Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И кто посмеет меня за то осудить? – загремел Шендерович. – Вы тут обабились совершенно, сами ни на что не способны! Да, меня утомили ваши жалобы!
– Прости, о Луноподобный!
– Да ваше судебное дело не стоит выеденного яйца!
– Такая мелочь, – подсказал Джамаль.
– Воистину мелочь! Сейчас увидите, как надобно разбираться с неразрешимыми проблемами. Излагайте!
Бедный Миша, сокрушенно думал Гиви, не хотел бы я быть на его месте! Это же ни покушать, ни отдохнуть… А ему вроде нравится… Или просто лицо держит – разве у Миши поймешь?
– Вот почтенный кади и изложит тебе суть сего запутанного дела.
Кади вскочил, поклонился, прижав руки к груди, потом неловко, оставаясь в согнутом положении, размотал свиток.
– Дело-то простое, Опора Справедливости, – запинаясь, проговорил он, – однако ж добром решить его никак не удается. Трое лоточников ходили торговать по дорогам, а в караван-сарае встретились, подружились и решили дальше ходить вместе. И вот удача улыбнулась им, о радость мира, и они наторговали большую сумму денег. Однако ж показалось им того мало, и решили они пойти с товаром дальше, а деньги, убоявшись, спрятали в месте, ведомом им одним, дабы на обратном пути выкопать их и разделить. Однако ж когда вернулись они, то обнаружили, что тайник их пуст, а деньги пропали. Видно, ночью одного из них обуяла жадность, и, пока друзья и спутники спали, пошел он и выкопал все накопленное. И вот теперь показывают они друг на друга, и кричат, и обвиняют друг друга, и готовы выцарапать друг другу глаза, однако ж никто не сознается в краже, и как разобраться с сей жалобой – неведомо, ибо жалуются все они и на одно и то же, однако каждый отводит от себя подозрения, кивая на других.
Шендерович несколько ошеломленно почесал в затылке.
– И все? – спросил он.
– Все, о Суд Совести, – ответил кади.
– А это… может, кто другой позаимствовал накопления? Подглядел да и откопал сокрытое?
– Они уверяют, что сие невозможно, о Праведный! И это единственное, в чем они показывают согласно!
– А следственный эксперимент проводили?
– Что, повелитель? – озадаченно спросил кади.
– Ну, там, на место преступления, отпечатки пальцев, там, может, это… грязь под ногтями. Кто-то ведь отрыл, перезахоронил?
– Что до грязи под ногтями, то сие у них имеется в избытке, – вздохнул кади, – ибо люди это низкие и нечистоплотные. А что до отпечатков пальцев, то, что ты под сим разумеешь, мне неведомо. Они там все залапали, пока раскапывали пустой тайник, – и друг друга в том числе. Ибо хватали друг друга за рукава и полы, да и за грудки тоже, крича: «Ты виноват!», «Нет, ты виноват!», «Вор!», «Разбойник!» и прочие оскорбления.
– А допросить? – ласково, наподобие Джамаля, осведомился Шендерович.
– Ну, немного допросили, не без того, – вздохнул кади, – ну так они то сознаются, когда уж совсем невтерпеж, то опять спохватываются, отказываются от своих слов и начинают валить друг на друга.
– Ну так осудите всех! – нетерпеливо сказал голодный Шендерович.
Гиви внутренне содрогнулся. Кади содрогнулся наружно.
– Как можно? – воскликнул он, позабыв прибавить «повелитель». – Все они жулики, ежели честно, но виноват-то один!
Джамаль громко и протяжно, явно демонстративно вздохнул. На честном лице кади постепенно проступало глубокое разочарование, как у ребенка, у которого обманом отобрали конфету. Гиви стало стыдно.
Бедный Миша, думал он, ему же еще хуже! Он же на виду! Как же он выкрутится, бедняга?
Шендерович замер на миг, прикрыв глаза.
У подножия трона замер кади.
Пол чуть-чуть покачнулся.
Придворные вновь начали перешептываться.
Шендерович открыл глаза.
– Мелкое это дело, о кади! – произнес он звучно. – Незначительное это дело!
– Э? – оживился кади, в глазах которого вновь вспыхнула надежда.
– Столь незначительное, что оно недостойно моего времени. С ним и мой визирь справится, причем в один миг, – Шендерович величественно кивнул в сторону Гиви, – ибо мудрость его велика и превосходит вашу, хотя и не достигает моей. В чем вы сейчас и убедитесь.
Гиви в ужасе зажмурился, ощущая, как пол уходит из-под ног. Или это опять землетрясение?
Он осторожно открыл один глаз.
Все смотрели на него.
Ну и сволочь же Мишка, подумал он.
Он открыл второй глаз.
Сверху благосклонно кивал Шендерович.
– Э? – сказал Гиви.
– Вот! – многозначительно кивнул Шендерович. – Сейчас! Он вам скажет! Слушайте! Слушайте, жители Ирама!
Убью, подумал Гиви.
Он открыл рот – кади тут же с любопытством заглянул в него – и вновь сказал:
– Э…
– Э? – переспросил кади.
Гиви вздохнул.
– Приведите этих людей, – сказал он. – И подкрепите меня яблоками.
* * *Подозреваемых привели. Все трое были одеты в совершенно одинаковые халаты, причем одинаково потрепанные. На лицах их багровели одинаковые царапины, и они смотрели на Гиви тремя парами одинаковых черных непроницаемых глаз.
Восток, однако, думал Гиви.
Он вздохнул.
– Я рассужу ваше дело, – начал он, судорожно крутя на пальце кольцо, – но вначале рассудите мое. Идет? Ну типа это честно – услуга за услугу… мы ведь деловые люди.
Все трое подозреваемых одновременно кивнули, показав навершия грязноватых тюрбанов.
– Обратился ко мне, – начал Гиви, – один… э-э… царь. Да, один царь! И вот однажды случилось в его стране нечто удивительное!
Рассказ Гиви об одном неразрешимом деле, поведанный в диване в первый день царствия Шендеровича
Дошло до меня, о многомудрые купцы, что в некоей стране росли в соседстве отрок и девушка. И так получилось, что там, где они жили, не было ни других юношей, ни других девушек и не на кого было им смотреть, кроме как друг на друга. А раз уж они смотрели друг на друга, то полюбили друг друга, как водится у молодых, и отрок сказал девушке:
«Поклянись, что не станешь ничьей женою, прежде чем я не дам на то своего согласия».
И девушка поклялась в том, ибо нравился ей тот юноша, поскольку не на кого ей было смотреть, кроме как на него.
Однако ж вскорости ее родители, увидев, что она вошла в брачный возраст, сговорили ее с одним богатым человеком из соседней деревни. И когда показали ей этого человека, то поняла она, что любит именно его, а того юношу любила потому, что не на кого ей было смотреть, кроме него. И отвернулось ее сердце от юноши и повернулось к тому человеку – ее жениху, как это водится у женщин, ибо сердце их переменчиво, как… э-э… ветер мая.
И повенчали ее с тем человеком.
Однако ж было у нее в сердце больше чести, нежели у иных прочих женщин – эх! – и потому, когда осталась она наедине с мужем своим, она сказала:
«О жених мой! Счастлива бы я была назвать тебя супругом, однако ж не могу стать твоею, пока не исполню своей клятвы. А поклялась я юноше одному, живущему по соседству, что не стану ничьей женою, прежде чем он не даст
