Золотые кони - Жорж Бордонов

— …Мне сообщили, что скоро в город прибудут послы венедов. Они хотят объявить беспощадную войну римлянам. Половина нашей знати проголосует за мир, если и я поддержу его. Что ты мне посоветуешь?

— Что сказал на это Оскро?

— Он советует выжидать.

— Это значит все потерять!

— Говорят, римляне непобедимы и что для нас пришло время покориться.

— Римляне выигрывают, потому что сражаются со слабыми или неуверенными. Или с теми, у кого нет союзников, так было до сегодняшнего дня.

— Ты самоуверен. Должно быть, ты хорошо их знаешь.

Я осекся. Теперь я понял, о чем сообщил ей Оскро.

— Еще бы! — отозвался я язвительно. — Мне посчастливилось видеть их совсем близко. И я сыт ими по горло! Их лагерь находился около нашего дома!

Решив, что мне еще трудно переносить тяжелые воспоминания, она придала нашему разговору другое направление.

— Что ты думаешь о Цезаре?

— Я видел лишь его статуи, в Нарбонии они стоят повсюду.

— Какой странный обычай: делать из себя божество при жизни, заставлять других поклоняться своему образу!

— Он делает это для того, чтобы внушать страх побежденным и уважение своим солдатам.

Я почувствовал прикосновение ее холодных пальцев на своем запястье.

— Извини меня, Бойорикс. Забудь о своем тяжелом прошлом, подави свою ненависть. Будь таким, каким я хотела бы видеть тебя, хотя бы один вечер…

Снова я был очарован тем необыкновенным сочетанием твердости духа и нежности, строгого достоинства и ребячьей игривости, которые уживались в ней. Но вскоре я убедился, что Шиомарра способна также на героизм и даже жестокость.

…Праведная гора была окружена жителями Эпониака и его деревень. Люди толпились вокруг Дивиака, который восседал на некоем подобии трона, вырубленного в скале, здесь же находились и другие друиды. Он держал посох с изображением месяца на конце. Голову его украшал венок, напоминающий лавровый. Над троном возвышалась статуя богини Эпоны. Факельщики выстроились в ряд перед скалой, у самого подножия которой можно было различить вход в пещеру. Из глубин ее пробивался мерцающий свет. Один за другим посвященные отделялись от толпы, падали на колени перед молящимися друидами, после чего проходили в пещеру. В основном это были плотники, кузнецы, лица которых заросли волосами, а руки до запястья были черны от несмываемой сажи.

Одна из старух приблизилась к Шиомарре. Она откинула капюшон со смеющегося лица.

— Смотрите, королева! — крикнула она. — Добрые люди, здесь королева!

Толпа пришла в движение и тотчас расступилась перед нами. Шиомарра вошла в коридор из застывших фигур. Она молчала, но распустила шнур на капюшоне, чтобы люди лучше видели ее лицо, струящиеся волосы. Толпа загудела, со всех сторон к королеве потянулись руки, стараясь дотронуться до ее меха, до рукоятки ее кинжала. Кто-то в порыве восторга бросился на колени и стал целовать подол ее накидки. Она коснулась пальцами его вьющихся волос.

Рядом со мной оказался Петруллос. Он потянул меня за рукав:

— Благодари кабана, Бойорикс! Скажи, когда ты зайдешь попробовать пироги Матуа? Дети все время спрашивают о тебе…

Мы поклонились Дивиаку. Вход в пещеру нам освещали факельщики. Стены ее были украшены сверкающей мозаикой, изображающей волшебных существ. В конце входного коридора открывался просторный зал с огромными колоннами. Посвященные склонились перед высеченным в камне изображением Эпоны и шептали слова молитв. Остальные стояли с непокрытыми головами. Перед изображением, на песке, лежали в большом количестве подношения: монеты, украшения. Шиомарра приблизилась к жертвеннику и опустила на песок два браслета, потом увлекла меня к одной из ниш, выдолбленных в стене.

— Посмотри, Бойорикс. Вон мои отец и мать, а под ними лежат останки других королей Эпониака.

Я наклонился и увидел два скелета, наполовину погруженные в песок, они касались друг друга, точно обнялись. Рядом лежал боевой шлем, меч и колчан со стрелами. Возле останков королевы — пряжки, ножницы, кухонная утварь. Из песка торчали два колеса.

— Моих родителей похоронили по обрядовым законам, — голос ее прерывался от волнения. — Как я хотела бы, чтобы и со мной обошлись так же… Смотри, там есть место и для меня. Оно уже готово.

…Мы возвращались к Верховному Дому. И я спросил:

— Почему я удостоен чести посетить Праведную гору? Я же чужой человек в Эпониаке.

