Девочка, которой всегда везло - Зильке Шойерман

Кэрол в широком зеленом пальто нараспашку; еще в дверях она решительным жестом смахивает с лица пряди рыжих волос. Для того чтобы охватить всю сцену, ей достаточно одного мгновения, она стремительно принимает решение и приходит в восторг от собственного напора. Она склоняется к Инес и крепко ее обнимает. Взбивает свалявшуюся подушку. Внимательно смотрит на цветы. Хорошо сохранились, говорит она, обрывая увядшие листья. Но я вижу — она улыбается, — что есть подарки и получше. Меня обдает волна ее сладковатых духов. Она оглядывается, но второго стула в палате нет. В соседней палате хлопает дверь, это служит мне сигналом, я встаю, беру куртку, наклоняюсь к рюкзаку и говорю, что исчезаю, мне кажется, что палата и так переполнена. Но не из-за меня, заявляет Кэрол, немедленно заняв освободившийся стул. Она едва ли не вырывает его из-под моего зада, лямка рюкзака цепляется за спинку, и Кэрол чуть не приземляется мимо; этот деревенский бурлеск вынуждает Инес к объяснению. Ты же сказала, что сможешь заскочить в обеденный перерыв, поэтому я имею полное право пригласить Кэрол, она может только вечером. Конечно, перебиваю я Инес и посылаю ей воздушный поцелуй. На этот раз мне не хочется ее обнимать, во всяком случае, не при Кэрол. Однако я не собираюсь вихрем вылетать из палаты, я не бегу, я удаляюсь, поэтому я медленно иду к двери, задерживаюсь у раковины, поправляю прическу, это считаные секунды, но Кэрол успевает ими воспользоваться, она поворачивается ко мне вместе со стулом; сегодня вечером я буду в «Орионе», говорит она откуда-то снизу, энергично шевеля своими блестящими вишнево-красными губами. Да, возможно, отвечаю я, но мое да звучит как нет! За спиной Кэрол я вижу Инес, которая пытается мне что-то сказать на языке жестов, она несколько раз прикасается к бутылке, потом тычет пальцами в запястье, в то место, на котором обычно носят часы. Она очень волнуется, потому что я, ее поставщик, перестала обращать на нее внимание. Наконец, она громко напоминает мне о моем скорейшем возвращении, на что я отвечаю: я скоро опять навещу тебя, Инес, заметано.

Меня преследует наркотический огонек в глазах Инес, когда я иду по белому коридору клиники. Что я наделала, спрашиваю я себя и сама при этом не понимаю, что имею в виду — принесенную бутылку или прошлую ночь. Кивком я приветствую проходящую мимо меня по коридору медсестру, вижу ее старообразное доброе лицо; я уверена, что это та самая сестра, которая говорила с Инес. Сама того не заметив, я бог знает сколько времени ходила по зоопарку; показала мужчине в будке недельный абонемент, и меня пропустили к загонам, клеткам с хищниками и к вольерам, к ламам и тюленям. Надавливаю на вращающуюся дверь и выхожу из зоопарка на Ханауское шоссе. Мне холодно. Мне вдруг начинает упорно казаться, что из ресторана быстрого питания меня внимательно рассматривает какой-то мужчина. Столы расставлены так тесно, что отдельные посетители сидят рядком на высоких стульях и все как один смотрят на улицу, там сидит и этот мужчина, он не отрывает от меня взгляд, даже прикуривая. Мне вдруг хочется стать невидимкой. Я останавливаю такси. К бару «Орион», пожалуйста. Так далеко, говорит шофер, пожалуй, я на этом неплохо заработаю, язвительно замечает он. Я не вижу ни его шеи, ни его затылка, так как первая замотана шарфом, а затылок прикрыт низко надвинутой вязаной шапочкой. Только в зеркало заднего вида я вижу его красное лицо и близко посаженные глаза. Кустистые брови придают его облику что-то демоническое. Он трогается с места так осторожно, словно я сделана из фарфора, но затем решительно давит на газ. Меня вдавливает в спинку заднего сиденья, и я проклинаю себя за то, что не пошла пешком. Я смотрю в окно, не везет ли он меня окольным путем? Вижу лишь ограду зоопарка, красные кирпичи, но с равным успехом это может быть и ограда кладбища, шофер прибавляет газу, и кирпичи сливаются в сплошную красновато-серую поверхность. Вскоре он резко тормозит. Приехали. Я, споткнувшись, выбираюсь из машины. Свет на этот раз холоднее, по крайней мере, мне так кажется, я вхожу и сразу отчетливо замечаю, как потасканы лица трех о чем-то возбужденно говорящих женщин, держащих в руках высокие стаканы с пивом. Но эти трое не единственные посетители. Привет, раздается сзади, на мой вкус, голос слишком пронзительный, крик такой громкий, что женщины замолкают, оглядываются, потом возобновляют беседу. Но теперь они заговорили громче. Комичная сегодня атмосфера, говорю я Кэрол, которая, кривя губы в понимающей ухмылке, отвечает: восемь часов, чего ты хочешь, они только что открылись. Смотрю на часы, да, она права, тяжко вздыхаю, в будний день, в это время я должна быть где угодно, но только не в баре. От входной двери резко тянет холодом. Заказываю бокал вина, не спрашивая, что будет пить Кэрол, опрокидываю бокал и решаю ни о чем больше себя не спрашивать, не спрашивать, чего я хочу, и не только сегодня, но и вообще. Все-таки ты пришла, говорит Кэрол, выбивая пальцами торжествующий марш по деревянной стойке бара. Я отвечаю: тебе известно, что Инес лежит в больнице, потому что не справилась с проведенным у тебя вечером? В самом деле? — спрашивает Кэрол и придвигается ко мне. Я нахожу такое жадное любопытство невыносимым. Каждый раз, когда она откидывает со лба свои рыжие волосы, запах духов усиливается; должно быть, сегодня она решила устроить себе праздник и щедро полила волосы духами. Низкорослый блондин в потертом джинсовом костюме делает заход. Это была плохая идея, заказывать ей шампанское, она в тот вечер вообще не хотела пить. Кэрол качает головой, чтобы обозначить смущение и, до известной степени, понимание: но это же обыденная жизненная ситуация, от всего не убережешься. Я молчу. Кроме того, заказывала Ребекка, она ничего такого не знала, как ты можешь обвинять меня? Я вспыхиваю. Ты и сама в это не веришь. Ребекка знает все. И она сделала это намеренно. И ты, как ее подруга… Кэрол внезапно опускает голову. Что такое? Может быть, оно не такое прочное, говорит она. Мое отношение к Ребекке.

