Гамаюн. Жизнь Александра Блока. - Владимир Николаевич Орлов

И вот эта диалектика «личной жизни в истории» великолепно запечатлена в «Гамаюне» во всех зигзагах блоковской жизни. В мучительной переписке Блока с Любовью Дмитриевной 1907 года Орлов выделяет такую «точку апогея», когда личное целиком сошлось с отчаяньем перед мертвым ужасом реакции – это зов о помощи: «Положительно не за что ухватиться на свете… Пойми, что мне, помимо тебя, решительно негде найти точку опоры… Едва ли в России были времена хуже этого… Посмотри, какое запустение и мрак кругом!.. Помоги мне, если можешь».

Все это в духе блоковского «Возмездия», где история прорывается в трещины семейной хроники и частных судеб. В предисловии к «Возмездию» Блок замечательно говорит о «едином музыкальном напоре» времени, где большое сцепляется с малым. И расцепить их невозможно, ибо в таком случае разрушается целостный образ времени.

В структуре «Гамаюна» необыкновенно точно использован этот столь существенный для мировосприятия Блока эстетической принцип. Книга-то и начинается с петербургской панорамы 1880 года – года рождения Блока, которая свободно переносит читателя в ту далекую эпоху – конка на Невском и Садовой и фабричные трубы окраин, «герои Достоевского» на каждом шагу и популярная у обывателя «Нива», еще не казненный Кибальчич со схемой реактивного аппарата и модное развлечение сезона – катание по невскому льду на креслах… Большое и малое, забавные объявления в газетах и подспудная тревога. Но вот это соединение и дает осязаемый эффект присутствия в тех далеких временах, а после в Петербурге времен реакции, наступившей вслед за первой революцией, и в бурные дни 1917 года…

Меняются эпохи, меняется город и судьбы людей, крепко с ними спаянные. Уже после «Гамаюна» Орлов написал отдельную книгу, главным героем которой стал город Блока. В отношении «Гамаюна» идею «единого музыкального напора» нужно, конечно, понимать и шире. Книга эта густо населена людьми – современниками Блока. Это групповой портрет эпохи через множество лиц, с которыми Блок соприкасался.

Разве гениальный поэт мыслим в безвоздушном пространстве, и разве он сам не раскрывается именно в сложном порой и очень запутанном переплетении судеб и отношений, которые и есть живая картина истории – история в человеческих лицах. «Писать дневник, или по крайней мере делать от времени до времени заметки о самом существенном, надо всем нам, – настаивает Блок. – Весьма вероятно, что наше время – великое и что именно мы стоим в центре жизни…»

Естественно, что в центре повествования в «Гамаюне» сам Блок, но многолюдная периферия книги и делает образ самого Блока живым и рельефным – подвижным. Здесь и люди, чуждые Блоку и близкие ему, с которыми, впрочем, его связывали противоречивые отношения. В ту пору не только Блок, мало кто пренебрегал дневником или обстоятельной перепиской. Любое событие обрастало множеством психологических версий и дошло до нас во множестве ракурсов – личностных, жанровых, меняющихся хронологически. По-разному оно является в предчувствии и уже в воспоминании, в письме Блока и ответе его корреспондента, – в стихе и дневниковой записи. Поэтому иные характеры и судьбы – это своего рода новеллы или повести.

Приходится, автор это оговаривает, касаться и деликатных сторон жизни. Что и говорить, курортный роман семнадцатилетнего гимназиста Блока и тридцативосьмилетней светской дамы Ксении Садовской необычен. С некоторой боязнью листаешь эти страницы. Как раз до этого охоче обывательское любопытство, здесь ищет пищу. Поэтому в книге, не пренебрегающей массовым читателем, работа над таким сюжетом во многих отношениях показательна.

Казалось бы, кольцо свидетельств должно сжиматься вокруг банального курортного романа, но той однозначности, которая мила сердцу обывателя, не получается; напротив, чем больше этих свидетельств, тем легче разомкнуть круг, тем шире психологическое поле факта.

Вот как это получается. За год до этой истории тетушка Мария Андреевна записывает о Блоке: «Сашура росту очень большого, но дитя. Увлекается верховой ездой и театром, Жуковским, обожает Шахматово. Возмужал, но женщинами не интересуется». В подтверждение этой детскости ответы «Сашуры» на полушуточный вопрос; он любит Тараса Бульбу, Гамлета, Наташу Ростову, мороженое, пиво и вообще хотел бы быть артистом императорских театров и умереть на сцене от разрыва сердца.

Неудивительно, что и мать в письме в Россию с курорта пишет в тоне шутливо-ироническом. «Сашура тут у нас ухаживал с великим успехом, пленил барыню, мать троих детей и действительную статскую советницу… Смешно смотреть на Сашуру в этой роли… Не знаю, будет ли толк из этого ухаживания для Сашуры в смысле его взрослости и станет ли он после этого больше похож на молодого человека. Едва ли».

Так выглядит эта история со стороны, но совсем иное в ней тут же для семнадцатилетнего гимназиста, захлебнувшегося в нестерпимо банальных, но столь же искренних призваниях: «Ты для меня – все; наступает ночь. Ты блестишь передо мной во мраке, недосягаемая, а все-таки все мое существо полно тогда блаженством, и вечная буря страсти терзает меня..»

Иной стилистики ожидать не приходилось. Орлов все время обращает внимание на такие стилевые переключения, ибо иной стиль – это и иной психологический ракурс события. Вскоре Блок напишет иначе: «Одним словом, все это и глупо, и молодо, и нужно бросить в печку…» А через три года и совсем холодно, отчужденно, на Вы: «Уважаемая Ксения Михайловна…»

Нечто большее и существенное, нежели любовная история перед нами, – это рассказ о повзрослении и возмужании Блока, непростом, как все, что с ним было. И не он жесток в этой истории, а жестока и неумолима участь женщины, в жизнь которой столь негаданно вошел Блок. И смысл этой истории еще раз откроется с совершенно иной стороны. После отчаянных попыток сохранить отношения с Блоком, оставленная им, она не знает о его поэтической славе, о том, что через двенадцать лет ложный слух о ее смерти всколыхнет Блока и отзовется – ни больше ни меньше – циклом, который навсегда останется в ряду шедевров любовной лирики.

Но мы говорили об эстетическом заряде жизненной изнанки лирики и тогда уж вернемся к ней. Я вспоминаю о жизни толстовской Анны возле Каренина, когда узнаю о жизни Садовской. «Жизнь не очень приласкала красавицу», – замечает Орлов. Безрадостное начало в безрадостной семье на Херсонщине, а после брак с видным чиновникам почтенного возраста. После встречи с Блоком – еще хуже. Крайне болезненные и вечно больные дети. Когда выросли, разлетелись кто куда. Умирает муж. В голодном 1919 году одинокая, старая женщина идет пешком в Одессу, питаясь по пути колосьями пшеницы, чтобы не умереть с голоду. В крайнем физическом и душевном измождении попадает в больницу. По случайности (как она могла случиться?) врач – любитель Блока, угадавший в ней по инициалам героиню стихов его. Здесь она впервые узнает об этих стихах. Но и у нее все, что осталось от жизни, – связка блоковских писем.