Не ходи, Эссельте, замуж - Светлана Багдерина

– Кстати, да! – обрадовался неожиданному пониманию чародей и немного оживился. – Странные у вас здесь обычаи, милый. Сначала подавать мясо, и только потом – тарелки, вилки, ложки, гарнир, салаты, канапе, со…усники…

Крида с осуждающим видом качнула головой и задрала нос:

– Какие у вас, в Гвенте, нелепые традиции, оказывается. Живут как варвары, с черепков ковырялками кривыми едят, а еще туда же… Сатин им не нравится…

– Почему это наши традиции нелепые? – вдруг всерьез обиделся Агафон за чужую страну, ставшую за последние два дня почти родной. – Это вы тут как дикари существуете, канапе от раскладушки отличить не мо…

– Иногда лучше жевать, чем говорить, – гибко обвиваясь вокруг серебряного аккорда, неожиданно прозвенели над ухом растерянного, испуганного, возмущенного мага шелковые слова. – А иногда лучше петь, чем молчать.

– КИРИАН!!!

Забыв о своих принципах и ориентации, его премудрие готов был заключить в объятья и страстно расцеловать нежданное подкрепление.

– Кириан… Кириан… я как раз вспоминала тебя… – возбужденно-радостно затараторил чародей. – Кириан, спой нам скорей чего-нибудь, а?..

– Чего изволите, ваше умопомрачительное высочество? – с преувеличенной до абсурда покорностью менестрель поклонился агафоновой спине, нежно прижимая к груди любимую арфу.

– Песню! Спой нам песню!

– О чем прикажете? – куртуазно расшаркался поэт. – О войне, об охоте, о походах, о богах, о старых битвах и античных героях, о подвигах древних магов, о любви…

Агафон хотел выпалить «магов», но случайно перехватил вспыхнувший при последнем слове взгляд Криды, и впервые за весь вечер умудрился совершить правильный выбор.

– О любви, Кириан! Конечно, о любви!.. – закатив глазки, томно проворковал главный специалист по волшебным наукам и умоляюще сложил руки на груди. – В такой вечер – только о вечном!

– Хорошо, ваше желание понял и исполняю, принцесса, – принял вертикальное положение и деловито кивнул миннезингер. – Песня о вечной любви. Точнее, баллада.

Неуклюже перескочив через полунакрытый стол, певец гордо прошествовал на середину зала, где лакей по знаку графа уже притащил скамейку. Усевшись поудобнее, бард поставил на колено заботливо отполированную арфу, похожую на гордый одинокий парус на бескрайних просторах искусства стихо– и музыкосложения Гвента и Улада, и легко пробежался подвижными ловкими пальцами по серебряным струнам.

Зал завороженно затих.

Ныне спою я вам песнь о любви беспримерной,Той, что в веках остается и сердце тревожитВсем без разбора: и девам младым и мужам сребровласым,Рыцарям гордым и домохозяйкам прилежным,Знатным вельможам и простолюдинам и среднему классу;Той, что подобно светилам, с небес полыхающим ярко,Светит для смертных огнем своим неугасимым.Поют пастухи, что в селеньи одном, Кирианфе,Том, что находится в Стелле, любимой богами,Дева младая жила; ей подобных красавицНе было в солнечной Стелле ни до и ни после.Статью статна, преблестяща глазами, длинна волосами,Бровями союзна и вся сногсшибательна видом.Губы ее же могли с помидором поспорить,Плодом заморским, кто цветом краснее и ярче,И помидор посрамлен был бы в то же мгновенье.Звали ее Сколопендра; она меж подруг выделялась,Как зонтик от солнца на пляже меж серых камней.

– Какая красавица… – мечтательно подпер ладонью щеку лысый барон.

– Двадцатый раз слушаю – и не перестаю восхищаться! – полуприкрыв глаза, выдохнул Ривал.

– Не перевелись еще прекрасные дамы на Белом Свете! – подержал его рыцарь слева.

– Дальше, дальше, тс-с-с, тише! – зашикали на них женщины в предчувствии самого интересного. И не обманулись.

