Предел прочности. Книга четвертая (СИ) - Углов Артем

- Но ведь не пришиб.

Великан смотрит на меня с грустью:

- Как любит говаривать отец: не стоит недооценивать намерения, их с действием разделяют секунды. Уж в чем-чем, а в психологии мой папа знает толк, как никто другой.

Ох уж мне этот пресловутый папа, который разбрасывался родными сыновьями, что залежалым товаром в день распродажи. От младшего Левона едва не отрекся, который по глупости и малолетству связался с бандой, Герберта за ослушание лишил всех средств к существованию, но что хуже всего – запретил общение с родней. Для великана, сызмальства привыкшего к большой семье, и знавшего каждую троюродную тетушку в лицо, подобное наказание сродни пытки. Он всегда был частью многовекового дерева со своими устоями и традициями, одной из веток на могучем стволе, и вдруг отломали, выбросили прочь. Герб теперь даже с родной матерью общался путем тайной переписки, опасаясь навлечь гнев главы клана на бедную женщину. Лишенный привычной поддержки семьи великан сходил с ума, но не как я, с глюками и ложными воспоминаниями, а по-своему, накручивая нервы до предела и срываясь.

Альсон… кается он… Да не в мелкой проныре дело, вернее не в ней одной. Права Валицкая, когда раз за разом повторяла на лекции: ищите проблемы в семье, там таятся корни всех бед. Из-за таких вот папа и мама, из-за таких вот родителей, которые берутся судить, но не способны разобраться в собственных поступках. Удели чуть больше внимания детям, и тогда, может статься, младший не оказался бы в пустоши, в забытой богами дыре под названием Ла Сантэлло, а старший не бросился бы его спасать, в нарушение запретов. Намерения и поступки… легко за них судить, особенно когда чужие.

«Молодец, Петр, это ты хорошо придумал, начал мыслить прямо-таки Библейскими масштабами о всепрощении», - тоном Валицкой произносит внутренний голос. – «Начал хорошо, а кончил плохо, обвинив во всем родителей, чужих людей, которых в жизни никогда не встречал. Судить херово, и тут же осудил – браво, маэстро логики!»

- Дерьмо, - не выдерживаю, плюю под ноги.

- Ты чего? – удивляется великан.

- Гребаная Валицкая.

- Она-то здесь причем? – не понимает приятель.

- Бесит, - честно признаюсь я на родном языке.

Если бы ты знал, как она меня бесит.

На следующий день состоялась встреча с Томазо Фалькони, из-за чего диспетчерская была вынуждена досрочно прервать наше с Мозесом дежурство. Точнее поздний завтрак, потому как к патрулированию мы даже не приступили, заскочив первым делом в местную забегаловку.

- Ну вот, теперь без работы останусь, - Мо сделал вид, что расстроился. Его отзывали вместе со мной, только вот сомневаюсь, что напарника сие событие могло искренне опечалить. Семь часов бесконечного патруля того точно не стоили. Скорее расставание с фаршированным карпом было тому причиной, но Мозес человек опытный, не растерялся, попросив завернуть еду на вынос. А на обратном пути вовсю мурлыкал похабную песенку про рыжую Мариэтту, большую любительницу задирать подол. Не иначе, успел запланировать поход по шлюхам, вот только рыбу доест. Хорошо, когда перспектива ясна и понятна, и плохо, когда впереди сплошной туман.

Ожидавший в офисе пухленький юрист не спешил развеивать дым, используя цветастые обороты речи, в которых после выжимки сути оставалось ноль.

- Вы окажете великую честь, если согласитесь подписать контракт… Столь юному, но успевшему пройти горнило службы детективу, любая задача окажется по плечу, - сладкая патока ручьями лилась из уст юриста, а я все думал, в какое русло повернул бы разговор, доведись присутствовать на встрече баронессе Ляушвиц и ее вздорной племяннице.

- Где подписывать, - интересуюсь, и ту же острый ноготок со стразами, словно у модной девицы, заботливо указывает на строку.

- Вот здесь, пожалуйста… ага, прекрасно, просто замечательно. И вот здесь еще одна… великолепно, вы оказали такую честь. Признаться, последний разговор ввел меня в череду уныний, все эти семейные дрязги, ну вы понимаете. Я не верил, что согласитесь и тут такой подарок.