Ее отношение к Ребекке. Боже мой, да интересует ли оно меня? Выпью еще бокал и исчезну. Я делаю знак бармену. Чего не отнимешь у этого заведения — здешние официанты скоро бегают, как будто учились у «быстрой мексиканской мыши»… или у Спиди Гонсалеса… говорит Кэрол; я не знаю — это трудно объяснить — она все портит. Не так, как Инес, которая тоже ломает все, к чему прикоснется. Кэрол портит все буквально двумя словами. Когда за ужином я зажигаю свечу, говорит она, то испытываю извращенную тягу к романтике. Кэрол смотрит на стойку, не курит, не пьет, она только говорит, и меня просто умиляет ее самоуверенность — она искренне думает, что мне это интересно. Я пытаюсь представить себе Кэрол и Ребекку за романтическим ужином при свечах в их стерильной квартире, но мне это не удается. Сначала мне казалось, продолжает между тем Кэрол, что она просто ревнивая, но теперь я вообще не знаю, доставляет ли ей все это дело какое-нибудь удовольствие. Тогда беги оттуда как можно скорее, от Ребекки, отвечаю я. Я лучше сделаю это постепенно, возражает она. Означает ли сие, что она тебя не отпускает? Мягкость слетает с меня, теперь я встревожена. Нет, я не могу найти квартиру. Я испускаю короткий смешок. Так я и думала. Но ее признание неожиданно приносит мне удовлетворение, настроение у меня улучшается, и я начинаю с интересом смотреть на блондина, который тем временем выходит танцевать. Танцуя, он резко поворачивает голову то вправо, то влево, словно фотографируется для полицейского протокола. Глядя на его танец, можно всерьез поверить, что радость жизни есть нечто смехотворное. Кэрол продолжает: сначала мне упорно казалось, что в этом деле для нее есть что-то особенное. Да? Я слушаю ее вполуха. В первый раз с женщиной — это все равно что в первый раз вообще, но я решила, что это мое, для нее же это всего лишь сделанная в пьяном угаре ошибка, ошибка, которую она повторяет каждый раз, когда пьет, повторяет парадоксально, словно этим повторением зачеркивает прежние попытки, возможно, она и правда старается что-то почувствовать, но у нее ничего не получается. До меня вдруг доходит, что Кэрол говорит не о Ребекке, а об Инес. Она сама мне все это объяснила — однако, несмотря на то что она делала это очень убедительно и до глубокой ночи, я все равно не хотела ничего знать. А что Кай? — перебиваю я Кэрол. Он ничего не замечал? О, здесь все, вообще, было очень странно, говорит Кэрол. Недавно я встретила его в музее, я хотела сразу улизнуть, но он стал меня преследовать, он чуть ли не бежал за мной, он говорил: Кэрол, если ты действительно можешь сделать ее счастливой, то я не буду возражать, но я хочу знать: это ее решение. Я не буду за нее бороться, моя энергия иссякла. Понимаю, говорю я. На какой выставке это было? Что? — переспрашивает Кэрол. На какой выставке ты повстречала Кая? В «Ширне». Каким образом? Таким. Я знаком попросила бармена принести еще. Это плохое решение. Я киваю. Не верю я ни в какие решения, просто хочу выпить. Кай, с усилием выдавливает она из себя, Кай говорит, что стал намного больше пить после того, как познакомился с ней.