Кровавые девы - Барбара Хэмбли

— Кто-нибудь говорил с ее семей? Друзьями?

Зданевский хмыкнул:

— Тем, кто стал бы спрашивать, они бы не ответили, потому что на Выборгской стороне знают половину наших осведомителей… а вторая половина не рискнула бы задавать вопросы, чтобы не раскрыться. Я надеялся, что в этом году нам повезет… насколько я понял, вечером вы отправляетесь в Москву.

— Хочу навести справки об Орлове или… или том мужчине, которого я ищу, — Эшер насупил брови и слегка пошевелил пальцами с видом человека, который до сих пор не догадывался, что Охранке известно о его якобы сбежавшей жене. — Вернусь в понедельник. Я еще не знаю, где остановлюсь, но если исчезнет еще один ребенок… или если вы что-нибудь разузнаете об этой несчастной девочке… не могли бы вы оставить мне записку в номерах? Я живу в «Императрице Екатерине»… хотя вы, наверное, уже знаете?

Полицейский слегка поклонился, как фехтовальщик, признающий удар:

— Друг князя может рассчитывать на любую мою помощь, господин. Я оставлю вам сообщение.

9

Когда Эшер в половине двенадцатого добрался до Варшавского вокзала, Исидро уже ждал его на платформе. Не сказав ни слова, вампир на ходу сунул ему в руку багажную квитанцию и тут же растворился среди стоявших группками студентов, рабочих и чиновников с женами, которые переминались с ноги на ногу на холодном ветру, разговаривали, проверяли билеты, передавали последние приветы братцу Володе из Бологого…

За пределами вокзала улицы терялись в густой пелене тумана, несущего с собой запах канализации, дыма и моря.

В их купе первого класса вампир появился только после того, как поезд выехал за кольцо мрачных деревянных бараков, разбитых улиц и зловонных фабрик, окружавшее блестящее сердце Петербурга, и в темноте ночи помчался на юг. Эшеру пришло в голову, что Исидро, вопреки всем заверениям и обещаниям графа Голенищева, тоже чувствует себя Заграницей.

Расставляя на шахматной доске крохотные фигурки из слоновой кости, испанец с интересом слушал отчет Эшера о визите в Охранное отделение.

— Не удивительно, что птенцы Голенищева встревожены, — пробормотал он, когда Эшер закончил рассказывать. — Мы — я имею в виду вампиров — с опаской относимся к подобным слухам, распространяемым беднотой. Паника может расшевелить полицию, вывести на улицы толпы и породить бунты. Ни одно парижское гнездо не пережило Революцию, и это не случайность. Даже если дело не доходит до открытого насилия, под влиянием таких историй люди начинают присматривать друг за другом и больше заботятся о своей безопасности. Когда на улицах Лондона орудовал этот убийца проституток, которого газеты окрестили Потрошителем, кабатчики и грузчики вбили себе в голову, что у него где-то должно быть «логово», и стали проявлять нездоровый интерес к подвалам пустующих зданий и особняков, чьи обитатели не показывались при свете дня.

Эшер отвернулся от чернильной тьмы за окном:

— Странно, что вы сами не занялись Шутником Джеком.

— Ну почему же, — Исидро поправил покрытый «морозным» узором абажур, направляя свет лампы на узкий столик, и сделал ход конем. Эшер с веселым изумлением отметил, что он всегда играл черными фигурами: испанскими, очень старыми, из протравленной слоновой кости. — Какое отношение эти пропавшие дети — или, если уж на то пошло, сгоревшая девушка-вампир, о которой Голенищев так и не удосужился сообщить мне, — имеют к нашему ученому немецкому другу, я не знаю. Но уверен, что в Петербурге не все… спокойно.

— Может быть так, что в городе есть вампиры, о которых Голенищев не знает?

— Только если они не охотятся. Но зачем рисковать и ехать в другой город, если не собираешься охотиться?

— Увидеться с врачом? — Эшер вывел своего коня из расставленной Исидро ловушки и, окинув доску одним долгим взглядом, с раздражением понял, что через три хода вампир поставит ему мат, причем сам он уже ничего не сможет с этим делать.

— Голенищев сказал, что хозяин Москвы — из старой знати, — продолжил Исидро. — Молчанов, старый бородач, так граф его назвал. Сейчас его землями занимаются управляющие, а сам он живет в Москве, хотя, по словам Голенищева, может на неделю-другую вернуться в родовое поместье, где будет спать в старой часовне, не попадаясь на глаза арендаторам и не трогая их. Хотите чаю?

