Торпедоносцы - Павел Цупко

В конце октября на паневежисский аэродром прибыл командующий военно-воздушными силами Краснознаменного Балтийского флота генерал-лейтенант авиации Самохин Михаил Иванович.

Михаил Иванович пользовался у летчиков особым уважением. Не только потому, что был сравнительно молод — ему шел сорок второй год, но главным образом из-за той славы, которой был окружен. Уроженец Сталинградской области, Самохин рано связал свою судьбу с Красной Армией. В 1924 году он стал красноармейцем-конником знаменитой 6-й Чонгарской кавдивизии. Смелому, физически развитому парню прочили карьеру кавалерийского командира, продвигали по службе. Но Михаил рвался в небо. И добился своего: в 1928 году его зачислили курсантом Военно-Теоретической школы ВВС РККА; через год он ее успешно закончил и был переведен в 1-ю Военную школу пилотов. В 1930 году бывший лихой конник стал не менее отважным морским летчиком. Через четыре года Михаил Иванович уже командовал авиаэскадрильей, потом авиаполком. Вскоре способного командира-летчика направили на учебу и в 1939 году назначили заместителем командующего военно-воздушными силами Краснознаменной Балтики.

В войне с белофиннами Самохин проявил недюжинные способности и за умелое руководство боевыми действиями флотской авиации был награжден орденом Красного Знамени.

Но в полной мере его полководческий талант раскрылся в Великой Отечественной войне. В июле 1941 года Михаил Иванович становится командующим ВВС КБФ, руководит операциями балтийских летчиков, участвующих в обороне Ленинграда. С октября 1941 года — в самый напряженный период блокады — он разрабатывает и руководит операциями по прикрытию с воздуха Дороги жизни на Ладожском озере, пунктов погрузки и разгрузки. Тогда же Самохин становится одним из инициаторов контрбатарейной борьбы и руководит операциями по уничтожению дальнобойных артиллерийских батарей противника, варварски обстреливавших Ленинград. Одновременно участвует в подготовке и осуществлении операции по прорыву блокады города в январе 1943 года, а через год — ее полной ликвидации. С начала 1944 года Самохин возглавляет наступление военно-воздушных сил Краснознаменного Балтийского флота на море, участвует в разработке и непосредственно руководит операциями при прорыве укреплений Карельского вала на выборгском направлении, за освобождение островов Бьеркского архипелага, Финского залива, Советской Прибалтики. Это по инициативе и под прямым руководством Самохина на Балтике стали широко применяться крейсерские полеты летчиков-торпедоносцев и топмачтовиков, по его настоянию к лету 1944 года был сформирован второй на КБФ минно-торпедный авиаполк.

Широким шагом генерал подошел к середине строя авиаполка, выслушал рапорт нового, назначенного после гибели Ситякова, командира, потом повернулся к шеренгам и громко поздоровался:

— Здравствуйте, товарищи славные торпедоносцы! Ему дружно ответили.

— Товарищи! Ваш полк — самый молодой на Балтике, — сказал командующий. — Но своими ратными делами на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками вы прославили свое знамя, заслужили благодарность Родины. Военный совет Краснознаменного Балтийского флота поручил мне сегодня вручить отличившимся в боях летчикам и техникам боевые награды. Начальник штаба, зачитайте приказы!

Михаил Борисов из строя смотрел на все приготовления и чувствовал, как в груди постепенно нарастало ни с чем не сравнимое чувство гордости. Он проследил, как капитан Иванов шагнул к столу, раскрыл папку и торжественно громким голосом прочитал:

— Приказ командующего Краснознаменным Балтийским флотом номер… от тринадцатого октября тысяча девятьсот сорок четвертого года… — эхом отдавались слова в сердце летчика. — За образцовое выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм наградить орденом Красного Знамени… младшего лейтенанта Богачева Александра Александровича!

Михаил увидел, как Саша, чеканя шаг с места, направился к командующему, как с трудом выдавил из себя положенные по уставу слова. Генерал сделал вид, что не заметил чрезмерного волнения летчика, тепло по-отечески улыбнулся ему, прикрепил к его груди первый орден, а потом поздравил, крепко пожав руку.

— Спасибо! — совсем не по-уставному сдавленным голосом ответил Богачев и только потом опомнился, повернулся к строю и громко сказал: — Служу Советскому Союзу!

Михаил смотрел на растерявшегося друга и, настраиваясь на церемонию, думал; «Неужели я тоже буду волноваться?»

