Тихая пристань - Константин Абатуров

…На приволжском рейде его ждала жена. Она стояла под фонарем, держа руку над глазами. Алексей Семенович издалека заметил ее.

Домой пошли вместе. Дорогой она все порывалась взять у него сумку. Видела: устал муж.

Она ни о чем не спрашивала. Вернулся — а это самое главное, самое для нее дорогое. Сказала только, что из конторы приходили, велели собираться в санаторий и билет принесли.

— Один?

— А сколько же?

— Слушай, Люба, один я не поеду. С тобой только. Нет, нет, и не спорь! Утром пойду в профсоюз, куплю для тебя путевку. Ты же больше моего устала. Душой…

— Никуда я не поеду.

— Поедешь! На правах старшего говорю!

Она прижалась к мужу. Какое-то время шли молча. Но когда повернули в переулок, где жил Галкин, она справилась:

— А Филя-то как?

— Что Филя? Будет человеком. Определенно!

Главный…

Опять всю ночь с Волги доносились удары копров. Ухали они через ровные промежутки; сначала слышалось громкое, со свистом шипенье, потом уже следовал и удар, такой тяжелый, что земля вздрагивала и в ближайших домах тонко вызванивали стекла.

К утру к этому басовитому редкому уханью подключалась частая звень ударов меньшей силы. Они как бы подпевали басам.

Целую неделю продолжалась такая музыка, и я уже по звукам научился определять: тяжелые копры забивали сваи на реке, а легкие — на берегу.

Еще несколько лет назад появились на Волге люди с измерительными приборами, с буровыми орудиями. Говорили, что будет строиться автопешеходный мост полуторакилометровой длины. Но тогда в это не верилось. Слишком недоступной казалась Волга. Суденышки, на которых выезжали гидрологи, как скорлупку, бросало из стороны в сторону.

Но теперь молоты ухали и твердили: мост будет!

Пробуждаясь ночью, я вслушивался в перестук. Иногда считал удары. Соседи закрывали окна: стук, должно быть, мешал им. А я, наоборот, шире распахивал створки.

Шум строек всегда радовал меня. Я полюбил этот шум с тех пор, как увидел в раннем детстве первую стройку в родной деревеньке. Заслышав на краю деревни стук топоров и звон пил, я бежал туда и во все глаза смотрел, как плотники рубили венцы и бревно за бревном укладывали в стены. Как потом поднимались стропила, появлялась решетка крыши, на которую ложилась легкая дрань. Как прорубались окна, вставлялись косяки, рамы.

Строители, простые деревенские плотники Петровы, на вид очень медлительные и неразговорчивые, казались мне чудодеями.

Я помню вселение в новый дом. Это было празднично. Вместе с мальчишками я проник после взрослых в большую избу, где еще пахло смолой, свежестью дерева, окалиной железных скоб в еще не совсем высохшей глиной, которой были жирно смазаны стены русской печи, стоявшей посередине избы.

— Слава богу, свили гнездо! — крестясь, говорил чернобородый хозяин.

— И тебе, Василь Иваныч, хватит, и деткам. Добротная изба! — вторили ему мужики.

На все лады расхваливали они дом, тем более что на дощатом столе, сдвинутом в угол, уже появились бутылки с самогоном.

Дом этот и вправду был крепок, «неизносим». В большие окна струились солнечные лучи, вытапливая из стен янтарь смолы. Но главное, изба была просторна, первая такая во всем Глазове. Тогда часто устраивались деревенские сходы за небольшую плату в покосившейся избенке Трофимыча, куда мы ходили послушать, о чем говорят мужики. Оглядывая большую новую избу, я подумал, что вот бы где теперь устраивать собрания.

Угостив мужиков, хозяин начал хвалиться. Вот-де я какой — на голом месте, на пустыре поставил такую хоромину! А я все глядел на плотников. Глядел и все ждал, когда они возразят:

— Да не ты, Василий Иванович, а мы построили этот дом. Вот этими большими руками!

И еще хотел, чтобы младший Петров, Михаил, умевший играть на гармошке, растянул мехи своей музыки. Но ни Михаила, ни его брата сейчас вроде бы никто не замечал. Сам хозяин уже говорил не о доме, а о предстоящих полевых делах.

Мне было обидно, что не говорят о чудодеях-плотниках, ведь они главные.

Да, с тех пор когда я впервые увидел рождение чуда (этот дом и сейчас стоит у меня в глазах как нечто особенное), я преклоняюсь перед людьми-созидателями.

И уж как не восхищаться талантом мостостроителей! Что-то таинственное, недосягаемое есть в их профессии. Как это на больших глубинах поставить опоры, перекинуть от одного берега к другому на километровую длину тяжеленные балки, которые будут потом держать на себе груз сотен автомашин, тысяч людей?