— Кто же ты на самом деле?

Она схватила меня за руку и жестко посмотрела прямо в глаза:

— Ты скрываешь правду? Я не могу понять причину твоей непроходящей грусти, представить, что осталось у тебя там… Ты только слушаешь, сам ничего не рассказываешь. Ты все время напряжен. Твои ответы можно толковать и так и этак. Иногда ты как будто пытаешься что-то скрыть, а иногда неожиданно точен. Ты всегда держишь себя в руках, не живешь сегодняшним днем…

— Если ты не доверяешь мне, зачем тогда показала могилу своих родителей?

— Предвидеть свою судьбу — еще не значит бояться ее.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты бросаешь мне вызов?

— Допустим.

— Говори уж все до конца. Я знаю, что Оскро был бы очень рад связать меня и разрезать на кусочки, чтобы заставить говорить.

— Замолчи!

— И ты вышла бы тогда за него замуж, ведь женщины охотнее берут в мужья своих освободителей, чем тех, кто живет их милостью.

— Тебе будет стыдно за эти слова!

— Мне нечего терять, если и ты мне не доверяешь.

— О, смотри!.. — вдруг вскрикнула она.

Из зарослей, окаймляющих тропинку, вышел крупный белый олень, стряхнув с ветвей хлопья снега. Он остановился прямо перед нами. Его рога напоминали заснеженный кустарник. Олень, не моргая, смотрел на нас.

— О, — пробормотала Шиомарра, я знаю, кто это…

Ее холодные пальцы стиснули мои, трепещущие ноздри ткнулись в мою щеку. Под гладкими лепестками ресниц горели глаза тем же огнем, что у Дивиака и других друидов. Неожиданно, точно сломленная какой-то невидимой силой, она упала мне на грудь.

Когда мы опомнились, белого оленя на тропе уже не было. Вместо него мы увидели четырех всадников. Это Оскро не выдержал и поскакал за нами вдогонку

Глава VII

Шли последние дни мира. Еще не решилась судьба маленького народа арбатилов. Молодежь развлекалась, беспечно меряясь силами в поединках на мечах. Никто не подозревал, насколько тогда их будущее зависело от одного моего слова. Будущее тысяч лесных обитателей. Я обладал невидимой, подпольной властью.

С каждым днем росло мое влияние на Шиомарру. Она была так захвачена страстью, что не могла больше скрывать ее. Когда я входил, она бледнела. Теперь ей требовался мой совет по любым мелочам. Когда мы оставались одни, она припадала к моим губам с пылкостью юной, впервые полюбившей девушки. И в то же время сохраняла целомудрие. Меня поражало то, как быстро она забыла о своих подозрениях. Я был так удивлен, что не удержался и спросил ее об этом. Ее ответ раскрыл мне еще одну тайну кельтской души.

— Тебя выбрал для меня белый олень. Дивиак видел во сне его в тот день, когда тебя привезли в наш город. Он уже знал, что это будешь ты.

На подобное проявление легковерия римская половина моего существа молча усмехнулась бы. Но нарбонская половина относилась к нему всерьез.

— Вот уже у четырех поколений нашей семьи, — продолжала Шиомарра, — появляются на свет одни девочки. Они наследуют жезл власти с согласия народа и при поддержке друидов. Каждой из них белый олень помогал выбрать мужа. Он появлялся обязательно ночью и указывал на лучшего среди окружающих ее мужчин. Так моя мать вышла за моего отца, Эзугена. Так было и с моими прабабушками.

Я осмелился спросить:

— Но если бы я оказался врагом арбатилов?

— Священное животное не может ошибаться. Олень — посланник Кернунна и Эпоны. А они умеют читать мысли, которые живут в сердце мужчины. Они выбрали тебя за то, что ты самый храбрый, самый великодушный и более других способен полюбить меня. Как мой отец любил мою мать. Он принял власть над королевством арбатилов.

— Выходит, выбор богов мог бы не совпадать с твоим собственным выбором?

Вместо ответа она бросилась мне на грудь. Я ощутил свежий аромат ее духов из морских растений, прикосновение чистого лба, мягких волос. Этот порыв заставил меня упрекнуть себя за глупые вопросы. Острая жалость стиснула мне сердце, я поспешил успокоить ее:

— Я спросил об этом только потому, что понимаю, в каком угрожающем положении оказался твой народ. Но ты сама говорила, что он — твоя единственная семья, что каждый мужчина — твой муж, каждая женщина — сестра, каждому ребенку ты мать…

— Теперь их место занял ты. И я мечтаю, чтобы ты стал для моего тела тем же, чем уже стал для души.