Джин с Толиком - Анатолий Горбов

Улыбка действительно была царской, и я мог погордиться собой минут десять, шагая и позвякивая мелочью в собственном кармане. Хотя, если быть точным, звякали там не только и не столько монеты. Эту незатейливую мелодию, в основном, исполняли ключи от квартиры на Пасечников. На этой связке также висели ключи от родительской квартиры, от рабочего кабинета, и даже дубликат ключей от машины.

Внушительность связки вполне могла бы пригодиться в моменты, требующие необходимой самообороны. Я давно собирался разделить ее, хотя бы на две. Оставить для себя ключи от квартиры и работы, а остальное переложить куда-нибудь в укромное место. Эту, уже неоднократно откладываемую работу, было решено произвести незамедлительно по возвращении в родные стены.

Довольно быстро я подошел к своей двери. Звякнув ключами в последний раз за сегодня, я открыл дверь квартиры и осторожно (чтобы не переписывать «звякнув в последний раз») положил их на газету, на треть свесившуюся с полки шкафчика в прихожей. Но тут, блин, газета вместе с ключами соскользнула на пол – и ключи … НЕ ЗВЯКНУЛИ!

Я вдохнул металлический почему-то воздух прихожей, некстати подумав, что так должны пахнуть молодые, еще не крашеные холодильники, и стал лихорадочно вспоминать, кто ж это мог меня уболтать дать ему поносить мои ушки. С моей макушки. И тут же ощутил, что чердачное отделение моей головы бибикнуло, и с места, с пробуксовочкой, умчалось в неизвестную, но, несомненно, розовую даль, полную изящных смирительных рубашек и одиозных личностей типа товарища Наполеона Буонопарте.

Я перекрестился, потом ущипнул себя, и, наконец поняв, что делаю что-то не то, хлопнул в ладоши. Звук был. Резкий хлопок влажными руками друг о друга. Потом поднял связку ключей, и, держа ее за брелок, встряхнул. КЛЮЧИ НЕ ЗВЕНЕЛИ.

Глава двенадцатая, про пьяного СЛОНА

– А вдруг он – разумное существо?

– Кто, Ерофеич?

Ключи очень сильно пахли железякой чертовой, но никак не хотели звенеть – во всяком случае, я не слышал никакого звука. Рука ощущала тяжесть металлических открывалок для дверей, ясно было, что они сталкиваются друг с другом, и должны издавать при этом приветственный (или прощальный?) звон, но звука не было.

Я оставил ключи в покое и принялся за собственные уши. Пощипав их за мочки и проверив пальцами наличие в ушных раковинах бананов, я понес околесицу – точнее, начал ее делать. Как делается околесица, я точно не знал, поэтому я подошел к зеркалу и посмотрел в него глупыми глазами. Пару раз хлопнув ресницами, оттянул веки – вроде бы все было в норме. Глаза продолжали оставаться зелено-карими и смотрели прямо, а не сходились к переносице, любуясь друг на друга.

Тогда я показал себе язык и очень внимательно его осмотрел. С ним тоже все было в порядке. Единственное, он не умел сворачиваться в трубочку – но этого он не умел и раньше. Я растерянно причесался и побрызгался туалетной водой. Запах парфюма нос почуял, кожа ощутила распыленную ароматную влагу.

В кармане проснулся Джин, и не замедлил появиться снаружи. Его лобастая башка, протиснувшись между мной и курткой, сначала глянула с высоты на далекий пол, потом повернулась ко мне. Он сочувственно взирал на меня своими большими сонными глазами. Казалось, кот тоже почувствовал, что со мной творится что-то неладное, и был готов мчаться за ветеринаром. Хотя, конечно, все это было чистой воды выдумкой – беспокойство зверька объяснялось новизной обстановки. Я выпустил его на волю и снял мокрую одежду и обувь.

Пройдя в комнату, достал из холодильника бутылку минералки и припал к горлышку. Но тут же от него отпал, потому что оно было закрыто пробкой и пришлось ее откручивать.

Когда вода с шипением (вся такая сама из себя газированная) коснулась моего языка и иже с ним, я буквально вкусовыми рецепторами почувствовал звон ключей. И чуть позже, когда полоскал рот все той же минералкой, опять глуховатый звон – такой же, который должны были услышать мои уши, когда я трусил связку, держась за брелок. Звук я не слышал в полном смысле этого слова – я его распробовал на вкус. Причем информация, которую нес этот вкус о звоне, была полноценной, она ничуть не искажалась; как если бы я ЭТО действительно слышал, а не пил.

Я сел на пол, поставил к ногам бутылку и попытался закурить. Даже чиркнул спичкой, и держал ее в дрожащей руке, пока искал сигарету. Потом вспомнил, что уже несколько часов, как не курю. Спичку бросил на пол и начал думать о том, что мне из вещей нужно будет в психиатрической лечебнице.

И тут зазвонил телефон. Зазвонил! Он звенел звуком, а не был запахом, изображением или вкусом. Я это не чувствовал кожей, а слышал по-настоящему, ушами. Решив, что самая полезная вещь в психушке – это действительная справка о собственной нормальности, но, все же, до конца не придя в себя, я поднял трубку, и вместо привычного «Да» или «Алло», спросил:

– Кто говорит?

– Слон, – ответила трубка голосом Вячеслава Михайловича Слоновитого после небольшой паузы, вызванной неординарностью моего телефонного приветствия.

– Что надо? – я продолжал возвращаться к полноценной жизни, но, похоже, застрял где-то в четырехлетнем возрасте.

– Шоколада! – радостно вспомнил Корнея Чуковского Славик на другом конце провода. Он, судя по всему, тоже пускал там пузыри, но не по причине легкого сумасшествия или из-за впадения в детство: из трубки явственно слышался запах перегара.

Я решил не обращать внимание на путаницу, возникшую в работе моих органов чувств, и продолжил познавательную беседу:

– Ты откуда? – спросил, и тут же осознал всю неправильность постановки вопроса. Судя по алкогольному акценту и тяжести запаха, Славик на такой вопрос, кроме того, что он местный, не ответит ничего. Ну, или вспомнит о кораблях пустыни. Но он оказался на высоте:

– Из будки.

– Бери тачку и дуй ко мне, – я искренне надеялся, что он вдали от собственной квартиры, и не полезет в кладовку за зеленой двухколесной тачкой. И не станет дуть на нее, транспортируя в сторону моего дома. С него бы сталось…

Трубку на место Славик повесить забыл, и я еще услышал его залихватский свист, звук останавливающегося автомобиля и хлопок дверью. После этого какой-то добрый самаритянин вернул трубку на место, и все сменилось гудками. Вообще, была у Слона какая-то патологическая любовь к проводным телефонам – звонить же по собственному мобильному он люто ненавидел.

Я вступил в тапочки и пошлепал открывать форточки. Относительно свежий воздух урбанизированного города ворвался в комнату, подняв почти до потолка белоснежные гардины, и хлопнул дверью на кухню.