Вершина угла - Сережа Павловский

– Хех, – улыбнулась Елеанна. – Потому что у них на лапках есть какие-то липучки.

– Да ну, это не смешно.

Я стукнул ещё раз Гасте и сказал, что мы пока спустимся на этаж Гены и подождём его там.

– Чего он так долго копается? – спросила Елеанна.

– Не знаю, наверное, чем-то занят, – я не хотел говорить Елеанне, что Гаста по своей натуре – черепаха.

Мы вышли в подъезд.

– Боже, ну и подъезд, ещё страшнее кухни, – поразилась Елеанна маргинальным откровениям на стенах.

– Что поделать. Вон там моя любимая надпись, – я показал пальцем на мультяшное облако.

– И что там написано?

– CD на жопе ровно и не DVD меня.

– Блеск!

– О! – я обратил внимание на пошлую надпись.

– Что? – Елеанна повернулась на мой звук.

– Баловать писюндрой в задничку, – прочитал я надпись вслух. – Это вот когда денег нет на дозу.

– Глубоко, – сказала Елеанна, улыбнувшись.

– Глубоко баловать? – поинтересовался я.

– Нет. В смысле – глубокая мысль, – поправилась Елеанна.

– Трахаться лучше, чем ждать, – прочитал я следующее творение.

– Соглашусь, – кивнула Елеанна и прочитала несколько надписей подряд: – Святая троица, святая троица, святая троица и святая троица.

Я посмотрел в сторону, куда показывала девушка; примерно половина стены была исписана замазкой, там можно было прочитать: «Святая троица rulezzz!!!», затем перечень всех участников святой троицы, вернее – участниц: Сливка, Клёпа и Марчела.

– Мы рульные тёлки, – прочитал я надпись чуть пониже и усмехнулся.

– Всем своим недругам и завистникам мы посылаем луч солнца, чтобы он сжёг вас дотла, уроды!!! Мы rulezzz! – прочитала следующую надпись Елеанна и добавила: – Ну и банальщина.

– Ха-ха, а вот, зацени: Клёпа сосала хуй с яйцами, – прочитал я чьё-то заявление и хихикнул.

– Где? – Елеанна подошла ближе и дочитала то, что было дописано ниже другим почерком: – Большой и толстый, – она посмотрела чуть левее и добавила: – Мы психи.

Я взглянул на другую стенку, там был нарисован семяизвергающий член с крылышками, а ниже было подписано то ли кто рисовал, то ли кто изображён – Сопливый.

– Ты укусил мой жёб, – прочитала Елеанна следующую надпись.

Я спустился ещё на несколько ступенек ниже и заметил очередной шедевр.

– Гаста и Сливка трахались, ха-ха, – прочитал я новость, пытаясь вспомнить, как выглядела первая любовь моего друга. В скобках была подпись писавшего – Ксюхан.

– Это девушка Гасты?

– Кажется, первая любовь, – ответил я. – Даже и не знаю, когда это было. Капец как давно, наверное.

Мы спустились ещё ниже.

– Нас умнее в мире нет, – прочитала Елеанна ещё одну надпись.

– Спорно, – усомнился я. – А вот: Жизнь успела поломать многих… Например, меня.

– И не лень же людям писать на стенках тексты песен, – сказала Елеанна, разглядывая следующий кусок исписанной стены.

– Раз писали, значит – не лень, – пожал я плечами. – Скины – лохи, – произнёс я вслух, рассматривая утверждение над зачёркнутой фашистской свастикой.

– Антифа – тоже, – прочитала Елеанна надпись правее.

– Неправда, – прочитал я то, что было написано левее, и засмеялся.

– А вот кто писал, тот лох, – прочитала Елеанна вертикальную надпись, которая вместилась только так.

– НЕ лох, – поправил я, показывая на едва заметную частицу, дописанную другим человеком.

– Т.Т.П.П. – только тронь, пизды получишь! – прочитала Елеанна очередное творение наскальных живописцев. – Какая замечательная аббревиатура…

– Да, когда-то наша любимая, – вспомнил я детство. – У нас ещё была аббревиатура Ш.М.П.

– И что это значит?

– Шлюха местного подвала, – усмехнулся я.

– С ума сойти, – ужаснулась девушка и прочитала стихотворение, написанное чёрным маркером: – Писать на стенках туалета, мои друзья, не мудрено. Среди говна вы все поэты, среди поэтов вы – говно.

– Ага, – вспомнил я стих, – классика. У нас в школе такой стишок был в толчке написан, только заканчивался он твоим любимым словом.

– Это каким?

– Дерьмо.

– Ха, это не моё любимое слово, – хихикнула Елеанна.

Послышались шаги, я заметил очередную интересную надпись, но не успел её озвучить – к нам спустился Гаста.

– Я готов, пошли.

Мы двинулись к Гене. Я обернулся, чтобы взглянуть на неё ещё раз, стараясь пропитаться смыслом и настроением перед посещением комнаты ужасов.

«Скоро всем пиздец!» – прочитал я её про себя и побежал догонять остальных.

– А ты Гену-то хоть предупредил, что мы зайдём? – спросил я Гасту.

