере. Пожал руку, пригласил войти, будто он здесь являлся хозяином, а не гостем.

Отчасти, так и есть, с неохотой подумал Лаврентий. В последнее время особенно. Будто прогнав Москву, заместо нее получил Токио, и почти без передышки. Впрочем, они всегда ориентировались на восточного соседа, выделявшего деньги, поддерживающего морально, заступавшегося, помогавшего тем или иным способом. Они, что говорить, приспособились к его ненавязчивому присутствию, к его всегда вроде бы дельным советам. К тому, что у них есть надежный тыл. Да и то, разве сам Дзюба рассчитывал на собственных граждан, когда отказал в посадке самолету Маркова? Да и то сказать, его друг Ткаченко, министр внутренних дел, так и не перевез обратно свою семью. Возможно, сам сидит на чемоданах, на всякий случай. Не он один такой, те, кто не осмелились бежать в Москву, бежали или собирались бежать в Токио, туда, где их могли обеспечить защитой и уверенностью в завтрашнем дне. Чего не мог наверняка обещать Дзюба. И не уехавшие, но уже определившиеся, теперь сидели и ждали, глядя на происходящее с отстраненностью туриста, усидит, не усидит их президент. Развалится или не развалится их республика. И поскольку у Дзюбы не оставалось людей в запасе, он вынужден был прибегать к их услугам, прекрасно понимая, чего эти услуги стоят.

Акио-сан молча, без обычного своего красноречия, подал папку с проектом договора на двух языках. Дзюба пристально просмотрел его: на сей раз, даже удивился. Япония отказывалась от своих претензий на Южный Сахалин, видимо, силенок уже не хватало, оставляя за собой Курилы. В обмен Дальневосточная республика получала гуманитарную помощь, военное сотрудничество, безвозмездный транш и выклянченный министром иностранных дел проезд по внутреннему паспорту в страну восходящего солнца, и пребывание там на срок до тридцати дней. Чем-то похоже на пакт Молотова – Риббентропа. Вот только территории делились не чужие, а собственные. И бессилие обменивалась на наемническую силу.