Кровавые девы - Барбара Хэмбли

— Именно это нам и предстоит выяснить за время поездки, — ответил Исидро. — В Праге, Варшаве, Кёльне, Франкфурте, Мюнхене… и Берлине.

Миссис Л. М. Эшер

Холиуэлл-стрит, Оксфорд

Акциям дяди Уильяма здесь ничего не грозит точка но ваш муж опасно заболел советую срочно приехать точка свяжитесь Исааксоном Петербурге точка.

Дон Симон.

10

Эшер отправил Лидии телеграмму — подписанную именем Исидро — с Курского вокзала незадолго до того, как сел на десятичасовой утренний поезд. Затянувшийся далеко за полночь разговор окончательно убедил его, что лучше всего будет отложить отъезд до светлого времени суток. Исидро согласился с этим решением.

— У Молчанова много птенцов, — заметил вампир где-то за час до рассвета, укладывая одежду, туалетные принадлежности и чистые рубашки (привередливостью он не уступал ни одному из встречавшихся Эшеру денди). — Его недоверие к западному «хитроумию», как он выражается, не дает ему задуматься над тем, что же он будет делать, если вампир-иностранец застрянет в Москве из-за несчастного случая со слугой. К тому же он полагает, что провести остаток вечности в России — это наивысшее блаженство. Думаю, ни мне, ни вам лучше не задерживаться в Москве до наступления темноты.

— В этом я с вами спорить не собираюсь.

По расчетам Эшера выходило, что Лидии понадобится три дня, чтобы добраться до Санкт-Петербурга. Как бы сильно он ни тосковал по жене, мысль о ее приезде — о встрече с вампирами, от которой он предостерегал ее в чопорной безопасности Оксфорда, — наполняла его ужасом. Но если они решили выследить появившегося в Петербурге чужака — а для этого понадобится узнать его имя, возможно, найти его предыдущее гнездо, собрать сведения о его намерениях, средствах и связях, — то искать его они будут в Берлине; ни Исидро, будучи вампиром, ни сам Эшер не могли в одиночку отважиться на поиски.

Лидия прекрасно знала, как без посторонней помощи найти в Петербурге чужака. Ей уже приходилось выслеживать вампирские убежища, и она знала, на что надо обращать внимание не только в банковских учетных записях, где можно было выяснить даты купли-продажи домов и имена владельцев, но и в более мутных сферах слухов, сплетен и газетных статей. Возможно, она не объяснила бы разницы между Тройственным Согласием и Тройственным Союзом, не вспомнила бы имени премьер-министра и не смогла бы назвать партию, в которой он состоит; но юность, проведенная в высших кругах лондонского общества, наделила ее талантом отсеивать полезную информацию от шелухи слухов, задавать правильные вопросы, прислушиваться к тому, что говорят люди, когда забывают, что рядом кто-то есть, и более всего научила ее определять, где в деле замешаны деньги.

За время, проведенное на службе королеве и отечеству, Эшер понял, что именно эти ненавязчивые умения — привычка слушать, замечать случайные оговорки и совать нос в чужие финансовые записи — обычно приносят лучшие плоды, чем рискованные кражи секретных документов и отчаянные погони. Он не знал, как долго чужак пробудет в Петербурге и куда направится потом; при этом он осознавал, что другой возможности помешать союзу между вампиром и кайзером у них может и не быть. И все же каждый раз, когда Лидия оказывалась втянутой в дела вампиров, ему представлялось, что она бежит по пещере, полной спящих львов.

— Разумовский может достать любые банковские записи, какие ей только потребуются, — сказал он, поднимая глаза от бланка телеграммы на Исидро, который устроился на углу малахитовой с золотом столешницы, занимавшей почти половину крохотной библиотеки особняка. Пробило 6 утра, на небе вот-вот должны были появиться первые отблески зари. Именно Разумовского он обозначил как Исааксона — Лидия поймет это, когда заглянет в оставленную им копию записной книжки с адресами; любое упоминание железнодорожных акций дядюшки Уильяма указывало на то, что следующее предложение было лишь маскировкой и не имело значения. — Если наш чужак — немец, он будет вести дела с немецкими банками. И я надеюсь, что нашим петербургским знакомцам не хватит ума сообразить, что Лидия представляет собой угрозу.

