Командор войны - Вадим Панов

Богдан справился.

Выжил.

Выкарабкался из этого кошмара.

Могучий организм тренированного воина выдержал.

Сколько времени командор катался по траве тихого ночного парка, никто не знал, но он сумел прийти в себя. Шатаясь от слабости, чувствуя солоноватый вкус крови на губах и оглушающую пустоту в голове, Богдан побрел искать помощь, и вот тогда, среди замерших в ночном строю деревьев, он столкнулся лицом к лицу с набросившей боевую шкуру черной моряной. Это был конец. Утешало одно — гибель от рук оборотня была меньшим позором, чем смерть, предложенная ему великим магистром. Рыцарь без сил прислонился к дереву — бороться с моряной он уже не мог — и гордо вскинул голову, готовясь принять смерть. Бестия сделала шаг, и Богдана окутал исходящий от нее запах спелых персиков. Черная моряна в боевой шкуре. Лунный свет причудливо играл на длинных когтях оборотня, отражался в блестящих шипах на хвосте и мощных острых рогах. Морда бестии была совсем близко, еще шаг, еще полшага, еще мгновение — и их глаза встретились. Карие, миндалевидные — командора войны и ярко-зеленые, глубокосидящие — черной моряны. Они смотрели друг на друга, они смотрели в глаза друг другу. Сколько это продолжалось? Секунду, минуту, час? Последние силы оставили Богдана, но прежде, чем он потерял сознание, он сумел увидеть в зеленых глазах безжалостного монстра его душу.

Почему моряна не убила рыцаря?

Что разглядела Тапира в его глазах? Что промелькнуло у нее в мозгу? Что прорвалось через затуманенное жаждой убийства сознание оборотня? Все знали, что накинувшая боевую шкуру черная моряна не способна контролировать себя, не способна отдавать отчет в своих действиях и может только одно — жестоко и беспощадно убивать всех, кто попадется у нее на пути. Не встанет, а именно попадется, ибо для черных морян не было чужих и своих. Они могли только убивать…

Но оказалось — могли и чувствовать.

Богдан очнулся через неделю. Очнулся в квартире черной моряны Тапиры, и первое, что он увидел, были глубокие черные глаза прекраснейшей в мире женщины. Глаза, в которых боль и страх смешивались с робкой надеждой. Глаза, которые были готовы забыть, спрятаться, исчезнуть, но в то же время обещали настоящую любовь. Тапира была готова к любым эмоциям со стороны очнувшегося рыцаря — ужасу, отвращению, страху, ненависти, — но увидела понимание и зарождающееся чувство.

И первым же жестом Богдан провел рукой по ее волосам.

Они ничего не говорили друг другу в тот день. За них это сделали глаза.

Никто и никогда бы не поверил, что блестящий боевой маг Ордена, рыцарь, командор войны, ближайший друг капитана гвардии и заслуженный ветеран всех войн последнего столетия свяжется с черной моряной. В Великих Домах сквозь пальцы смотрели на шалости своей молодежи, но четко давали понять, что можно, а что нельзя. Жениться на выходцах из другой семьи было нежелательной глупостью, и Богдан не обольщался — дорога в Орден его избраннице была заказана. Чопорное общество Великого Дома Чудь никогда не примет ее, но теперь это не имело значения. Богдан увидел тьму, получил второй шанс, и в его жизни появились новые ценности.

Тапира вскинула руки, вздымая вверх свои густые иссиня-черные волосы, и Богдан заметил, как стремительно зеленеют белки ее прекрасных черных глаз.

Ее движения становились все более и более быстрыми, страсть охватила любовников, и ничто не могло оторвать их друг от друга.

Тапира громко застонала. Теперь ее глаза превратились в пронзительные ярко-зеленые огоньки, а движения стали резкими, мышцы — более рельефными, напряженными, и каждое сухожилие четко прорисовывалось сквозь ставшую жесткой кожу. Тонкие пальцы, скользившие по груди Богдана, скривились, изящные длинные ногти погрубели, увеличились в размерах, и через мгновение командора царапала трехпалая кисть с острыми как бритва когтями.

Но изменились не только кисти. Все тело девушки стремительно меняло очертания. Перестраивалось снаружи и изнутри, и именно эти, скрытые от глаз изменения заставляли Богдана рычать от наслаждения, выгибаться на черных простынях, наблюдая, как меняется его возлюбленная.

Черты ее лица заострились, надбровные дуги резко увеличились и нависли над глазами, нос провалился, оставив только черные впадины ноздрей, губы стали тонкими, и наружу вылезли клыки. Волосы исчезли, уши заострились, прижались к голове, и появились острые рога. Девушка продолжала двигаться на мужчине, но теперь положение ее тела изменилось — она располагалась почти параллельно Богдану, потому что сзади у нее появился толстый, покрытый блестящими шипами хвост.

— Я люблю тебя! — простонал Богдан.

Превращение завершилось. Тапира, черная моряна, набросила боевую шкуру и зарычала, распространяя терпкий запах зрелых персиков.

Мгновение они смотрели друг на друга, охваченные страстью и желанием. Рыжеволосый мужчина в расцвете сил и черная моряна в боевой шкуре.

Красавец и чудовище.

Их тела сплелись в тесных объятиях, многократно отраженных в холодных, безразличных зеркалах, и, казалось, не было на свете силы, которая могла бы разлучить их.

Трудно принять свою смерть.

Особенно трудно, если ты — опытный и подготовленный воин, полный сил и энергии, — должен принять свою смерть не в бою, а по приказу. Потерять все, что у тебя есть. Маги лучше всех прочих понимают, что второго шанса не будет. Это простые смертные могут тешить себя иллюзиями, что смерть — это просто переход в лучший мир или что душа переродится в другом теле, иными словами, что все не так уж страшно, как кажется. Для мага все абсолютно ясно — ты жив, пока ты жив, дальше наступает темнота. Мир отторгает тебя, выбрасывает, словно использованный конфетный фантик, и ты никогда не вернешься назад. О тебе останется только память. Тебя будут вспоминать как героя. Или как подлеца.

Даже если совершенная тобой подлость пойдет на пользу твоим соплеменникам, они никогда не вспомнят о тебе с благодарностью. Они будут стыдиться тебя и твоего поступка, потому что моральные принципы — это единственное, что отличает общество от стада. И только их наличие гарантирует будущее. Богдан отверг свою смерть, зацепившись за эту мысль. Пошел против интересов Ордена, прикрываясь убеждениями и своим пониманием чести.

Можно ли назвать это малодушием?

Никто на земле не сможет упрекнуть командора войны в трусости. Одни — потому что их уже нет, другие — потому что сами в подобной ситуации поступили точно так же: оказавшись перед лицом смерти, выбрали жизнь.

Все остальные могут оставить свое мнение при себе.

Слушая, как Тапира плещется в ванной, командор провел рукой по простыне, еще хранившей тепло моряны, и блаженно откинулся на спину.

«Тапира, любимая…»

Никогда и ни к кому не испытывал он подобных чувств. Удивительного ощущения полнейшего единения с избранницей, с самой прекрасной женщиной в мире. И никогда еще Богдана не любили так страстно, так искренне. Для командора войны это были новые, незнакомые прежде чувства, и он наслаждался ими, купался в них, отдавал им всего себя. Они были воистину созданы друг для друга: очерствевший в войнах рыцарь и женщина из презираемой всеми семьи. Друг перед другом их израненные души открылись полностью.

Богдан появился в Замке через десять дней после боя. К этому времени мир между Орденом и Зеленым Домом был уже заключен, а доблестно погибшим командору войны ле Ста и двум узурпаторам заочно отданы последние почести.

Их считали героями.

В обмен на полный и безоговорочный вывод войск Ордена из сектора людов королева Всеслава согласилась не предавать инцидент огласке. Это устроило великого магистра и капитана гвардии.

Это устроило и Богдана.

Он рассказал, что не смог справиться с потоком энергии.

Они сделали вид, что поверили.

Он хотел уйти из гвардии.

Они вежливо, но твердо отказали, объяснив, что магов такого уровня во всем Тайном Городе не наберется и двух десятков.

Он попросил не делать из него героя.

Они согласились.

В Ордене восприняли подобную скромность героя войны с одобрением…

Тапира вышла из ванной и остановилась в дверях спальни, прислонившись к косяку. Она игриво склонила голову, ее длинные мокрые волосы почти закрыли лицо, и только черные глаза озорно блестели из-под прядей. Коротенький халатик оставлял открытыми стройные бедра и мягко подчеркивал изгибы тела.

— Устал?

— Никогда.

Она сделала шаг вперед и поставила одно колено на кровать:

— Ты уже не скучаешь?

— Пока еще скучаю. — Богдан улыбнулся и, взяв Тапиру за тонкую изящную кисть, притянул девушку к себе. — Кажется, я не видел тебя целую вечность.

— Иногда я думаю, что умру без тебя.

Он ощутил приятную прохладу ее кожи и провел губами по щеке Тапиры:

— Ничто не сможет разлучить нас.