Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг. - Виктор Петелин

Никогда не забуду первого знакомства с Шолоховым. В 30-х годах мы, начинающие критики, спорили о вопросах его художественного метода, говорили о близости «Тихого Дона» к романам Л. Толстого, критиковали «теорию непосредственного впечатления», бывшую тогда в моде, утверждали, что Шолохов – писатель огромного дарования, что первая же книга его романа «Тихий Дон» представляет собой несравненную эпопею. К сожалению, «Донских рассказов» ни я, ни мои товарищи еще не знали.

Но уже тогда Шолохов рисовался нам литературным колоссом, который сразу проявил все измерения своего художественного вдохновения. И мы, неопытные юнги литературы, не ошибались тогда, давая столь высокую оценку адмиралу литературы. Одного только мы не знали. В этом сравнительно небольшого роста человеке было нечто богатырское не только в духовном, но и в физическом отношении. Это мы почувствовали во время его пребывания в Грузии. В ветреную погоду он одолел крутые тропинки к пещерам Вардзии с той же удалью, с какою мчится на своем иноходце казак по донским степям. Мы не заметили его усталости. Мы, его чичероне, нуждались в отдыхе, а он без устали все шел и шел вперед.

Удивительной воли человек! В Цинандали он полушутя говорил о своей выдержке и воле, призывая меня в свидетели того, что он, Михаил Шолохов, находясь в райских погребах и марани Цинандали, даже не прикоснулся к дарам Бахуса. И тут же выражал сомнение – вряд ли кто в это поверит. Он обладает исключительным чувством юмора, и дед Щукарь – это не просто фольклорный образ, как думают некоторые критики, это непосредственное отражение шолоховской души.

Истину, правду он говорит прямо, не стесняясь. Человека ценит не по занимаемой им должности, а по богатству внутреннего мира. Однажды он беседовал с нами до самой зари. В ту ночь по нашей просьбе Михаил Александрович написал прекрасные слова о Важа Пшавела, да так, что не понадобилось менять ни буквы: свободно, легко, непринужденно, каллиграфическим почерком. Эти слова известны сейчас каждому грузинскому литератору.

Передавая мне рукопись, Шолохов сказал: до юбилея Важа Пшавела прошу не публиковать. Это было 23 июня в 3 часа ночи. Юбилей должен был состояться 27 июля. Я поступил так, как просил меня Михаил Александрович: слово о Важа Пшавела было передано в прессу 26 июля и опубликовано в день юбилея великого грузинского поэта.

Шолохов притягивает к себе людей как магнит. В обществе друзей он необыкновенно обаятелен. Что только не расскажет, не вспомнит! Рассказывает живо, увлекательно, остроумно. Его можно слушать без конца и не соскучиться. Когда он рассказывает, перед вами – Шолохов-романист.

В июле 1961 года мы гостили в Вешенской. Шолохов покорил нас своей непосредственностью, заботой и вниманием. Очарованный грузинскими лирическими песнями, Шолохов с увлечением (в который раз!) слушал Цицино Цицкишвили и Нателу Кирвалидзе, виртуозному исполнению которых аккомпанировал автор, талантливый композитор Сандро Мирианашвили. Во второй наш приезд в Вешенскую хозяев очаровало пение Венеры Майсурадзе и музыкальное сопровождение Медеи Гонглиашвили. Шолохов с удовольствием погружался в море чарующих грузинских мелодий.

Нас принимали в Вешенской так сердечно, что восхищенный Георгий Леонидзе сказал: «Только истинно великий человек, который и в гостеприимстве гений, мог оказать столь ласковый и сердечный прием…» Я осмелился тогда по аналогии с Горьким назвать Шолохова Гомером в прозе XX века. Георгию Леонидзе это сравнение очень понравилось, он даже несколько раз так и обратился к Шолохову.

Оригинальность – самая сильная внутренняя стихия его творческого духа, заложенная в его же естественности и простоте.

В июне 1961 года Шолохов вместе с Георгием Леонидзе и Давидом Мчедлишвили был моим гостем. Среди приглашенных было немало журналистов и фоторепортеров, которые не давали покоя автору «Тихого Дона». Его фотографировали во всех ракурсах – то в профиль, то в фас, а он, казалось, не обращал на это никакого внимания. Но спустя некоторое время я убедился, что Шолохов – не любитель подобных церемоний и мирится с ними по мере необходимости. Когда, собираясь в Вардзию, мы вышли в боржомский парк, большая группа отдыхающих окружила писателя и попросила его сфотографироваться вместе с ними. Оказывается, они подкарауливали Шолохова, расставив повсюду «пикеты». Но он в очень вежливой форме отказался фотографироваться, сославшись на трудный день, который ему предстоял..

В тот вечер в моем доме разговор шел о прозе, затем перекинулся на общие литературные проблемы. Шолохов проявил при этом фундаментальные знания по грузинской литературе и искусству, что привело всех нас в восторг. Георгий Леонидзе не мог скрыть своей радости по поводу того, что такой большой писатель прекрасно знает не только Шота Руставели, Важа Пшавела, Илью Чавчавадзе, Акакия Церетели, но и разбирается в грузинском фольклоре. Этот вечер никогда не забудется…

Во время пребывания Шолохова в Грузии мы строго соблюдали традиции грузинского гостеприимства, но, когда приехали к автору «Тихого Дона» в Вешенскую, перед нами наполовину в шутку, наполовину всерьез встала «проблема»: кто же лучший хозяин?

В 20–30 километрах от Вешенской в просторной палатке на берегу реки Хопер, после рыбалки Шолохов устроил нам пир. Это было 21 июля 1961 года. Среди гостей находились крупный норвежский издатель с супругой, которые полностью разделяли наш восторг перед гостеприимством Шолохова. В тот день волшебные звуки грузинских мелодий в исполнении наших замечательных певцов разнеслись над донскими степями, где некогда жили бессмертные герои «Тихого Дона» и «Поднятой целины», где еще раньше мчали своих иноходцев правдивые сердцем люди, самоотверженные, бесстрашные казаки Разин и Пугачев. Было нечто прекрасное, патетически возвышенное и героически романтическое в этих встречах на берегу Хопра.

Не скрою, все это время меня не покидала мысль о том, что 27 июля должен состояться юбилей Важа Пшавела, что масса дел осталась незавершенной и доклад еще не написан. Шолохов все это знал. На следующий день, вечером, когда закончилась встреча с норвежским издателем, гостившим с супругой у писателя, Михаил Александрович неожиданно ввел меня в свой рабочий кабинет и сказал: здесь можно успеть написать несколько страниц. Я был покорен его чуткостью. Поблагодарив, сел за шолоховский стол и действительно стал писать. Однако больше двух страниц написать не смог. Но и это было немало. Во всяком случае, с помощью самого Шолохова главное оказалось сделанным: целина доклада была поднята – он был начат!

Во второй наш приезд в Вешенскую Шолохов организовал многочасовую прогулку по Дону. Он показал нашей делегации, куда, в отличие от первой, входили известный композитор Реваз Лагидзе и поэт Ираклий Абашидзе, деревню, где «жили» герои «Тихого Дона», – вот мой хутор Татарский, – сказал он. В течение всей этой прогулки Шолохов проявлял присущие ему чуткость и заботу.