Когда закончим с контрактом, надо будет ушные отверстия ватной палочкой прочистить, проверить на наличие сахара, потому как перегруженный сладким мозг уже отказывался воспринимать информацию.

- И все же позвольте спросить, почему вы согласились, что послужило тому причиной? – щебечет птицей словоохотливый юрист.

- Для меня будет честью охранять столь известную и талантливую певицу, как Юкифай, - плеснул и я в свою очередь густым сиропчиком. Не одному Томазо дозволено собеседника сладкой дрянью потчевать, пускай и сам хлебнет из горлышка.

- Вы хотели сказать, Юкивай?

- Разумеется, - киваю головой.

Блин, надо хоть имя клиента запомнить, а то неловко получается.

- Вы упомянули про честь, это единственая причина согласия? - лицо юриста по-прежнему светится доброжелательной улыбкой, а глаза хитро сощурились, дескать давай, заливай мне тут.

Ну я и залил по полной, щедро используя слова в превосходной степени. Не рассказывать же ему про Мо, который с говном съест, если откажусь. Сожрет, как того самого утрешнего карпа, извлеченного из фольги, едва мы поднялись в небо, а на бортовой панели загорелся режим автопилота. Мозесу для комфортного питания необходимо всего две вещи: свободные руки, и сиденье под задницей. Чистота, манеры, и мнение напарника в сей перечень не входили.

- Детектив Уитакер, когда готовы приступить к обязанностям?

Вопрос юриста носил чисто риторический характер, и был скорее следствием велеречивости, чем действительной необходимостью. Контракт подписан, следовательно, будь добр, четыре дня в неделю находится в положенном месте, исполняя свои обязанности. И первый день из четырех приходился на сегодняшнее число.

- Познакомитесь с людьми, изучите обстановку, - сообщил господин Фальконе в автомобиле, куда столь любезно пригласил сесть. Седан представительского класса с пахнущим кожей салоном и мини баром внутри. Молчаливый водитель за рулем – свидетельство высокого социального статуса хозяина. Не каждый может себе позволить иметь личного шофера, поэтому для широких масс был более привычен автопилот. А человек – это всегда дорого, что в охране, что на кухне, что за баранкой автомобиля.

Господин Фальконе щелкает встроенной в подлокотник кнопкой, и темное стекло бесшумно поднимается вверх, отделяя нас от водителя. Понимаю, что разговор сейчас пойдет о серьезных вещах и не ошибаюсь. Смешной, местами забавный юрист перестает казаться таковым, из речи пропадают цветастые обороты, язык становится сухим и скупым.

- Любая информация, которую услышите или увидите за время несения службы, не должна передаваться сторонним лицам.

- Я знаю протоколы секретности.

- Я знаю, что вы знаете, но лишний раз напомнить не помешает. Юлия Кортес Виласко не простой человек, она звезда мирового масштаба, пользующаяся всеобщим вниманием и славой. Прессе только дай повод, и любая, даже мельчайшая утечка информации может быть окрашена в черные тона и раздута до размеров вселенского масштаба. Как следствие разрыв рекламных контрактов, потеря миллионной выручки, а хуже всего – общественное мнение.

«Которое изменчиво, как шлюхи», - непременно бы отметил Мо, но господин Фальконе отличался куда большей тактичностью, поэтому счел за лучшее фразу оборвать.

- Поймите правильно, детектив, я нисколько не сомневаюсь в вашем профессионализме и порядочности. Ваша работа защищать клиента с оружием в руках, моя – бумагами и словом. Некоторые фразы имеют привычку повторятся, но они не становятся от этого менее важными, поэтому в сотый раз произнесу – секретность, господин Уитакер. Надеюсь, мы поняли друг друга - секретность и еще раз секретность. Ни маме, ни папе, ни другу за кружечкой пива не должно быть известно, о том что происходит внутри дома.

- Я услышал вас, господин Фальконе.

- Вот и прекрасно, вот и замечательно, - на лице юриста вновь расцвела дежурная улыбка. – Скажите, вы раньше бывали в Монарто?