Вертолетчик - Игорь Фролов

Утром они проснулись от белой тишины. Борттехник подошел к окну. Валил такой снег, что не было видно улицы — одна мельтешащая белизна.

— …Снег идет и все в смятеньи: убеленный пешеход, удивленные растенья! — радостно продекламировал борттехник.

Он радовался, что с утра не надо работать, и вообще, снег сегодня даст им выходной, а завтра — домой.

И тут командира позвали к телефону. Через пять минут он вернулся и сказал:

— Чадаев звонил. Перевал закрыт, ни мы к ним, ни они к нам. Экипаж сюда поездом едет. И мы должны сегодня поездом, завтра в Торжок убываем.

— В как же борт? — удивился борттехник Ф. — Я же ответственный за него!

— Так ты с бортом и остаешься, — сказал командир. — К тебе едет капитан Марков со штурманом.

— А Торжок? — спросил борттехник Ф., еще не понимая. — Без переподготовки, что ли, в Афган поеду?

— Не знаю, — с сомнением сказал командир. — Ты Чадаеву позвони прямо сейчас… Через «Вардан» пробуй! — крикнул он вслед убегающему борттехнику.

Борттехник дозвонился через два часа. Майор удивился вопросу лейтенанта:

— Конечно, какой еще Афган без переучивания?!

— Получается, — дрожащим голосом уточнил борттехник, — все наши уйдут, а я останусь?

— Так а я о чем? — весело воскликнул комэска. — Радуйся! Не попадаешь на войну по естественным причинам, это же отлично! Спокойно дослужишь до дембеля.

…Проводив экипаж на вокзал, борттехник остаток дня бродил по заснеженным улицам, убеленный, выбирая направление навстречу летящему снегу, чтобы — в лицо. Он не знал, как ему быть. Остаться с тэчистами и «шестерочниками», когда его товарищи будут там, куда они собирались вместе. Как же быть с тем странным пророчеством, которое он написал в новой тетрадке ровно 15 лет назад, еще каракулями первоклассника? «Он родился в 1963 году, — писал мальчик Ф. — Когда ему исполнилось 23 года, он ушел защищать свою Родину».

Старшая сестра заглянула через плечо и засмеялась:

— Кому исполнилось 23 года?

— Иди отсюда! — крикнул он, закрывая тетрадь рукавом.

— Война в сорок пятом закончилась, придурок! — смеялась сестра, сверля его висок пальцем. — Ты где собрался Родину защищать?

— Сама дура! — вскочил начинающий писатель Ф.

Они подрались, она порвала его тетрадку, он, рассвирепев, гонялся за ней с кочергой.

Неужели тогда она порвала его будущее? — думал борттехник Ф., щурясь от мокрых хлопьев. — Как вот этот снег теперь.

И единственная мысль, которая хоть немного смогла примирить его с этим роковым в своей внезапности снегом, была мысль о спасении. Он же не знал, что могла написать его медиумическая рука тогда, не подойди сестра. Не исключено, что предложение должно было окончится словами«…и пал смертью храбрых». Вдруг он вспомнил, что в третьем классе написал стихотворение про летчиков, где были слова: «И сказал ему комэска». Что сказал тот комэска, борттехник Ф. не помнил. Да и зачем помнить? — теперь он знал это точно…

Итак, только одна мысль могла стать спасительной. Если не пускают, значит, там ему грозит опасность, а он ценен матери Истории. Да, нужно оставшийся год использовать правильно. Например, написать роман. Сидеть и писать! — один, никто не мешает, тишина… И после армии как ахнуть этим романом по стране! Чтобы забегали, закричали, — кто, мол, такой, откуда, м как он смог?!

— А вот так! — бормотал белый как снеговик борттехник.

Когда приехал новый экипаж, он уже был спокоен. И Афганистан казался ему таким же нереальным, каким был до армии. Борттехник ходил с записной книжкой в нагрудном кармане летного комбинезона и записывал мысли по роману. Он записывал даже в полете, и ночью на ощупь, так, что потом не мог прочитать вибрирующие или наползающие друг на друга строчки.

Он писал роман про двух американских летчиков, во время Второй мировой потерпевших катастрофу над Гималаями, и по пути в Лхасу попавших в пещеры, где вне времени находились прародители человечества, которые в конце времен начинают это человечество сначала — и так цикл за циклом.

В домофицерской библиотеке он взял все книги про Китай, и вечерами делал выписки.

Однажды борттехник сказал капитану Маркову, что в процесс подготовки летчиков-снайперов нужно включить даосские практики.

— Лучнику не надо тратить стрелы, чтобы научиться попадать в муху на стене, — говорил бледный борттехник. — Он смотрит на муху до тех пор, пока она в его глазах не станет огромной. А в огромную муху попасть уже не составляет труда!

— Ты устал, парень, — озабоченно сказал капитан, маленький, сухой и во всем точный. — Ничего, скоро домой…

— Не хочу домой, мне и здесь хорошо. Белогорье — то, что отражается в Беловодье, Шамбала, практически, — сказал борттехник, и с капризной сварливостью добавил: — А ваши Магдагачи в переводе с эвенкского — кладбище старых деревьев…

В середине апреля борт Љ 22 все же вернулся из белогорской командировки. На стоянке поредевшей первой эскадрильи было малолюдно, — половина личного состава изучала в Торжке новую матчасть.

Уже почти просветленный борттехник Ф. старался использовать свое одиночество как можно полнее. Думая над романом, попутно он создал теорию бессознательного как энергетической емкости, вывел формулу напряженности сознания, далеко продвинулся в теории дискретного движения, введя понятие времени активации. Он взял в библиотеке подшивку «Шахматы в СССР» и по вечерам изучал все матчи двух «К». Словом, чтобы подавить в себе комплекс тыловой крысы, лейтенант Ф. расконсервировал свою доармейскую внутреннюю жизнь и выводил ее на полную мощность.

Но вскоре внешняя жизнь снова ввела его в искушение подвигом.

26 апреля случился Чернобыль. По телевизору показали, как трусливые иностранцы покидают Киев, тогда как в колоннах первомайской демонстрации шли веселые пионеры. И когда в полку было объявлено, что скоро в Чернобыль отправят звено Ми-8 и пару Ми-6, борттехник Ф., не колеблясь, решил записаться добровольцем.

— Туда бездетных не берут, — сказал, смеясь, капитан Лобанов. — Им еще детей сделать нужно, а свинцовых трусов на всех пока не хватает. Зато в день по три литра красного вина выдают, кровь восстанавливать, так что желающие найдутся и без тебя…

— Мне вино не нужно, — сказал борттехник Ф. — У моей мамы еще до моего рождения была вторая степень лучевой, так что я могу пролететь через атомный гриб, и ничего со мной не будет.

Конечно, слегка поврежденная (как сообщали источники) атомная станция — далеко не война, но борттехник уже не мог представить себя, возвращающимся из армии, так и не свершив ничего мало-мальски великого.

Опять нужно было думать, что он скажет маме. Радиация, сколь бы ни малы (опять же, согласно источникам) были ее дозы, по семейным последствиям может оказаться страшнее войны. Когда десятиклассник Ф., он же победитель физических олимпиад разных ступеней и автор теории времени, собрался стать физиком, да еще и квантовым, мама жестко пресекла его устремления — хватит в семье одной лучевой, которую она получила при работе с радиоактивными изотопами. Мама была для борттехника Ф. авторитетом в вопросах распада атомного ядра. Когда лейтенанты по прибытии в Магдагачи впервые посетили городскую баню, они обнаружили невиданное доселе — волосопад. Лейтенант Ф. заметил, что лейтенант Ишбулатов, покрытый с ног до головы черными волосами, после омовения оказался обыкновенно голым. Тут все лейтенанты обнаружили, что у них обильно падают волосы.

— Приплыли! — сказал борттехник Ф. — Это радиация. Наверное, тут есть ракетные шахты…

— Тогда бы все жители Гач лысые ходили, — резонно возразили ему.

И все же лейтенант Ф. хитро спросил у мамы по телефону, могут ли падать волосы от перемены климата? Мама поняла его вопрос и посоветовала взять волос, положить его на кассету с фотопленкой, проэкспонировать и потом проявить. Если волос проявится…

Борттехник все выполнил. Пленка оказалась чистой. А скоро перестали выпадать волосы, — наверное, лейтенанты акклиматизировались.

Теперь борттехник Ф. думал, как не открыть маме, что он хочет поддержать семейную радиационную традицию. Пока он думал, из Торжка вернулись переученные.

— Я в Чернобыль… — с небрежной суровостью говорил им борттехник Ф.

— Да-а… — говорили они задумчиво. — Хорошо, что нам в Афган… — и не удержавшись, стандартно шутили, — свинцовые трусы выдали?

После Торжка будущие «афганцы» убыли в отпуска, и борттехник Ф. снова остался один. Он уже не так активно читал, писал и мыслил. Когда тебя ждет подвиг, остальное теряет смысл, во всяком случае, откладывается до следующих спокойных времен. Хотя, — начинал задумываться борттехник Ф., - вероятность вернуться из Афгана невредимым достаточно велика, но вот остаться невредимым после облучения…