Из штрафников в разведку - Александр Терентьев

– Здравствуй, хозяюшка! – Прохоров сначала оценивающе обвел взглядом внутреннее убранство жилища, сочувственно цыкнул зубом и уж потом извиняющимся тоном продолжил, обращаясь к полноватой женщине неопределенного возраста, настороженно и недружелюбно посматривавшей на незваных гостей: – Ты сильно-то не серчай, мы долго у тебя не пробудем. Подсказали нам добрые люди, что ты можешь с человечком со станции свести, так?

– Может быть, и так, – женщина вытерла натруженные темные руки застиранным фартуком, недоверчиво глянула исподлобья. – Этот… пароль вы правильный сказываете, на немчуру вроде не похожи. Мое дело маленькое – встретить, проводить, вопросов лишних не задавать. А с человеком сведу. Только пришли вы больно уж не вовремя – ко мне нынче полицаи местные обещались быть. Самогонку я для них делаю. Коли не побрезгаете, могу и вам баклажечку налить. Она у меня ядреная и что слеза – лучше любой казенки с сургучной головкой. Вот только на закуску нет ничего – сами одной картохой, считай, давимся. Да и той не вволю…

– Угостишь – не откажемся, – покладисто улыбнулся лейтенант, только сейчас заметивший на печке две изнывающих от любопытства детских рожицы, подглядывавших за разведчиками из-под старого, драного одеяла. Прохоров подмигнул ребятишкам и снова обратился к женщине: – Твои? Не бойся, мы вас объедать не станем – что ж мы, фашисты какие… Так что с человечком-то? Когда ты нас…

– Командир, – хлопая дверью, в дом вбежал оставленный в боевом охранении Ахатов, – там к хутору телега едет. И полицаи – трое! Что делать будем?

– Телегу лошадь тащит? – усмехнулся лейтенант, хотя в глазах его сейчас не было и тени улыбки.

– Так точно, лошадь! Так что с ними? Они ведь прямо сюда правят – шум поднять могут.

– А вот шума нам не надо, – Прохоров предупредительно поднял указательный палец и, твердея лицом, распорядился: – Одного – что постарше и посолиднее – сюда. Остальных… Дукин, давай с ним!

…Вислобрюхая лошаденка с давно не стриженными хвостом и гривой лениво шлепала копытами по грязной дороге и, то и дело подгоняемая вожжами и матерными возгласами возницы, с усилием тащила телегу, на которой расположились трое мужиков в разношерстной полувоенной одежде с белыми повязками вспомогательной полиции на рукавах. Лишь старший, щеголявший в черной тужурке и напяливший на голову кепи немецкого гренадера, мог с натяжкой сойти за военного, двое же остальных напоминали обычных колхозников, едущих с поля. «Колхозники» были вооружены немецкими винтовками, а у старшего на коленях покоился автомат.

– Ох, счас по стакану под огурчик, Надька картошечки чугунок сварит, – мечтательно сказал возница и хлестко ударил вожжами лошаденку по крупу: – Да шевелись ты, тварь рыжая! Спишь, падла!

– По стакану примете и в сарай на часок завалитесь, ясно? – глаза старшего маслено блеснули, и похабная улыбочка тронула узкие губы. – А еще лучше на два! Не один хрен, где вам дрыхнуть, дармоедам? А мы с Надюхой пару песен споем… про любовь. Увижу, что подсматриваете, – урою обоих и в болотине утоплю!

– А как начальство спросит, что скажешь-то?

– Скажу, что к партизанам, твари, убегли! И мамашку твою в тот же день на сук вздернут, понял, придурок? Так что, ребятки, шутить со мной не надо, не советую. И вот еще что…

Договорить старший так и не успел. К телеге метнулись две тени и уже через мгновение один из полицаев, получив от Дукина страшный удар прикладом автомата чуть ниже и сзади левого уха, затих навсегда. Второго Ахатов неуловимым движением схватил за волосы и резко дернул голову назад, после чего коротким махом клинка перехватил открывшееся горло от уха до уха. Старший за короткие секунды расправы с его подчиненными не сделал ни малейшей попытки воспользоваться своим автоматом – наоборот, он поспешно вскинул руки и скороговоркой заявил:

– Гитлер капут! Мужики, я свой! Свой! Я по заданию…

– Давай в избу, свой, – Дукин подтолкнул полицая в спину, – там разберемся! Автоматик-то отдай… И дурить не вздумай, гнида фашистская, а то враз головенку откручу! Пошел!

В дом полицай вошел уже со связанными за спиной руками. Опасливо осмотрел разведчиков, на всякий случай буркнул «Здрасти вам!» и тут же торопливо заговорил, обращаясь к хозяйке дома, нервно теребившей фартук:

– Надюха, ты это… Скажи товарищам, что свой я, свой! В плен я, раненый, без памяти, попал, а там они силой в полицию записали. За мной ничего нет, не убивал я никого! И Надьке вот с ее ребятами помогал чем мог! Ты скажи им, Надежда, Христом богом прошу! А знаю много, товарищ командир, я вам еще сильно пригодиться могу – и проведу, куда захотите, и все-все сделаю! Мужики, только не убивайте – я ведь свой, наш, советский!