В дверь постучал бородатый старичок, по возрасту годящийся Эшеру в отцы. В руках он держал поднос со стаканами, над которыми поднимался пар. Исидро дал разносчику два рубля, и тот рассыпался в благодарностях, не меняя выражения лица.

— Они не знают, что работают на того же помещика, которому служили еще их отцы и деды, — добавил вампир, дождавшись, когда за стариком закроется дверь. — Что не мешает ему платить школьному учителю и давать богатое приданое за деревенскими девушками, когда те выходят замуж.

— Очень любезно с его стороны, — Эшер упрямо передвинул пешку. Он начал узнавать некоторые вроде бы незначительные ходы своего партнера по игре. Более того, постепенно он начал понимать, как играет вампир, разум которого представлял всю игру и миллиарды имеющихся возможностей еще до того, как тонкие пальцы касались первой фигуры.

— Сомневаюсь, что именно любезность помогла ему остаться хозяином Москвы во время французского нашествия и пожара. Но Молчанов знает то, что, по всей видимости, ускользнуло от мистера Стокера и не вошло в его захватывающий роман: вампира, охотящегося на собственных крестьян, обязательно найдут и убьют. В сельской местности нам трудно оставаться незамеченными. Даже Голенищев, который никогда не показывается в своих поместьях, следит за тем, чтобы его крестьяне были всем довольны и оставались у него в долгу на тот случай, если ему понадобятся услуги одного из них… например, если надо будет среди бела дня забрать со станции ящики и оставить их в темной комнате хозяина, не задавая при этом лишних вопросов. Шах.

Эшер подавил желание запустить слоном ему в голову.

Ближе к утру Исидро исчез, и Эшер проспал несколько часов, пока поезд шел через непроглядную тьму бескрайней равнины. Чем дальше они отъезжали от моря, тем меньше на небе было туч, и тусклый свет луны лился на луковицы куполов сельских церквей; на полях сугробами лежал снег. Иногда вдали огоньком загоралось освещенное окно — кто и почему не спал в столь поздний час? Поезд сделал остановку в Твери и Клине, где в сумраке виднелись низкие деревянные дома да одинокий бородатый крестьянин брел по замерзшим улицам, поглядывая на едва начинающее светлеть небо. Проснувшись, Эшер выпил стакан чаю и припомнил все, что Исидро когда-либо рассказывал ему о вампирах и что он сам узнал о них из фольклора и преданий. Если люди поверят в существование вампиров, то начнут организованно искать убежища бессмертных. Насколько же заманчивым должно быть предложение кайзера, чтобы перевесить опасность?

«Мало кому из нас доводилось слышать о вампире, убившем другого вампира», — сказал ему Исидро… но Эшер был почти уверен, что точно так же, как лондонские вампиры пытались убить его самого, не желая, чтобы он помогал Исидро в поисках охотившегося на них создания, они, скорее всего, убили бы и своего сородича, угрожавшего разрушить ту скрытность, которая была для них лучшей защитой.

Не это ли произошло прошлой осенью? Быть может, та девушка, кем бы она ни была, прибыла в Петербург с Тайссом?

Но почему тогда убили ее, а не Тайсса?

Эшер полез в карман за письмом Лидии, но вместо него вытащил листки, найденные в доме леди Ирэн.

Миледи, я получил ваше письмо…

Почему она не вернулась в Лондон после смерти хозяина Петербурга?

Возможно, она не хотела встречаться с Исидро? Или же дело было только в том, что ей не удалось найти себе спутника для путешествия?

Ее воспоминания об Англии — луговых жаворонках, продуваемых ветрами холмах и звоне оксфордских колоколов — не заржавели ли они так же, как ее арфа? Усохли, как переплеты математических сочинений у нее в библиотеке, пока в конце концов не осталась одна охота?

Дражайший Симон, прошу прощения за долгое молчание… письмо с подробнейшим описанием балета и оперы, скандалов и сплетен лежит на бюро, дожидаясь, когда же я его допишу…

Будет ли ему недоставать ее писем, наполненных подробными описаниями балета и оперы, скандалов и сплетен? Эшер вспомнил, как Исидро рассовывал толстые пачки своих ответов на эти письма по карманам пиджака и плаща… Чтобы сжечь? Перечитать? Станет ли существо, утратившее способность переживать, существо, для которого весь мир свелся к лихорадке охоты, беспокоиться о письмах, некогда написанных тому, кто уже не ответит?

Эшер закрыл глаза… и резко проснулся, когда колеса вагона подпрыгнули на стрелке. Из коридора доносился женский голос, жалующийся кому-то на плохом французском: