Содержантка - Кейт Фернивалл

И все же не она, а ее муж, Ху Тай-вай, наполнил его жизнь смыслом. Это он представил его, молодого сына придворного советника, императрице Китая, это он приобщил его к идеалам и целям коммунизма, которые были так не похожи на все, что он знал до того. Но Чан оставался с ними недолго. Не желая подвергать их опасности своим соседством, он двинулся дальше, и с тех пор это движение стало его жизнью. Однако какая-то часть его сердца навсегда осталась с этой женщиной.

Она разлила чай в пиалки.

— Боги сохранили тебя. Я благодарна им за это. Надо будет оставить им дар в храме.

— Они и к вам были добры. Я никогда еще не видел Ху Тай-вая таким толстым и спокойным. Он сидит там и занимается делом, довольный, как кот на солнышке.

Она улыбнулась.

— Мне бы очень хотелось сказать то же самое и о тебе, Чан Аньло.

— А я выгляжу так плохо?

— Да. Тебя как будто собака пожевала и выплюнула.

— В таком случае я приму у вас ванну, если позволите.

— Конечно. Но я не это имела в виду. Я смотрела в твои глаза, и то, что увидела там, разрывает мне сердце.

Чан опустил взгляд и отхлебнул чаю. В маленькой, наполненной жарким влажным воздухом комнате на какое-то время стало тихо. Наконец Чан поднял глаза, и стало ясно — эта часть разговора закончена.

— Как поживает Си-ци? — спросил он.

— С дочерью все хорошо. — Лицо И-лин просветлело, как будто на него упали лучи солнца.

Их взгляды встретились, и Чан, заметив, как внимательно и с какой надеждой она на него смотрит, понял, какие планы зрели в ее душе. Си-ци было шестнадцать, в этом возрасте девушки уже выходят замуж.

— Иди, — сказала она и махнула маленькой рукой, словно прогоняя его. — Иди, поговори с ней. Она во дворе.

Он встал и с уважением поклонился. Она довольно хмыкнула.

— Прежде чем я уйду, И-лин, я хочу сделать вам подарок.

Тонкие прямые брови ее поднялись, она в нерешительности потерла руки о черную юбку.

— В этом нет никакой необходимости, Чан Аньло.

— Думаю, что есть.

Он раскрыл кожаную седельную сумку и вынул из нее нечто, замотанное в старую [рубашку. Этот сверток он протянул ей. И-лин встала, приняла сверток, почувствовав его вес, улыбнулась и с любопытством развернула подарок.

— Чан Аньло, — дрогнувшим голосом пролепетала она.

В ее руке лежал пистолет.

— И-лин, я знаю, что ваш муж теперь отказывается иметь оружие, говорит, что с него хватит насилия. Но я боюсь, что насилие само придет к его порогу, да и. в Китай, и поэтому хочу, чтобы у вас…

И-лин бросила быстрый взгляд на дверь, но Ху Тай-вай все еще возился с кожей и иглами. Она проворно замотала пистолет и сунула его в шкатулку, где хранились ее инструменты для рукоделия.

Чан подошел к ней ближе.

— Кроме нас, об этом больше никто не будет знать, — сказал он. — Это ради вас.

Она кивнула и первый раз в жизни поцеловала его в щеку. Он почувствовал крепкое прикосновение ее сухих губ и запах сандалового дерева.

— И ради Си-ци, — выдохнула она.

Си-ци была высокой девушкой с тощими ногами, одна из которых заканчивалась деревянной ступней. Но на протез почти никто не обращал внимания из-за лица, которое притягивало к себе мужчин, как горшок с медом притягивает медведей. Она не походила на свою широкоскулую мать. Ее лицо было узким, с тонкими чертами, с кожей цвета свежих сливок и теплыми терпеливыми глазами. В бледно-голубом платье Си-ци сидела под фиговым деревом, склонив черноволосую голову над какими-то бумагами.

Увидев Чана, она заплакала.

Юноша поклонился в знак приветствия.

— Не плачь, прекрасная Си-ци. Смотри, что я тебе привез. — Рассмеявшись, он достал из сумки книгу. — Вот. С этим ты быстро подтянешь английский.

За годы, проведенные в Гуанчжоу, каждый раз, бывая у Ху Тай-вая, Чан старательно учил Си-ци английскому. Без одной ноги (ее она потеряла еще в детстве, после укуса змеи) работу девушке было найти не так-то просто, а ни ему, ни ее отцу не хотелось, чтобы она полностью зависела от мужа. Поэтому они решили, что она будет переводчиком. Училась она быстро и с охотой, к тому же у нее была прекрасная память. Но иногда Чан задумывался о том, для кого она это делает, — для себя или… для него.