– Советский, говоришь? – мрачно усмехнулся Прохоров, сидевший у стола. – Ну, давай, проверим! Карту понимаешь? Ну-ка, подскажи мне, где тут у фрицев посты на дорогах, где что. А там и посмотрим, наш ты или совсем даже наоборот.

– В картах этих я не очень, но попробую, – мужчина присмотрелся и уже через минуту уверенно ткнул пальцем в бумагу: – Мы сейчас вот здесь, правильно?

– Правильно, – в голосе лейтенанта мелькнула искра интереса. – Дальше что скажешь?

– Вот здесь, в деревне, гарнизон стоит – около батальона. Пушки, пулеметы – как положено по ихнему штату. Мотоциклы, шесть грузовиков, три бронетранспортера с крупнокалиберными пулеметами. Дальше… Вот здесь на дороге пост, потом вот тут и… да, здесь вот. В Осиновке наша рота, в смысле полицейская. Три пулемета, винтовки, у командиров отделений – автоматы. Так, что еще? А, на дороге к станции еще один пост контрольно-пропускной – там фельджандармерия немецкая всеми делами заправляет. Во-от.

– Я в ваших картах ничего не понимаю, но врет он, – неожиданно подала голос Надежда. – Полицаи наши ни в какой не в Осиновке, а в Родионовке – деревня такая, километров пять отсюда будет.

– Значит, врешь ты нам, дорогой мой, – Прохоров широко улыбнулся, но от этой улыбки повеяло таким нехорошим холодом, что полицай испуганно заморгал, сжался и втянул голову в плечи, на глазах становясь меньше ростом. – А врать своим не надо бы – нехорошо это.

– А ему не привыкать – врать, – Миронов все это время намеренно поворачивался к пленнику спиной, делая вид, что внимательно наблюдает за улицей. Сейчас Алексей повернулся к полицаю лицом и без тени улыбки сказал: – Ну, здравствуй, Серый! Теперь понятно, куда ты «без вести пропал». Что, у немцев хлеб вкуснее, а шнапс крепче? Командир, это Серый, уголовник, который меня еще в штрафной роте со своими корешами пришить хотел. Корешей его в бою фрицы поубивали. А эта сука как-то вывернулась! Все, пахан, думаю, отбегался ты…

Глава 14. Октябрь 1943 года. Чернорабочие войны

– Ну, что скажешь, советский ты наш? – тоном, не обещавшим Серому ничего хорошего, сухо поинтересовался Прохоров. – Как там тебя: белый? серый?

– Врет она все, братцы! – полицай в поисках сочувствия жадно всматривался в сумрачно-равнодушные лица разведчиков и, давясь словами, снова начал рассказывать, как попал в плен, как под угрозой расстрела надел полицейскую форму, как трогательно заботился о детишках вдовой Надежды. – Ну, скажи же ты им, Надюха, а? Разве я когда обидел тебя чем? Или ребятишек твоих? Товарищи, ведь любовь у нас с ней! Я на ней жениться хотел! Так неужели детушек безвинных осиротите?

– Любовь, говоришь? – бесцветным голосом вдруг спросила Надежда. – А ты у меня согласия хоть раз спросил, полюбовничек? А за консервы твои я с тобой в расчете – сколько ты поизмывался надо мной, да сколько той самогонки выжрал с дружками. Про любовь он заговорил… Да будь ты проклят с такой любовью! Кабы не ребятишки, я б тебя, козла вонючего, сама бы сожгла – и избу б не пожалела.

– Ах ты, подстилка старая! Вон, значит, как заговорила… – Лицо Серого вдруг перекосилось от злобы, а в глазах полыхнула лютая ненависть пополам с тоской. – Сука неблагодарная! Надо было тебя вместе с твоими ублюдками, как и других прочих, – в ров или в сарае живьем сжечь! Что смотрите, падлы?! Поймали Серого, довольны? Но погодите, еще не вечер – и вы свою пулю получите. Все получите, ни один не уйдет! А ты, сука, жди теперь и дрожи – за меня есть кому отомстить! И смерть твоя будет страшная: ползать будешь, как свинья, визжать будешь и о смерти умолять!

– Что ж ты с женщиной так невежливо? – Прохоров без замаха, неуловимо быстрым движением ударил полицая в лицо – жестко ударил, намеренно разбивая в кровь губы и нос. С равнодушной брезгливостью наблюдая, как уголовник, хлюпая кровью и подвывая, приплясывает от боли и страха, сказал: – Ну, вот так уже лучше. Ты сопли свои поганые подбери и молчи – чуть дольше проживешь. Дукин, тащи-ка его в сарай! Не надо ребятишкам такое кино видеть.

– Что вы со мной… делать хотите? – шлепая разбитыми губами, сдавленно просипел Серый, но Дукин договорить полицаю не дал – сгреб и силой выволок слабо упиравшегося уголовника из избы.