Великий магистр - Октавиан Стампас

— Я знал, что вы здесь и разыскивал вас, — сказал он, продолжая улыбаться. — Но здесь собралось столько рыцарей, что легче найти…

— Сокровище царя Соломона, — закончил за маркиза Гуго де Пейн. — Кстати, как оно поживает и что же с вами произошло?

— О! Это печальная история, — маркиз задумчиво посмотрел вдаль. — Помните, после нашего ночного разговора о Святом Граале и тех сокровищах, которые могли храниться в Храме Соломона в Иерусалиме, вы ушли в свой шатер, а я еще долго не мог уснуть. Я ворочался с боку на бок, чувствуя какую-то неодолимую тягу, какое-то тревожное волнение в груди. Мешал мне и этот странный, протяжный свист, звучащий в ушах.

— Я помню его, — сказал Гуго.

— И я! — подтвердил Бизоль, — Но ведь чертова скала все же рухнула на ваши головы! Как же вы выбрались?

— Погодите, — грустно улыбнулся маркиз, — Напрасно я не внял тогда вашему совету. Да, нависающий над нами козырек каким-то образом сорвался и раздавил лагерь. Но меня в то время в нем не было. Поглощенный своими мыслями, я бродил в окрестностях Ренн-ле-Шато, размышляя над загадкой Меровингов и Дагоберта II, убитого в тех местах. Какое отношение они могли иметь к сокровищам Сиона? Меня занесло так далеко от лагеря, что я еле услышал шум этого ужасного обвала. Когда же я понял, что произошло и поспешил назад, все было кончено.

— Да, зрелище было не из приятных, — промолвил Бизоль.

— Все мои люди оказались заживо погребенными под грудой камней, — продолжил маркиз. — Ваша же стоянка была покинута.

— Возможно, мы собрались несколько поспешно, но, поверьте, помочь им уже было ничем нельзя, — произнес Гуго, кладя руку на плечо маркиза.

— Я знаю. Я понял это сразу же, как только прибежал в лагерь. Помните ту надпись на руинах портика, которую я вам показывал?

— Да. «Ужасно это место», — Гуго как сейчас увидел перед собой уродливую статую Асмодея, покрытую зеленой слизью, и пустые, словно зловеще следящие за ним глаза идола. — Вы считаете, что сила, сорвавшая скалу на ваш лагерь, имеет человеческое происхождение? Связана ли она с тем свистом в ночи?

— Может быть, — осторожно сказал маркиз. — Во всяком случае, отрицать это полностью нельзя. Утром я обнаружил на вершине горы следы ног — много следов, причем по характерным особенностям — широкому расстоянию между большим пальцем и остальными — я догадался, что эти люди привыкли носить восточную обувь, сандалии. Это не были европейцы. А подобный свист, насколько мне известно, использовали еще древнеиудейские секты зилотов. При определенной направленности он может разрушать даже камни.

— Невероятно, — пробормотал Бизоль. — Может ли такое быть?

— Мир полон чудес, — мягко улыбнулся ему маркиз де Сетина. Его ученость, скромность и добрый нрав невольно вызывали уважение. Нельзя было отказать маркизу и в храбрости, после того, как он решил в одиночку обследовать столь страшное место гибели своих товарищей.

— Что же вы намерены предпринять дальше? — спросил Гуго де Пейн. Маркиз задумался.

— Наверное, я шел по ложному следу, — произнес он наконец. — Те сокровища, о которых мы с вами говорили, очевидно находятся все еще в Иерусалиме. Под развалинами Храма Соломона. Возможно, часть из них спрятана в окрестностях Ренн-ле-Шато, и я еще вернусь туда. Но пока меня неодолимо тянет к себе Иерусалим.

Гуго де Пейн и Бизоль де Сент-Омер переглянулись и понимающе кивнули друг другу. Оба они почувствовали одно и тоже.

— Маркиз! — произнес Гуго. — Через месяц я с небольшим отрядом отправляюсь в Палестину. Если вы желаете, то могли бы присоединиться к нам, разделив тяготы пути. Вы смелый человек, обладающий обширными знаниями, и скажу откровенно: мне было бы приятно видеть в числе моих спутников такого рыцаря, как вы.

Маркиз де Сетина не стал долго раздумывать. Глаза его вспыхнули от радости, а смуглое лицо побледнело.

— Вот вам моя рука! — взволнованно сказал он. — Я уверен, что предначертанная и вам, и мне судьба начинает сбываться.

— Значит, и моя тоже, — вздохнул Бизоль.

Так, маркиз Хуан де Монтемайор Хорхе де Сетина стал пятым рыцарем из отправляющейся в далекий путь блистательной девятки. И воистину — эту неожиданную, но столь важную для дальнейших событий встречу, неутомимый Фуше Шартрский мог бы записать в свои анналы!