— Спасибо, — скромно сказала Си-ци. — Редьярд Киплинг, «The Jungle Book» [9]— прочитала она, и глаза ее засияли от радости.

Чан пожалел, что привез всего одну книгу.

— Это о мальчике, которого в джунглях вырастили волки.

Она быстро покосилась на него из-под длинных черных ресниц.

— Вам кажется, что и с вами случилось что-то похожее? Коммунистические волки вырастили вас в своем доме? — Она рассмеялась, и от ее смеха у него вдруг перехватило дыхание.

— Если дом твоих родителей был джунглями, то ты была в них золотым цветком, который очаровывал всех нас своим благоуханием.

Си-ци снова весело рассмеялась, качнув волной длинных роскошных бархатных волос, и раскрыла книгу. Чан сел рядом, и вместе они начали читать, слово за словом, страница за страницей, и все это время он чувствовал ее близость, ее мягкость, думал о том, какой хорошей женой была бы она ему.

Всего раз она повернулась к нему и спросила шепотом:

— О моем брате, о Бяо, вы ничего не узнали?

— Нет. Ничего.

Глаза ее разочарованно погасли, и она вернулась к чтению.

Каким-то уголком мозга он почувствовал движение. На какую-то долю секунды. Потом ощущение исчезло. Как будто питон Каа скользнул со страниц книги, незаметно и неслышно. Чан поднял голову и прислушался.

— Что? — негромко спросила Си-ци.

Он покачал головой и настороженно осмотрелся. Небо разливало разноцветные краски на серые крыши зданий: красную, желтую, загадочную туманно-пурпурную. День менялся, готовился к вечеру. В воздухе носились тучи насекомых, странные звуки, похожие на душераздирающие стоны призраков, доносились из джунглей.

Может быть, именно это он и услышал? Этот переход дня в ночь?

Си-ци прикоснулась к его руке, невесомыми пальцами тронула его кожу.

— Что случи…

Но Чан вскочил, забрасывая на плечо седельную сумку, и быстро зашагал в дальний конец двора, в сторону черной деревянной двери, ведущей в переулок. Он дернул ручку. Дверь была заперта. Когда он, собираясь запрыгнуть на выложенную сверху черепицей стену, отступил на два шага для разгона, дверь в дом распахнулась. Группа из пяти вооруженных солдат вывела во двор Ху Тай-вая и И-лин. На рукавах солдат алели нашивки армии Мао.

— Чан Аньло, — твердо, но с безошибочно узнаваемой вежливостью произнес их командир. — Прошу прощения за беспокойство, но вас вызывают в Гуйтань.

— Кто вызывает?

— Наш великий вождь Мао Цзэдун.

11

Дверь с грохотом отлетела в сторону. В кабак ворвался порыв ледяного ветра. Он собрал клубы сигаретного дыма в одно большое облако, которое повисло над головами посетителей, словно смерть. Алексей оторвал взгляд от игральных карт. Итак, Попков наконец- то объявился. Он стряхивал снег с косматой бороды, но движения его были неуверенными. Казак покачивался, единственный глаз его был красным, как свиное сердце.

Тупой ублюдок! Мы должны были сегодня прикрывать друг друга. На кой черт ты мне нужен в таком состоянии?

Алексей снова взглянул на карты. Его мозг пытался сосредоточиться на игре. За этот вечер он уже четыре раза садился за игру — и каждый раз в новом месте. Все заведения, по которым он ходил, располагались в темных закоулках, из которых разило кошачьей мочой и отчаянием. Голые деревянные столы в пивных пятнах; полы, протравленные водкой и навощенные слезами. Это были исключительно мужские места. Никаких гладких щек или стройных ножек. Просто несколько мужчин, собравшихся вместе, чтобы найти спасение от дневных забот и визга своих женщин в сладостном забытье, находящемся на дне стакана.

— Ну, ты будешь ходить или нет? Я не могу тут всю ночь ждать.

Алексей не обратил внимания на брюзжание противника. Он целенаправленно выбрал именно этого человека из всех игроков в карты. И выбрал его Алексей потому, что он был жирным. Жир означает еду, много еды. Этот игрок, скорее всего, отъелся на взятках и «откатах», привык жить не на зарплату, а на то, что получал из рук в руки. И этот человек явно был осведомителем. Доносчиком. Он продавал информацию.

Где-то рядом с грохотом отлетел в сторону стул, и Алексей краем глаза отметил Попкова, прокладывающего к нему путь.

— Тебя где носило? — бросил Алексей, не отрывая глаз от карт.

Попков кое-как обошел стол и встал за спиной Алексея. Увидев, какие карты держит в руке Алексей, он громогласно захохотал, обдав его перегаром.