Рядом совсем с Кирианфом другое селеньеРасполагалось, что Хвивами названо было,Юноша жил там могучий, и не было равныхВ силе, красе и отваге ему во всей Стелле.Звался же он Дихлофос; он спорстмен был заядлый,Всех побеждал Дихлофос несравненный в ристалищах буйных,Семь же высоких ворот, что прославили Хвивы,Мог Дихлофос перепрыгнуть, почти не вспотевши.Вышла однажды на берег морской Сколопендра,Взявши с собой корзинку; она собиралаУстриц, медуз, каракатиц и прочую гадость,Ту, что обильно выносит на пляж Эгегейское мореВдруг подняла она очи и зрит в изумленьи:Юноша дивный, он камни в полцентнера весом,Над головой поднимает и с силою их опускаетПрямо на голову, надвое их разбивая.Причина занятий столь странных проста как мычанье:Старец Артрит, почитаемый в Стелле, сказал Дихлофосу:В мышцах, о юноша, сила твоя, с головой жеТы явно не дружен, увы, на всю голову слаб ты.Выслушав речь мудреца, Дихлофос изумился,Тому, как легко отыскал его слабое местоНемощный старец; и тут же на берег помчался,Голову начал свою развивать и крепить валунами.С великим усердием, как подобает спортсмену.За этим занятьем застала его Сколопендра,И потянулась душа ее к юноше сразу.

Девичьи души уладок тоже потянулись к героическому атлету, руки – к цветам в прическах и нарядах, и полетели к ногам стихотворца розы, лилии, каллы и прочие хризантемы. Агафон, с холодком в желудке чувствуя, что снова отстает от коллектива, схватил со стола яблоко в карамели и запулил в певца.

– У м-меня ц-цветов н-нету, – виновато развел он руками в ответ на убийственный взор Кириана.

Бард, словно не услышав, принялся поднимать дары, прикладывать к губам и с поклоном и улыбкой возвращать владелицам. Только тогда Агафон понял, чем яблоко – даже надкушенное – отличается от букетика фиалок.

Дожевав, пиит запил лесогорским плодово-ягодным, и продолжил:

Вздернувши нос и кормою призывно качая,Не замечая как будто совсем Дихлофоса,Продефилировала Сколопендра неспешно,Мимо него, валуны огибая изящно.Врезался сразу же мой Дихлофос в СколопендруВтрескался, вмазался, втюрился, в общем, влюбился.Так свое счастье нашли Дихлофос богоравный,И Сколопендра младая, богиня средь женщин.Грустно сказать, но их счастие было недолгим,Мать Сколопендры, завидуя дочери втайне,Распорядилась ее заточить в цельнокаменной башне,Чтоб с Дихлофосом не смела гулять Сколопендра.И оправданье нашла перед дочерью сразу —Слишком умен для тебя Дихлофос, ей сказала.Ревом взревел Дихлофос и помчался немедляК башне, где в горькой тоске Сколопендра томиласьИ проклинала судьбу. Дихлофос, добежавши,Лбом в основание башни с разбега ударилЧтобы рассыпалась в прах та злосчастная башняИ обрела бы свободу его Сколопендра.Тщетным, увы, оказалось его упованье.Крепок тот камень, из коего сделана башня,В коей томилась в тоске Сколопендра младая,Кою похитить желал Дихлофос твердолобый.Камень пробить он не смог даже с третьей попытки.А на четвертой не выдержал череп героя.Навзничь упал Дихлофос, и остался недвижим.Эту баталию юноши с башней, конечно, смотрелаЧерез окно Сколопендра; в боленьи пристрастном,Хлопала громко в ладоши и песни фанатские пела,Шапочку с шарфом цветов Дихлофоса одевши.По окончании битвы, решив, что возлюбленный помер,Склянку достала она со смертельнейшим ядом,Ту, что купила на днях у аптекаря Автопроглота.Выпивши яд, бездыханною девица пала,Вынесли слуги из башни ее на носилках.На ноги юноша встал, он очухался быстро,Видит – лежит Сколопендра без признаков жизни,Склянка же с ядом руке; и в отчаяньи диком,Склянку поднявши, он вмиг выпил яда остатки,И зашатался, и пал рядом с милой своею,Со Сколопендрой своей ненаглядною рядом.

Когда бард на пару секунд примолк, чтобы под переборы серебряных струн снова глотнуть допинга из предложенного слугой кубка, по женской части аудитории пробежала нервная волна.

