Комсомолец. Часть 2 - Андрей Анатольевич Федин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ещё подумал о том, что нужно спрятать обрез. Обязательно! И поскорее (мысль о случайно вдруг забредшем сюда патруле дружины на давала мне покоя). Ведь наверняка меня сейчас потащат в отделение милиции — придётся бросить оружие здесь… да и будёновку тоже. Кто его знает, когда смогу сюда вернуться. Хорошо, если завтра вечером: ведь занятия в субботу на военной кафедре никто не отменял. Это сейчас лежащее на ветвях оружие не видно с дороги. А утром на него наверняка наткнётся какой-нибудь спешащий по делам зоркий товарищ. Так что придётся наведаться на место недавней засады — навести там порядок до приезда милиционеров.
Но прежде, чем рвануть к кустам шиповника, я перевернул всё ещё не очнувшегося Гастролёра на спину, пошарил у него в карманах. Обнаружил в куртке несколько сложенных пополам советских банкнот, паспорт, пачку папирос и разную мелочёвку — в том числе коробок со спичками. Спичкам порадовался особенно. Они помогли мне узнать время (почти двадцать часов) и заглянуть в документы Гастролёра. «Белезов Эдуард Иванович» значилось на страничке с чёрно-белой фотографией, лишь отдалённо напоминавшей оригинал. Я вновь чиркну по коробку спичкой — полюбовался на фото. Всё же… похож.
Точно он — Горьковский душитель.
— Пристрелить бы тебя… — пробормотал я.
Вернул в карманы душителя всё, кроме спичек и денег. Покачал головой: из-за Королевы мой план по обезвреживанию Гастролёра трещал по швам. «Принесла же её нелёгкая…» А какой простой выглядела охота на Горьковского душителя изначально! Пять выстрелов — и дело в шляпе. Не нужно было бы светиться перед советской милицией. Не пришлось бы придумывать историю своего появления здесь, около пустыря, для Альбины Нежиной. Всего пять выстрелов! И поехал бы в общежитие есть бутерброды и пить горячий чай. Я вздохнул. При свете горящей спички пересчитал свою добычу.
— Триста семьдесят пять рублей, — произнёс я. — Неплохо! Очень даже неплохо! За маньяка всесоюзного масштаба платят лучше, чем за простого Зареченского каннибала.
Посмотрел на Белезова, помахал купюрами.
— Деньги оставлю себе, — сказал я. — Тебе они больше не понадобятся. А вот мне ещё одежду на зиму нужно купить. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Кстати… об одежде…
Подошёл к мужчине, взглянул на его обувь.
— А вот с кроссовками — облом, — сам себе пожаловался я. — Жаль. Пашке, может, и подойдут. А мне великоваты будут — точно. Всё же сегодня у меня не день, а сплошное разочарование!
Глава 23
«… Когда Альбина побежала вызывать милицию, я увидел дыру в заборе. Заглянул, туда с целью помочиться. Потому что от волнения меня всегда тянет сходить в туалет. По большому я в этот раз не захотел, а только по маленькому. За забором я нашёл верёвку. Длинную и почти чистую — наверное, её бросили там совсем недавно. Обрадовался находке. Вернулся к мужчине, напавшему на нас с Нежиной, связал ему ноги. Потому что не хотел, чтобы он убежал. А потом его ноги привязал к рукам — на всякий случай. Пока дожидался возвращения Альбины — решил попросить у мужика закурить. Но так как тот не мог мне ответить, сам хотел достать у него из бокового кармана пачку папирос и спички…»
— Вы курите, Александр Иванович? — спросил у меня милиционер.
Поднял на меня глаза. «Лукавый» — это определение так и напрашивалось, чтобы описать его взгляд.
Лист бумаги задрожал в руке милиционера.
— Иногда, — ответил я. — Когда волнуюсь.
Скрипнул стулом — придвинулся чуть ближе к столу, чиркнув ножками по полу. Настольная лампа, словно случайно стояла так, чтобы освещать не только лежавшие перед милиционером листы бумаги, но и моё лицо. Приходилось жмурить глаза.
— Ясно.
Капитан милиции, похожий на Виталия Мефодьевича Соломина в роли доктора Ватсона, придвинул ко мне открытую пачку «Примы» и грязную пепельницу.
Я заметил на его пальцах пятна синих чернил.
— Угощайтесь, Александр Иванович, — сказал милиционер.
— Спасибо, — сказал я. — Но пока не хочу. Уже успокоился. Мёрзну только.
Поправил ворот свитера.
— Ну как знаете.
Милиционер вновь взглянул на исписанную моим почерком бумагу.
«… Взять папиросы я не успел, — прочёл он. — Потому что мужчина открыл глаза и стал ругаться. Слова, какими он на меня кричал, повторять не буду. Скажу только, что они были грубыми и непристойными. В ответ я заявил мужчине, что он негодяй и фашист. И что он не должен был нападать на женщину. Потому что это плохой поступок, недостойный советского человека. Мужчина засмеялся и продолжил обзываться. Требовал, чтобы я немедленно освободил его. А если не сделаю этого, обещал пожаловаться на меня в милицию. Я ответил ему, что милиция скоро приедет, и что он сможет жаловаться на меня, сколько захочет. Мужчине мои слова сильно не понравились. Он стал мне угрожать…»
Капитан прервал чтение — сделал глоток воды из гранённого стакана. И вновь, будто невзначай, взглянул на меня. Уголки его губ дрогнули.
Я в очередной раз подумал о том, что мне, как потерпевшему, могли бы в милиции предложить хотя бы горячий сладкий чай, а не только холодную воду.
«… Он грозил, что всё равно найдёт ту девчонку, которую я помешал ему убить, изнасилует её и убьёт. Это он говорил об Альбине Нежиной. Сказал, что милиция его не арестует. Потому что у него никогда не было судимостей. А я и Альбина не сможем доказать, что он собирался кого-то убить. Убеждал меня, что пробудет в милиции самое долгое — до утра. А потом уедет обратно в Горький, где жил и работал. Но через месяц или через полгода, когда мы о нём позабудем, обязательно вернётся в Зареченск. Убьёт Альбину. А потом выследит меня, явится ко мне домой. Зарежет моего отца и братьев. А затем изнасилует и задушит мою мать и сестёр. Сделает это на моих глазах. После чего сломает мне шею…»
Милиционер замолчал. Приподнял брови. Взмахнул кистями рук.
— И что? — спросил он. — Неужели вы не испугались?
— Чего? — не понял я.
— Угроз гражданина Белезова, — пояснил капитан.
— Чего мне их бояться? Я воспитывался в интернате.
Милиционер хмыкнул.
— Елки-моталки, — сказал он. — Не думал, что у подобного обстоятельства
