Никто нас не разлучит - Фёдор Чернов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В воскресенье они с Алей договорились сходить к озеру, расположенному в трёх километрах от села. Вместе с приятелем Вити Серёгой и одноклассницей Тоней. Там они устроили бивак, развели костёр, сварили суп. Хорошо побеседовали. После обеда Аля вдруг стала кокетничать с Серёгой, заигрывала с ним. Тот с охотой бегал за ней по берегу. Влюблённый Витя был потрясён игривостью Али. В тот день грусть поселилась в его сердце.
В понедельник Алевтина уехала. Всё это вспомнилось Виктору в пути. Опять всплыл образ бойкой девочки. Ответы её у доски и его восторженные восклицания про себя: «Какая же она красивая!» Вспоминалась его комната и испуганный взгляд Али. Какое-то блаженное состояние овладело им. Ему казалось, что первая любовь всегда присутствовала в его жизни. Идеальное, платоническое чувство. В голове зазвучал романс “О память сердца, ты сильней Рассудка памяти печальной…”
Ночью Гончарову приснилось, что он ласкает Алевтину. Освобождает от одежды, сейчас будет близость и наслаждение… И в этот момент он проснулся. Покачиваясь на полке и глядя в полумрак, думал, как же могло такое присниться? Ведь он едет общаться с одноклассниками, никакой задней мысли не возникало у него. Перед женой даже стыдно стало. Аля… Платоническая любовь…
На вокзале его встречали Алевтина, Тоня и Егор. Время наложило на их лица печать, однако Виктор сразу их узнал. Переполненные радостью, уселись в автомобиль, Егор повёз их на дачу Алевтины. Аккуратный дачный домик окружал большой сад, в котором росли яблони, вишни и много чего другого полезного. Отмечать начали в беседке. Разговорам не было конца! Затем перешли в дом. Воспоминанья перед ними всё развивали свой длинный свиток…
Алевтина смотрела на Виктора ласково, нежно. Её грудной голос волновал Гончарова, будоражил, сознание пришло в смятение. У него стала просыпаться страсть. Между тем беседа всё лилась, как звонкий весёлый ручей. И возлияния всё увеличивались…
В какой-то момент Виктор сказал, что хочет спать, и попросил Алю проводить его в комнату. Встав, он с удивлением почувствовал, что ноги его плохо слушаются. В голове шумело. Придя в комнату, он рухнул на диван и мгновенно заснул. Утром Гончарову было досадно и стыдно перед хозяйкой. Но по пути на вокзал ему пришла мысль: «И хорошо, что не получилось. Пусть моё чувство к Але останется платоническим!»
Отец помешал женитьбе
Егор Антипович Казаков, мужчина пятидесяти лет, ехал из города в своё родное село Лихачёво на похороны отца. Вчера ему позвонила родственница, сообщила, чтобы он захватил свою бывшую одноклассницу Люду. Мол, она очень просила об этом, ждать будет в центре возле магазина «Магнит». Казаков издали ещё заметил однокашницу. Остановился, окликнул:
– Людмила! Такси прибыло!
Лицо женщины, на котором лежала печать заботы, мгновенно преобразилось. Как будто сквозь тучу прорвались лучи солнца. Она села, поздоровалась.
– Салют! Какая же у тебя, Люда, улыбка чудесная! Так смотрел бы на тебя, не отрывался.
–Ты давай за дорогой следи, – засмеялась женщина.
По пути Егор продолжал расточать похвалы однокласснице. Та смущённо посмеивалась, пытаясь перевести разговор на другие темы. Вдруг она спохватилась:
– Казаков, ты что такой весёлый? У тебя горе, а ты соловьём разливаешься… И почему только в день похорон выехал? Вот странность: комплименты расточаешь, а у самого трагедия…
– Трагедия, да… – вздохнул мужчина. Он замолчал. Когда миновали пределы областного центра, вновь заговорил:
– Люда, вот ты удивилась, что я не горюю. Да у нас с папашей никогда взаимопонимания не было. Паскудно он ко мне относился. Мишку любил, а меня – нет. Говорил, что у него глаза чёрные, а у меня зелёные, как у матери. И вообще, мол, я на него не похож.
Я озорником, конечно, рос. Но если кто на меня пожалуется, он со мной долго не рассусоливал. За каждую провинность знаешь, как наказывал? Лупил кулаком в лицо! Женщина охнула, с сочувствием взглянула на рассказчика.
– Да, вот такое воспитание… – продолжал Егор. – Мать его боялась. Ей тоже попадало, когда он пьяный приходил. Не раз убегали из дома то к бабушке, то к соседям. Ну, когда я подрос, уже стал защищать мать. Братишка мог его уговорить успокоиться. Егор внезапно засмеялся:
– А знаешь, хоть плохой он был батя, но боевую тренировку я получил отменную. Удар научился держать. И быстрота реакции выработалась! Если чую, что сейчас могу получить, то уж наготове держусь. Бывало, бьёт, а удары по воздуху свистят, уклоняюсь, как могу. А потом – дёру от него.
Батино воспитание помогло мне в драках с пацанами. Уважали меня не только в родной, но и в соседних деревнях. Удивлялись некоторые: ты, мол, чем-то занимался, что ли, такой вёрткий, а кому врежешь в лобешник – тот копыта кверху. Когда подрос, стал участвовать в битвах с шабашниками. Сначала армяне приезжали. С ними мы быстро помирились. Потом в другие года чечены появились. С ними схлестнулись. Тогда в селе много парней жило.
– Да хватит тебе про драки! – с досадой сказала однокашница, – нашёл, о чём говорить в такой день! А отца тебе простить надо.
– Хотел бы это сделать, да слишком много обид на него накопилось! – воскликнул Казаков. – То, что в детстве меня бил, прощаю. Даже можно, наверное, простить измывательства над мамой, если она об этом попросит.
Одного только никогда не прощу: слов, которые он тебе наговорил, когда нам по 23 года было. С твоим отцом поссорился и на тебя попёр: ты, мол, чё на моём Егорке виснешь, привязалась. И родителям твоим гадости на тебя наговаривал. Пусть, говорит, ваша инженерша в городе себе мужиков ищет, а мой сын – водила, в деревне девку найдёт.
– Егор, да ладно тебе, что было, то быльём поросло. Всё прошло, как с белых яблонь дым … – грустно ответила собеседница. Она отвернулась к окну, глядя на пролетающие мимо берёзовые рощи. Проехали очередную деревню, за ней лежало озеро как зеркало, в котором отражались облака, прибрежные кусты ивняка. Гладкую водную поверхность кое-где бороздили дикие утки. Часть из них посиживала на берегу. Дальше пошла степь, затем – поле кукурузы. Егор напомнил, как в детстве они в одной компании ходили рвать початки.
– Тогда ты смешная была, хохотушка, – заметил он, – а теперь вон какая шикарная дама стала.
Людмила взглянула на него, блеснув белозубой улыбкой. Она была яркой брюнеткой с выразительными карими очами. Её пышные волосы свободно опускались ниже плеч, в