– Как это грустно!..

– Как это печально!..

– Какая ужасная история!..

– Какая великая любовь!..

– Тс-с-с, тихо, я знаю, это еще не всё!

– Как – не всё?!..

– А разве?..

– Всё не так, как вы думаете!

– А как мы думаем?

– А мы думаем?..

И тут миннезингер крякнул, ударил по струнам с удвоенным пылом, прямо пропорциональным градусности предложенного напитка, и скорбно продолжил:

К счастью, а может, к нечастью, очнулась моя Сколопендра,Яд, что купила она, оказался паленым.Яд из негодных, просроченных трав изготовил аптекарь,Но продавал по цене настоящей отравы.Пару монет сэкономил прижимистый скряга,И преградил путь в Сабвэй Сколопендре злосчастной.Встала, шатаясь и морщась болезненно, дева,Гибель суля и отмщение Автопроглоту,И всей родне его вплоть до седьмого колена;Вдруг ее взгляд на лежащего пал Дихлофоса;Выхватив меч у слуги, что отсвечивал рядом,Сердце свое проколоть Сколопендра решила,Но, о клинок ненароком порезавши руку,Вся побелела при виде струящейся крови,В обморок грохнулась и неподвижна осталась.Выдохся слабенький яд, и восстал Дихлофосси,Недоуменно вращая окрест очесами.Видит – лежит вся в крови Сколопендра младая,Меч же в руке; и, решив, что мертва Сколопендра,Вмиг Дихлофос на высокую башню взобрался,И, от великого горя умом помутившись,Бросился, смерти желая себе, прямо с башни,И полетел, ускоряясь, к земле с оглушительным свистом,Воздух буравя своей головою могучей.Свист от паденья его исходил преизрядный,Гнул он дубы вековые и птиц заставлял разлетаться.В панике птицы метались, крича заполошно,И улететь поскорее оттуда стремились,Думая, будто уж звезды на грешную землюПадают, света конец неминучий собой знаменуя.Свист сей тотчас пробудил Сколопендру младую,Томные очи она разлепила небрежно,И увидала, как шмякнулся оземь любимый,И ощутила, как мелко земля задрожала.Встала с земли Сколопендра, кряхтя и шатаясь,Руки простерла любимому вслед, и, полшагаСделав нетвердой ногой, чувств лишилась,В обморочном состояньи на клумбу упала.Но не погиб в столкновеньи с землей Дихлофос боговидный.На деревянную крышу сарая свалившись,И разнеся ее в щепки главою могучей,Мягко упал он на грабли садовые, дажеНе пострадав при паденьи телесно, всего лишьПара царапин осталась на теле героя.На ноги встав и древесную пыль отряхнувши,И отчихавшись со вкусом, герой из сараяВышел, и тут же на клумбу наткнулся,Где недвижима лежала его Сколопендра,Бледная вся, и змея не спеша выползалаЗлобно шипя, из-под стройного торса девицы.Вмиг ухватил Дихлофосси змею, и приставилПасть смертоносную, полную яда, к груди своей страстной,К месту, где сердце горячее бьется, исправноКровь перекачивая по всему организму.И укусила змея Дихлофоса, и пал он,Ибо не мыслил он жизни без Сколопендриты.Обморок быстро прошел, и очнулась девица.Очи отверзши и голову вбок повернувши,Рядом с собой Дихлофоса она увидала,Тут же на клумбе лежащего, а вокруг шеи,Плотно змея обвилась; и картина такаяВвергла в глухую тоску сколопендрину душу.Думая, что Дихлофоса змея укусила,И что покинул навеки возлюбленный землю,Резво помчалась к пруду изменившемся ликомСколопендрита, в отчаяньи смутном надеясьБроситься в воду, чтоб волны сомкнулись над нею,Чтоб пузыри на поверхность прощальные всплыли,Булькнули, лопнули и моментально исчезли,Тихой и ровной навечно воды гладь оставив…

Когда последний аккорд сладкозвучных струн растаял в зачарованной тишине, женская половина аудитории взорвалась аплодисментами. И даже суровые мужи, украшенные боевыми шрамами, украдкой смахивали что-то с ресниц рукавами камзолов.