– Нет, – ответил тот.

– А если он нас не пустит?

– Мы его спрашивать, что ли, будем? – возмутился Гаста. – Он же слаб и немощен, воняет гноем, сами зарулим, да и всё! – он постучал в дверь Гениной комнаты. – Гена, это Гаста, открывай.

Я достал из кармана носовой платок и протянул его Елеанне.

– Зачем?

– Прикрой нос, тут жутко воняет.

– Я уже чувствую, – ответила девушка.

– Да не, это ещё не воняет, – улыбнулся я.

Через несколько секунд нам открыл Гена.

– Ёб твою мать! – Гаста сделал несколько шагов назад. – Ох, бля!

– Аооаа, – кивнул опухший Гена, пропустил Гасту, дошаркал до матраса и сел на него.

– Я не один, – сказал Гаста, оставляя дверь открытой для меня и Елеанны. – Можно и не спрашивать, как дела, – вижу, что хуже некуда.

Елеанна его ещё пока не видела, находясь у меня за спиной. Я зашёл к Гене и скривился – мало того что в комнате было нечем дышать, так ещё и хозяин комнаты не уступал по красоте самым страшным персонажам фильмов ужасов.

– Фу, бля, – я посмотрел на торчка – его голова напоминала шар: щёки сильно раздулись, отчего он не мог говорить, зрелище ужасное. – Привет, Гена!

Я осмотрел комнату, она была даже меньше моей. Тут было не так грязно, как я себе представлял, хотя для такой площади, может, срач конкретный: грязный матрас, окурки, бутылки, шприцы. Буэа.

Странно, мне казалось, тут все комнаты одинаковые по площади, а у Гасты хибарка была больше раза в четыре. В сравнении с Геной у него, в таком случае, хоромы.

– Здрасьте. А! – в комнату, прикрываясь платком, зашла Елеанна, посмотрела на Гену и вскрикнула, разворачиваясь и собираясь выйти.

– Стой! – я схватил её за руку. – Смотри, чего ты, ты же это хотела увидеть. У него гниёт рот. Когда колешься всяким говном, рот обязательно начнёт гнить, – начал я свою речь о вреде наркотиков. – А ещё у наркотиков есть такое свойство – доставать на поверхность все твои болячки. А когда ты колешься таким грязным раствором, организм пытается его вытолкнуть из себя, и он течёт по венам и ищет выход, который может найти в любом месте: зубы, лицо, руки, – я старался придать голосу зловеще-назидательную интонацию, но она была не нужна, учитывая серьёзность темы. – У наркоманов совсем нет иммунитета, ты можешь покрыться язвами, фурункулами и прыщами, – и хотя это всё были мои догадки, я старался наговорить как можно больше гадостей, чтобы Елеанну вытошнило прямо на Гену.

Но я мало что об этом знал. Гаста молчал и меня не поправлял, а Гена говорить не мог.

– Кхм, кхм, кхм, – Елеанна закашляла в платок, морщась от запаха в комнате.

Гена сидел на матрасе, обхватив руками колени, и безразлично смотрел на нас. Похоже, он уже давно слился с надписью на стене, которую я не успел озвучить.

– У него гниют ноги, – сказал Гаста, кивая на Гену, – поэтому такой блевотный запах вперемежку с седлом.

– О, Гена, а покажи гангрену! – попросил я. – Как-никак – это же кульминация всего пути седловара.

Гена подчинился и медленно задрал штанину спортивного трико. На левой ноге, чуть ниже колена, на самой голени, была открытая рана, кожи не было, и торчал гнилой кусок мяса, сама же рана была видна не полностью и уходила под вязаный носок. Морально разложившийся и физически разлагавшийся заживо человек уже ничего не стеснялся. Скорее, наоборот – постесняться можно было его, глядя на него.

«Где-то я эти штаны уже видел», – подумал я.

– Ой, мамочка! Аа! – Елеанна резко развернулась и выбежала из комнаты, закрыв лицо моим носовым платком.

– Гаста, а это случайно не твои штаны? – спросил я друга, оборачиваясь на убегающую Елеанну.

– Мои, и носки тоже мои, мамка когда-то давно связала, – ответил Гаста. – У него уже совсем не было шмоток, всё провоняло седлом, вот я и отдал ему своё старьё, какое в шкафу нашёл.

– Может, надо кого-нибудь из врачей позвать на помощь? – спросил я.

– «Скорую» надо вызывать, из жильцов сюда никто не придёт.

– Ха, – я даже знал почему.

Когда Гена был поздоровее и не страдал таким жёстким недомоганием, он доставал всех соседей по очереди, занимал деньги и не возвращал. Портил жизнь многим жильцам и вёл себя в разы отвратительнее, чем я в гостях у Елеанны, а Ксюхан – на свадьбе своей сестрички.

– Я тоже пойду, – сказал я. Оставаться здесь надолго было сродни мазохизму, насиловать свою психику я уже больше не мог. – Будь здоров, Гена! – попрощался я с умирающим, отмечая про себя абсурдность и комизм своего «пока» в данной ситуации.