— Это русские, — в бесцветном голосе Исидро вдруг сверкнула одинокой бледной звездой вся сила презрения, свойственного конкистадорам. Сам Исидро, поняв, что дало Лидии сравнение завещаний и документов на имущество, переводов с одного банковского счета на другой и тайных сделок с акциями и облигациями на предъявителя, изменил привычный уклад, чтобы избежать подобных расследований. Для человека, умершего в 1555 году, он на удивление хорошо разбирался в таких новшествах, как телеграф, счета в иностранных банках и консолидированные управляющие компании со штаб-квартирой в Нью-Йорке. — К тому же они сами вскоре переберутся в Крым, Одессу или Киев. Целый месяц город будет в полном распоряжении нашего чужака, хотя я не знаю, сумеет ли он извлечь из этого какую-либо пользу. Потому что почти на два месяца он будет заперт в четырех стенах, а подвалы в городе неглубоки и пропитаны сыростью. Полагаю, вам и вашей супруге лучше встречаться только при свете дня.

— Еще одно утверждение, с которым я не собираюсь спорить.

Из Москвы они уехали тем же утром на десятичасовом экспрессе, с грохотом промчавшись сквозь плоский мир полей, где сырая земля только начинала проглядывать из-под снега. Эшер заперся в отдельном купе и забылся чутким тревожным сном Заграницы, чтобы увидеть бесконечный железнодорожный вокзал с золочеными колоннами между платформами, огромный, как Фельдмаршальский зал Зимнего дворца. Они с Лидией искали друг друга, запрыгивая в поезда, чтобы спастись от неведомой опасности, доезжая до конечной станции и возвращаясь назад в надежде встретиться, прежде чем нечто — безликое, немое и воняющее тухлой кровью — настигнет их.

Когда в половине десятого вечера того же дня он поднялся по ступеням «Императрицы Екатерины», дворник отдал ему записку в нетронутом конверте.

Жюлю Пламмеру

«Императрица Екатерина»

Набережная Мойки, 26

У нас еще один случай самовозгорания.

Зданевский

— Я же говорила! — в голосе Элен звучало подлинное отчаяние. — Мэм, ну разве я не говорила, что если мистер Джеймс отправится за этим своим кузеном, да в такую погоду и куда — в Россию, к язычникам! — разве я не говорила, что он заболеет, как в прошлый раз?

— В самом деле, — Лидия свернула телеграмму. Сердце бешено стучало в груди.

И вовсе не потому, что она хотя бы на миг поверила в болезнь Джеймса.

Дон Симон…

Исидро.

Она положила желтый листок, чтобы не выдать дрожь в руках. Элен смотрела на нее, нахмурив густые лохматые брови:

— Не надо, мэм, не переживайте так, — сказала она, на время позабыв о собственном беспокойстве. — Уверена, все не так плохо, как, похоже, думает этот мистер Симон. Он поправится.

— Да, конечно, — Лидия улыбнулась старшей женщине, поняв по охватившему руки и ноги оцепенению и по выражению лица Элен, что, должно быть, сильно побледнела.

— Наверное, он простыл, вот и все.

— Скорее всего, так и есть, — она глубоко вздохнула. — Будь так добра, скажи Мику, чтобы он снес вниз мой саквояж. Насколько я помню, вечером отходит поезд в Лондон.

— А потом что? — требовательно спросила служанка. — Мы приедем туда ночью, надо будет найти гостиницу…

Лидия открыла было рот, закрыла его, затем все-таки смогла выдавить:

— Разумеется.

Мы. Молодым леди не положено путешествовать в одиночку. От этого запрета никуда не деться.

Перед ее внутренним взором встало лицо Маргарет Поттон: большие голубые глаза моргают за толстыми стеклами пенсне, сверху нависают поля старомодной шляпки.

Дон Симон сказал мне, что я смогу найти вас здесь…

Я не допущу, чтобы вы, подобно потаскухе, путешествовали в одиночку, заявил Исидро и, не обращая внимания на протесты Лидии, подыскал ей в компаньонки порядочную женщину.

Которую затем убил, потому что к концу поездки Маргарет Поттон слишком много знала о вампирах — и о нем самом.

И потому, что она наскучила ему. При мысли об этом Лидию охватило жгучее чувство вины. Она быстро моргнула… недостаточно быстро, потому что понявшая все по-своему Элен положила ей руку на плечо и сказала:

— Ну же, мэм, с ним все будет в порядке.

Лидия еще раз вздохнула и легонько сжала эту большую крепкую руку, нащупав ее среди кружев своего нарядного платья.

— Спасибо, — прошептала она.

Исидро уважал ее — любил ее, подсказал ей разум, но она тут же отогнала эту мысль прочь (такие создания не умеют любить…), — в том числе и за ее интеллект, не уступающий его собственному. Он выбрал Маргарет потому, что та была глупа. Заставил ее влюбиться в него, потому что она была одинока… и избавился от нее, как от запачканной чернилами перчатки, потому что она была привязчивой, скучной и нелепой в своей страстной любви. Потому что в ней было все то, чего не было в Лидии.