Утром я пошел на стройку. Как и тогда, в детстве, захотелось своими глазами взглянуть на умельцев. Стук копров привел меня на левый берег. Весь он был загроможден железобетонными сваями двадцатиметровой длины, рельсами, металлическими конструкциями. На головокружительную высоту взметнулись стрелы кранов, мачты. Кипели кислородные установки, сверкали ослепительные огни сварки, с прежней силой били копры. Везде люди. Все были при деле.

Я остановил одного, тащившего шланг, и спросил, с кем тут можно поговорить о будущем моста.

— Не знаю, все заняты, — отмахнулся он.

— Иди к главному, — посоветовал мне лебедчик, проходивший мимо к своему агрегату. — Вон наш Васильич, — указал рабочий на стоявшего на берегу сухонького, с папиросой во рту маленького человека, что-то разглядывавшего с высоты.

Подошел, поздоровался. Он бросил папироску, примял в песок сандалетой и, махнув левой рукой (правая, култышка, не гнулась, поджимала бок), сказал:

— Только вкратце. Дел сейчас у нас под самую завязку, — провел он рукой по шее. — Стало быть, мост будет железобетонный. В Ярославле новый не доводилось видеть? Вот и здесь, в Костроме, будет такой же, только длиннее. Нет, еще есть отличие. У нашего моста будут большие пролеты, основные до ста метров. Поняли, какие балки придется ставить? Такие еще нигде не ставили. У нас впервые.

— А выдержат?

Главный усмехнулся и снисходительно поглядел на меня.

— Ясное дело, выдержат. Математика вам на что? Высчитано!

— А где такие балки делают?

— Такие? — он улыбнулся. — Мы сами будем склеивать по частям.

Теперь я засмеялся:

— Разве клей выдержит такую тяжесть?

— Стало быть, выдержит, раз рассчитано.

Закурив новую папиросу, он признался, что вначале тоже не верил в это, а недавно сам был свидетелем испытания на разрыв склеенных балок. Ну, как сталь. На целом месте трещат, а шов мертвый. Как же, математика!

— А вам эти сведения куда? — справился он.

— Интересуюсь…

— Тебе бы, дорогой, надо на тот берег, в контору. Я как раз туда. Поедемте?

Я сказал, что не располагаю временем. Главный подумал немного и кивнул:

— Хорошо. Вкратце здесь расскажу.

Он сказал, что через два-три года вот здесь, где мы стоим, председатель горсовета перережет красную ленту и откроет движение. Нынче нужно будет установить подводные сооружения. Он сосчитал количество основных монолитных опор, которые дадут путь волжским кораблям, и назвал цифру колонных опор, которые пойдут с берегов навстречу монолитам. Опоры будут держаться на сваях. Для каждой из них в дно Волги будет забито до ста свай.

— Так много?

— Расчет. Математика!..

Он назвал вес каждой сваи, каждой колонны. При этом уточнил, что колонны будут полые, что это необходимо для поддержания равномерной температуры, для устранения возможности разрывов.

— А знаете, какая ширина моста будет? — взглянул на меня главный. — Машины пойдут в два ряда. Для пешеходов особые дорожки по бокам будут сделаны. А высота! Если вам придется взглянуть с моста на самые крупные теплоходы, они покажутся трамваями средней величины, не больше. Одним словом, будет мост-гигант.

С той стороны гудок. Главный заторопился.

— Пора. Если что, заходите в другой раз.

Я этим приглашением воспользовался, и не однажды. После каждого длительного отъезда из города сразу по возвращении шел на берег Волги. И почти всегда встречал главного. И всегда он сообщал мне нечто новое. Как-то обратил мое внимание на перестановку балок. Вначале их клали по восемь штук. Так велел проект. А мостостроители решили укладывать по семь балок. Ширина моста не уменьшится, а тяжесть снизится, и удешевится стройка. Ведь каждая балка не дешево обходится. Он назвал солидную цифру.

— А на прочность это не повлияет? — спросил его.

— Высчитано. Математика!..

Всегда он был в приподнятом настроении. Когда он глядел на Волгу, на поднявшиеся из воды железобетонные ряды опор, то в глазах его сверкали блестки и чуть-чуть разглаживались морщины.

Однажды он указал мне на поднявшиеся краны на круче берега.

— Высотные дома тут будут. Ворота в город. Красиво станет! — И подмигнул: — Кострома — родная сторона!

— Вы коренной костромич?

— Нет, я приезжий. Но волжская Кострома все время тянула меня к себе.