Вечером был устроен новый грандиозный пир в честь удачной соколиной охоты. Мария Шампанская даже здесь не стала расставаться со своим любимцем, который гордо сидел на ее руке в красной перчатке. Омрачало торжество лишь странное отсутствие вчерашнего триумфатора — Жана Жарнака, но никто не мог объяснить — куда он исчез? В конце концов, решили, что он просто пьян от вина и успеха. Византийская принцесса, относившаяся к подобным застольям с плохо скрываемым отвращением, появилась в зале только лишь ради двух людей: но не увидев ни того, ни другого, быстро ушла в свои покои. Приехавшему на рассвете англичанину также не удалось высмотреть за длинными, ломившимися от яств и кубков столами, виконта Гуго де Пейна. Но он остался, поскольку был любопытен до всего нового, тем более, что это были его первые шаги во Франции, хотя его знатное имя звучало здесь давно. Больше же всех в зале радовался и ликовал оруженосец Гуго де Пейна — Раймонд, которому в честь его победы на малом турнире было дозволено сидеть за одним столом с рыцарями. Сам же Гуго де Пейн отсутствовал на пиршестве по той простой причине, что он вместе с маркизом де Сетина, проводил это время в запыленной библиотеке графа Шампанского, просматривая старинные фолианты и беседуя на темы, глубинный смысл которых не смог бы подняться выше желудков пирующих в зале рыцарей.

Утром трубы возвестили о прибытии короля Франции Людовика IV. Праздник в Труа вступал в новую стадию. Вместе с королем прибыли почти все его придворные — сенешаль, коннетабль, канцлер, маршалы и камергеры. Рядом с Людовиком, пятидесятитрехлетним грузноватым мужчиной с коротко подстриженными усами и мясистым носом, ехал его сводный брат Ренэ Алансон, выглядевший несравненно изящнее. Монарх был намного беднее многих из своих вассалов, поэтому единственное, что спасало его достоинство — это чувство юмора. В отличие от других царственных особ, удерживающих трон силой оружия, он надеялся только на разногласия между различными кланами, и искусно играл на этих струнах.

Первый вопрос, который задал ему граф Шампанский, прозвучал довольно нагловато:

— Ваше величество, звезды показали мне, что в деревушке Лентье вы ночевали на сеновале, так ли это?

— Нет, — невозмутимо отвечал король. — Это сеновал ночевал на мне, поскольку я провалился на самое дно.

— Но с вами была крестьянская девушка с черными, как смоль волосами?

— Но в этот раз звезды подвели вас. Девушек было две: одна рыжая, а другая — белая. Не доверяйте алхимикам, мой друг — они врут почище нас с вами.

Король объехал выстроившихся поприветствовать его рыцарей. Почти каждого из них он знал в лицо, видел во многих баталиях, турнирах, пиршествах, и каждому находил доброе, ласковое или острое словцо. Людовик тепло поздоровался с Гуго де Пейном, справившись о его старой ране, потрепал по плечу Бизоля де Сент-Омера, перекинулся парой фраз с Людвигом фон Зегенгеймом. Проезжая мимо Роже де Мондидье, он вдруг задержал коня и строго спросил:

— Где ваш глаз?

— Украден, сир!

— Вора сыскать, вернуть похищенное и примерно наказать, — приказал король и поехал дальше.

— Шут… — процедил сквозь зубы следовавший за ним граф Шампанский.

После необходимых церемоний, Людовик IV отправился отдыхать. Пир, который разгорелся вечером, превосходил по своему размаху все предыдущие. На этот раз главный зал замка не мог вместить всех желающих, и много столов накрыли прямо в парке, под звездным небом. Впрочем, сам замок с его расцвеченными огнями окрестностями, напоминал упавшую на землю Шампани звезду. И никто не знал — будет ли она сиять всегда, или погаснет, когда придет срок?

И вновь никто не мог сказать, куда подевалась жемчужина турнира труверов — Жан Жарнак? Отправленные во все стороны гонцы, так и не нашли нигде следов его пребывания. И хотя это было огорчительно, но не настолько, чтобы звезда Труа чуточку померкла.

Тело Жана Жарнака со следами изощренных пыток будет выброшено на берег реки лишь через три недели. Подозрение падет на молодого трувера Поля Лякруа, который, по свидетельствам очевидцев, завидовал ему. Поль Лякруа будет взят под стражу, допрошен и через некоторое время признает себя виновным. Воскресным апрельским днем, в ясную солнечную погоду его казнят посредством отделения головы от туловища на центральной площади в Труа, при огромном стечении народа.

Фуше Шартрский записал в своей тетради: «И вот наступил час королевского турнира…» С самого рассвета тысячи зрителей взобрались на возвышенности возле ристалища, которое находилось между городом и лесным массивом; все соседние холмы покрылись разноцветными шатрами и палатками с развевающимися над ними флюгерами, плюмажами и гирляндами роз. Народ в праздничном наряде толпами повалил по улицам Труа, устремляясь к аренам. Беспрерывно звонили колокола со всех церковных башен и ратуш, звучали рожки, трубы, со всех сторон кричали герольды, объявляя условия поединков, состав участников и правила состязаний. Вокруг всего ристалища были сооружены высокие скамейки, полукруглые амфитеатры, галереи, балюстрады, ложи из легких брусьев. Над каждой ложей четыре копья придерживали красное с золотой бахромой сукно, а сплетенные из зелени зонтики предохраняли от солнечных лучей дам и девушек, собравшихся смотреть на игры. Ближе к лесу были развешаны большие ковры и гобелены с гербами и девизами участвовавших в состязаниях рыцарей.