— Миша! Тебя! — толкнул в спину Рачков. Ноги враз стали непослушными, будто одеревенели. Как происходило дальнейшее, Борисов плохо помнил. Собрался с мыслями только тогда, когда Самохин тряхнул руку.

— Служу Советскому Союзу! — звонко, во весь голос сказал Михаил и, четко повернувшись, вернулся в строй.

Первая награда Родины, да еще какая! Высшая боевая — орден Красного Знамени. В детстве Борисов часто заглядывался на висевший над кроватью литографический портрет Семена Михайловича Буденного, Легендарный командарм был изображен верхом на коне, в шинели и островерхом шлеме, а на его груди сияли четыре ордена Красного Знамени. Мать называла героя полным кавалером. Слово «кавалер» было непонятным, но внушало особое уважение, А теперь и он удостоен такого же ордена! Как же не волноваться, не гордиться, не радоваться? Михаил нет-нет да и косил глазами на левую сторону груди, где алела муаровая лента и эмаль ордена.

Тем временем к столу по очереди подходили Мещерин и Шарапов, Рачков и Конько, Башаев и Мифтахутдинов, Арбузов и Локтионов, Демин и Иванов, другие летчики и техники, радовался за них, гордился вместе с ними, ликовал и… загрустил, когда в списках награжденных орденом Красного Знамени услышал фамилии майоров Ситякова и Заварина, младших лейтенантов Зубенко и Гаранькова, других героев, не вернувшихся с моря…

Награждение закончено. Но почему строй не распускают? Почему капитан Иванов опять раскрывает папку и достает из нее новые листы?

— Слушайте приказ командующего… от двадцать четвертого октября…

И снова к красному столу подходят, получают из рук командующего по второму ордену Красного Знамени Борисов и Богачев. Рачков и Башаев. Мещерин, Шарапов…

Месяц тяжелейших боев, частая гибель товарищей, изнуряющие продолжительные полеты в туманных просторах Балтики вконец измотали, измучили летчиков, но с получением правительственных наград у них, как у спортсменов, появилось второе дыхание. Они снова были готовы лететь туда, где их отвага и умение нужнее всего.

Короткий праздник окончился. Летчики и техники Вернулись к будням фронтовой жизни.

Дежурный по третьей эскадрилье разыскал командира и вручил записанную телефонограмму. Мещерин быстро пробежал ее глазами, и глубокие складки на его лице разгладились в приветливой улыбке.

— Молодцы гвардейцы! — подал он бумагу заместителю. — Здесь и тебя касается. Читай!

Борисов развернул лист. В нем было записано:

«Мещерину, Шарапову, Борисову, Рачкову, Богачеву, Конько и всему личному составу авиаэскадрильи. Дорогие боевые соратники! Сердечно поздравляем вас с высокими правительственными наградами. Желаем вам, наши верные товарищи по борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, крепкого здоровья и новых славных побед в борьбе с врагами. Да здравствует наша Советская Родина! Смерть немецким оккупантам! По поручению гвардейцев — Раков, Усенко».

Гвардии капитана Константина Степановича Усенко Михаил хорошо знал по перегоночному авиаполку. Тогда лейтенант Усенко был командиром звена и одним из первых в стране освоил А-20Ж на перегоночных трассах. Это он учил прибывших в авиаполк из училища молодых летчиков, а потом прибыл сюда, на Балтику, славно воевал и вырос до заместителя командира 12-го гвардейского пикировочно-бомбардировочного авиаполка.

— Раков — это же командир двенадцатого гвардейского?

— Он самый! Не догадываешься, почему он подписал телефонограмму? Василий Иванович в начале прошлого года командовал нашим, тринадцатым, который потом стал перегоночным. Надо и нам послать им поздравления. Пиши!..

«Топить врага в его базах!»

Мещерин с Борисовым находились на КП, когда в дверях показался запыхавшийся Рачков.

— Разрешите обратиться к Борисову, товарищ капитан? — Константин Александрович обернулся. Заметив темную поросль на губе Рачкова, комэск спросил:

— Почему, товарищ младший лейтенант, вы плохо побриты? Бритвы нет, что ли? Возьмите у товарищей. Иван Ильич от неожиданности оторопел. А Михаил рассмеялся:

— То он, товарищ капитан, отпускает усы. Дал зарок не брить их до конца войны. Взял пример со штурмовиков.

Мещерин насмешливо скосил глаза: