Стрелы Перуна - Пономарев Станислав Александрович

Чуть поодаль от шатра, в кольце исполинов-воинов, стояло возвышение для почетных гостей. Среди послов иноземных держав были здесь и правоведы. Один из них, благочестивый старик в огромной чалме, смотрел на волнение толпы презрительно:

— Велик аллах, а Мухаммед — пророк его! Только Коран может судить строго и справедливо, ибо сунны его — воля самого аллаха мудрейшего и всемогущего! Разве может показать правду кендар-каган... Справедливейший, — это слово старик произнес с усмешкой, — если судит он по воле грязных огнепоклонников?!

— Тиш-ше, почтеннейший, — прошептал его сосед, тоже мусульманин. — Если тебя услышат слуги кендар-кагана, ты сразу же потеряешь чалму. Но одной чалмы им мало, поэтому ее отберут вместе с головой... Видишь шест в центре базара? Это — подставка для голов дерзновенных. К тому же судить сегодня будут мусульман, и поверь мне — суд будет справедливым, хотя и без Корана.

Летко Волчий Хвост сидел рядом с Махмудом, доверенным лицом арабского богача Хаджи-Хасана. Многие смотрели на него с завистью — такая честь для уруса! Но, узнав, что этот урус — посол кагана Святослава, умолкали, опасаясь беды. Многие приветствовали Летку поклонами, ибо за полгода он приобрел в Итиль-келе множество знакомых и друзей. Русс учтиво отвечал на все приветствия.

Неподалеку в толпе стоял Харуков соглядатай Умаш, надоевший Летке хуже пареной репы. Русский посол подумывал даже избавиться от назойливого хазарина с помощью доноса кагану-беки. Иной раз ему хотелось добрым ударом кинжала самому спровадить приторно-слащавого слугу Харук-хана куда-нибудь поближе к небу. Но почему-то по-собачьи преданный взгляд Умаша всегда останавливал русса.

— Кто это так смотрит на нас, Ашин Летко? — спросил проницательный Махмуд. — Может быть, ты ему должен мешок золота и он ждет расчета?

— Кто, спрашиваешь? — засмеялся Летко. — Приятель. Жить без меня не может!..

В это время полы шатра упали все враз, и народ увидел на золотом троне человека в сверкающем одеянии. Над площадью на мгновение повисла изумленная тишина, и так же мгновенно она взорвалась ужасающим приветственным ревом.

— Как он тут очутился? — спросил ошарашенный Летко. — Не ночью же в шатер пришел? Он околел бы тут от холода!

— Конечно, не ночью. Под шатром ход есть, — небрежно ответил Махмуд.

Толпа продолжала изливаться приветственным гулом.

Карнаи смолкли. Кендар-каган поднял правую руку с золотым жезлом. Над площадью повисла тишина.

— Слушайте, жители светоносного Итиль-кела — центра Вселенной! Слушайте, смотрите и запоминайте! — возвестили громогласные глашатаи.

Толпа зачарованно молчала.

— Вы увидите и услышите, как Оплот Справедливости рассудит самый запутанный спор, какого с рождения не знали люди! Великий Сулейман Ибн-Дауд не смог бы разрешить этого спора! Слушайте, смотрите и внимайте! И слово Мудрости пронесите по всему свету!

Кендар-каган неподвижно, как золотой истукан, сидел на вершине трона-столпа, и Летко усомнился: уж человек ли это на самом деле? Девять судей кагана стояли на широком постаменте, у подножия трона. Рядом с ними распростерлись ниц два человека: один — в рваной одежде странника, другой — в добротном расписном архалуке.

Когда глашатаи прекратили словоизлияния, все девять судей одновременно поднесли к глазам свитки пергамента и стали согласованным хором излагать суть дела:

— Жил в Итиль-келе достойный купец Анвар Ибн-Хафиз. Он был правоверный мусульманин и помогал обездоленным. Анвар Ибн-Хафиз давно потерял жену и жил с малолетним сыном. Отец искал товарища любимому отпрыску и взял в свой дом сироту, которого подобрал на базаре, издыхающего от голода. Почтеннейшего привлекло в бродяге то, что он, как отражение в воде, походил на его сына. Анвар Ибн-Хафиз отдал обоих учиться в медресе[66], а потом привлек к своему ремеслу. Сын и пасынок выросли одинаково умными, почтительными и храбрыми. Судьба их была схожа, как и их лица. В одной из битв, когда разбойники напали на караван, они оба храбро рубились с карапшиками, и разбойники бежали, отбиваясь стрелами. В этой битве один из них получил рану в лицо и... другой сделал себе такую же рану сам. Он объяснил это тем, что хотел испытать ту же муку, что и его названный брат... Вы, знавшие их, всегда поражались великому сходству, какое Даровали им боги. Посмотри на них, о Справедливейший! Оба они перед тобой!

Судьи приказали истцам встать лицом к трону. Те проворно вскочили на ноги.

Кендар-каган кивнул головой.

— Повернитесь к народу! — сразу же распорядились судьи.

Оба встали лицом к толпе.

Они были одного роста, с единым цветом глаз и волос и походили друг на друга, как два яйца одной курицы.

— Бывает же. — Летко покачал головой.

— Я знаю обоих, — сказал Махмуд. — Но клянусь аллахом, не смог бы угадать, кто из них сын славного Анвара, а кто пасынок!..

Кендар-каган поднял и опустил жезл. Судьи продолжили повествование:

— Девять лун тому назад один из двух помощников Анвара Ибн-Хафиза уехал с караваном в Самарканд, а когда вернулся, узнал, что хозяин умер, мир праху его!

Все судьи принесли краткие молитвы своим богам, а кендар-каган на мгновение прикрыл глаза ладонью в знак печали. Толпа и гости прошелестели молитвами — каждый на свой лад.

Исполнил религиозный обряд и Летко Волчий Хвост.

— И вот один из двоих, — продолжили судьи, — захватил все богатства покойного Анвара Ибн-Хафиза, утверждая, что он его единственный сын и наследник. Другой стал оспаривать это право. Сейчас они оба бранятся, обвиняя один другого в воровстве. Кто из них сын, а кто пасынок, знают только боги. Но боги указали на трон Справедливейшего. — Судьи все разом простерли руки к кендар-кагану.

— О-о, Кладезь Мудрости! Только ты можешь узнать правду и сказать, кто из них истинный сын почившего Анвара Ибн-Хафиза и настоящий наследник его богатства! Только ты, о Справедливейший, можешь назвать мошенника, достойного жестокой казни! — Судьи встали на колени и замолчали.

— Отвечайте! — раздался громовой голос с трона. — Перед лицом высшей справедливости назовитесь, кто из вас единственный и законный сын Анвара Ибн-Хафиза?!

Не только Летко Волчий Хвост вздрогнул: голос кагана, казалось, отскочил эхом даже от дальних крепостных стен.

— Што это? — обернулся русс к Махмуду.

— Устройство нехитрое, — усмехнулся араб. — Видишь, столбы перед троном? Они пустые внутри, а внизу спрятан медный короб с трубами. Трубы смотрят в разные стороны.

— И только-то...

Между тем оба истца встали во весь рост и заявили каждый, что именно он является законным наследником почившего отца, а его собеседник не более чем сын синего осла.

Кендар-каган с высоты своего трона молча взирал на них. Оба поняли этот знак как поощрение к спору.

— Этот сын презренного ишака, подобранный в навозе, хочет отобрать у меня богатство, принадлежавшее мне по праву. Я Сантал Ибн-Анвар, сын моего почтенного отца, обвиняю его...

— Это я Сантал! — крикнул бедно одетый соискатель правды. — Пока я ездил в Самарканд, ты коварством захватил мой дом и хочешь отнять мою невесту, луноокую Альгуль!

— Альгуль стала моей женой и не тебе, бродяге...

— Замолчите оба! — громыхнуло с трона. — Кто из вас был ранен в бою, а кто сделал себе такую же рану сам? Отвечайте!

Спорщики разинули рты, не сразу осмыслив существо вопроса. Потом бедно одетый соискатель заявил твердо:

— В бою был ранен я, а он...

— Нет! Это я был ранен в бою! — взвизгнул богато одетый истец.

— А я клянусь аллахом...

— Замолчите! — осадил их тот же громовой голос. — Пусть скажет Альгуль, кто из двоих истинный сын Анвара Ибн-Хафиза.

Рядом с близнецами возникла прекрасная гурия, и толпа одобрительно загудела, оценив несравненную красоту молодой женщины. Та не смутилась от всеобщего внимания: смело глядела на Справедливейшего.

— Говори, женщина! — приказал кендар-каган. Альгуль зыркнула огромными глазами на одного, на другого близнеца, соображая что-то про себя, потом ответила: